Вторым регионом дреговичского расселения было Верхнее Понеманье, где также открыты курганные захоронения с крупнозернеными металлическими бусами (карта 16). Дреговичские переселенцы, очевидно, достигали восточных районов Мазовии. Здесь зерненые бусы дреговичского типа найдены в захоронениях под наземными каменными кладками в Пайеве близ Тикоцина, Корневке, урочище Пробняк близ д. Щиты и в Чеканове (Авенариус Н.П., 1890, с. 23, 24; Янчук Н., 1892, с. 251; Kamiński А., 1956, s. 149–152; Rauhut L., 1971, s. 645, 646). В области Верхнего Понеманья проникали также и волыняне, о чем свидетельствуют полуземляночные постройки в Новогрудке и керамические материалы того же поселения (Гуревич Ф.Д., 1969, с. 220, 221; Малевская М.В., 1972, с. 14–18). Однако ни дреговичи, ни волыняне не составляли основного ядра населения Верхнего Понеманья и Берестейской волости.
Русские и польские историки прошлого столетия (Т. Нарбут, Н.П. Барсов, А.М. Андрияшев, П.Д. Брянцев, М.К. Любавский, Д. Шульц, Я. Ярошевич и другие), исходя из косвенных данных русских летописей, основываясь на сведениях польских хронистов XV–XVI вв. и картографии географических названий, образованных от этнонима ятвяги, полагали, что до XIII в. ятвяги занимали обширную территорию, включавшую Сувалкию, Верхнее Понеманье, польское Подляшье и Берестейскую волость. А.Л. Погодин на основе анализа водных названий утверждал, что Верхнее Понеманье и Побужье до Бреста входили в ареал, заселенный балтскими племенами (Погодин А.Л., 1910, с. 354). Работы К. Буги, Я. Розвадовского, В.Н. Топорова и других подтвердили присутствие в гидронимии этих территорий слоя балтского происхождения, означающего, что пришедшие сюда славяне застали на этой территории балтов (Būga К., 1923, 100 psl.; Топоров В.Н., 1959, с. 251–256). К. Буга на основании лингвистических данных полагал, что славяне пришли в контакт с ятвягами между VII и X столетиями (Būga К., 1913, 12 psl).
На всей территории распространения ятвяжской гидронимии наряду с обычными славянскими курганами известны своеобразные погребальные памятники, не имеющие аналогий ни среди погребальных сооружений славян, ни среди могильных памятников восточнобалтских (литовско-латышских) племен. Это каменные курганы, ятвяжское происхождение которых обосновывается целым комплексом аргументов (Седов В.В., 1964, с. 36–51; 1968б, с. 24–30).
Наиболее изученный участок ятвяжского ареала — Сувалкия — находится за пределами СССР. Здесь неоднократно раскапывались ранние ятвяжские курганы, относящиеся к II–IV вв. (Jaskanis J., 1974). Они сложены или целиком из камней, или из камней и земли. Поверхностный покров обычно состоит из плотно прилегающих друг к другу камней. Высота насыпей 0,3–0,8 м, диаметр оснований от 5 до 20 м. Во II–IV вв. здесь хоронили по обряду и трупосожжения, и трупоположения. На рубеже IV и V вв. обряд трупосожжения становится господствующим. Захоронения по обряду кремации обычно помещаются в верхних частях насыпей. При раскопках курганов открывается по нескольку скоплений пепла, угольков и кальцинированных костей. Захоронения по обряду ингумации помещаются в неглубоких погребальных ямах, заполненных камнями. Как правило, в могилах находится один скелет, в редких случаях — по два-три. Иногда умершие подвергались частичному сожжению. В некоторых курганах вокруг погребальных ям обнаружены следы вертикальных столбов, свидетельствующие о том, что над погребениями возводились какие-то домовины. На вершинах многих Курганов заметны впадины, образовавшиеся в результате проседания насыпей по мере сгнивания домовины.
Погребения по обряду трупосожжения чаще не содержат вещей. В виде исключения встречаются бусы и пряжки. Погребальный инвентарь трупоположений разнообразен. В захоронениях мужчин бывают предметы вооружения и конского снаряжения (копья, топоры, умбоны, шпоры, удила). В могилах женщин — украшения (бронзовые браслеты и шейные гривны, стеклянные бусы и др.) и орудия труда (глиняные пряслица, ножи, иглы).
Каменные курганы IV–VIII вв. известны также на правобережье верхнего Немана (Версека, Багота, Девянишкес, Мицконис и др.). Их исследовали в первые десятилетия XX в. В.А. Шукевич и Э.А. Вольтер (Szukiewicz W., 1910а, s. 63–69, 1914, s. 58–62), а на южной окраине Литвы в 50-х годах — А. Таутавичюс (Tautavičius А., 1958, 69–74 psl.).
Каменные курганы Верхнего Понеманья по устройству однотипны с сувалкскими. Это тоже плоские круглые в плане насыпи высотой 0,5–0,8 м. Верхний покров насыпей складывали из камней в один или несколько ярусов. Остатки трупосожжений помещались или среди камней насыпи, или в подкурганных ямах. Число трупосожжений в одном кургане колеблется от одного-двух до шести. Большинство захоронений безынвентарны. Относительно редкие вещи из этих курганов (топоры, копья, умбоны щитов, пряжки и др.) принадлежат к типам, распространенным у многих балтских племен, в том числе ятвяжских.
Самые поздние трупосожжения в каменных курганах относятся к последним векам I тысячелетия и к самому началу II тысячелетия н. э. По устройству каменные курганы этого времени не отличаются от более ранних, но количество трупосожжений в них не превышает одного-двух. Такие курганы известны по всему древнему ятвяжскому региону. В бассейне Немана их исследовали С. Круковский, Ф.Д. Гуревич, Я.Г. Зверуго и др. (Krukowski St., 1911, s. 1-21; Гуревич Ф.Д., 1962, с. 204; Очерки, 1972, с. 45), в Среднем Побужье — С.А. Дубинский, И.В. Бируля и др. (ОАК, 1911, с. 65, 66; Бируля И.В., 1966, с. 280).
Каменные курганы с трупосожжениями в Среднем Побужье — невысокие, круглые в плане. Под дерном обнаруживается каменная кладка, сложенная в один-три яруса. В каждом кургане обычно находится по одному захоронению. Остатки трупосожжения, совершенного на стороне, помещены чаще среди камней насыпи (Бацики Дальние, Клюково, Цецели), реже — в основании кургана (Бацики Ближние, Цецели) или в небольшой подкурганной ямке (Войская). Большинство захоронений — без вещей. Изредка встречаются оплавленные слитки стекла и бронзы или обломки глиняных сосудов.
В течение XI–XII вв. обряд трупосожжения в каменных курганах постепенно сменяется обрядом ингумации, но устройство насыпей остается неизменным (табл. XXX, 32). По-прежнему каменные насыпи имеют покров из камней в один или несколько ярусов, встречаются курганы, сложенные из камней целиком. Смена обрядов в разных местах ареала каменных курганов происходила неодновременно. Так, в Брестском Побужье наиболее поздние трупосожжения датируются XI в., а в северной части Белорусского Понеманья этот обряд удерживается до начала XIII в.
Каменные курганы с трупоположениями в Среднем Побужье широко известны по раскопкам многих исследователей. В конце XIX в. они раскапывались Т. Луневским, З. Глогером, К. Столиво, Р. Эйхлером, Л. Паевским (Luniewski Т., 1883, s. 477, 478; Musianowicz К., 1950–1951, s. 229–250), в начале XX в. — С.А. Дубинским (ОАК, 1911, с. 65, 66), а в последние десятилетия — И.В. Бирулей и В.В. Седовым (Бируля И.В., 1966, с. 280; 1970, с. 120–122; Седов В.В., 1963б, с. 41–43). В Понеманье аналогичные курганы изучались Э.А. Вольтером, З. Глогером, В.А. Шукевичем, С. Яроцким, К. Салевичем (Шукевич В.А., 1893, с. 96–100; Szukiewicz W., 1899; 1902; Jarocki S., 1901; Jaskanis D., 1962, s. 337–361).
Умерших клали в этих курганах или на материк, или в неглубокую подкурганную яму. Большинство погребенных имели западную ориентировку. Но встречаются захоронения мужчин, обращенных головой к востоку (Войская, Свищево, Ратайчицы, Зеленые Гурки), что характерно для балтского погребального ритуала. Около погребенных обнаруживаются скопления золы и углей. В каждом кургане находится одно захоронение, в редких случаях — два-три.
В Среднем Побужье и в южной части Верхнего Понеманья наряду с каменными курганами хорошо известны и обычные славянские, насыпанные из песка и глины и не имеющие каменных конструкций. Ранние — X в. — содержат захоронения по обряду трупосожжения, курганы XI–XIII вв. — трупоположения. В Побужье такие курганы раскапывали Н.П. Авенариус, С.А. Дубинский и другие (Авенариус Н.П., 1890, с. 18–20), в Верхнем Понеманье — М. Федоровский, М.А. Цыбышев, Е. Голубович, Ф.Д. Гуревич, К.В. Павлова (Gloger Z., 1882, s. 491, 492; Цыбышев М.А., 1893, с. 73–76; Cehak-Hołubowiczowa H., 1938, з. 183–196; Гуревич Ф.Д., 1962, с. 97–112; Павлова К.В., 1965, с. 99–105; 1973, с. 56–61; 1974, с. 59–68; Зверуго Я.Г., 1978, с. 414, 415).
