На основе вещевых находок колочинские древности относят к V–VII вв. Поселение Смольянь датировано при помощи радиоуглеродного анализа концом VI — началом VII в. (Третьяков П.Н., 1966, с. 259).
Основой хозяйства племен, оставивших колочинские древности, как свидетельствуют находки, были земледелие и скотоводство. Охота, рыбная ловля и иные промыслы, очевидно, имели второстепенное значение. Уровень экономического и общественного развития колочинского населения был таким же, как и у племен корчакской и пеньковских культур. Правда, в Колочинском ареале не выявлено таких укрепленных ремесленных центров, как Пастырское или Зимновское городища.
Происхождение культуры типа Колочина во всех деталях пока не исследовано, но несомненно, что она имеет местные корни в древностях днепровского левобережья предшествующего времени. С позднезарубинецкими древностями колочинские памятники генетически связаны самыми существенными культурными элементами — на основе керамического материала и домостроительства. Прямоугольные полуземлянки столбовой конструкции с центральным опорным столбом и очагом в средней части ведут свое начало от позднезарубинецкой культуры днепровского левобережья. Для поселений этой культуры они не менее характерны, чем для селищ колочинского типа. Эволюционное развитие основных типов глиняной посуды колочинского облика из позднезарубинецких убедительно прослежено П.Н. Третьяковым и Е.А. Горюновым (Третьяков П.Н., 1974, с. 40–118; Горюнов Е.О., 1975б, с. 42–50). Топографические условия расположения позднезарубинецких и колочинских поселений абсолютно идентичны. Во многом сходен и погребальный обряд тех и других племен. Незначительные различия, которые выявляются при сравнительном анализе колочинских и позднезарубинецких древностей Подесенья и Гомельско-Могилевского поречья Днепра, могут быть обусловлены временными мотивами.
П.Н. Третьяков, проводивший большие полевые исследования в Подесенье и обобщивший все известные здесь материалы I тысячелетия н. э., относит колочинские памятники к славянским. Основанием для этого, по мнению исследователя, служит некоторое сходство колочинских древностей с достоверно славянской культурой правобережной Украины, что проявляется в топографии поселений, устройстве полуземляночных жилищ, распространении грунтовых могильников и курганов с захоронениями по обряду трупосожжения, в близости глиняной посуды (Третьяков П.Н., 1966, с. 259–264). Отсюда делается вывод о славянстве и зарубинецкой культуры, эволюционно связанной с деснинскими древностями первой половины I тысячелетия н. э.
Однако общие элементы колочинских памятников и древностей типа Корчака и Пеньковки весьма второстепенны. Так, действительно, для тех и других поселений характерны полуземляночные жилища, но их строение, отопительные устройства и интерьер настолько различны, что не может быть речи о какой-либо взаимосвязи между колочинским и корчакско-пеньковским домостроительством. Относительно керамики можно говорить о близости лишь отдельных глиняных сосудов колочинских памятников с пражско-корчакскими или пражско-пеньковскими. В целом это совершенно различные комплексы: ведущие формы сосудов их существенно отличны друг от друга. Керамика памятников колочинского типа, как отмечалось выше, идентична глиняной посуде тушемлинско-банцеровских древностей. Поэтому вопрос о месте колочинской керамики и о ее происхождении нельзя решать изолированно от проблемы генезиса тушемлинской глиняной посуды.
П.Н. Третьяков считает также, что если зарубинецкая культура оставлена славянскими племенами, то и связанные с ней древности середины и третьей четверти I тысячелетия н. э. в левобережной части Верхнего Поднепровья принадлежали славянам (Третьяков П.Н., 1970, с. 53–60). Концепции П.Н. Третьякова придерживаются и некоторые другие археологи.
Однако ни П.Н. Третьяков, ни его последователи не могут показать эволюционную преемственность между колочинскими древностями и более поздними материалами VIII–IX вв., достоверно принадлежащими славянам. П.Н. Третьяков завершает свои построения утверждением, что к исходу третьей четверти I тысячелетия н. э. верхнеднепровская и деснинская культура «приобрела все особенности, характерные для раннего славянского средневековья» (Третьяков П.Н., 1974, с. 49). Между тем, в действительности колочинские древности на позднем этапе развития не похожи на роменские и не приобретают какие-либо черты, характерные для последних.
В решении вопроса об этнической принадлежности культуры типа Колочина существенно то, что она отлична от более поздних славянских культур Поднепровья. Колочинская культура прекратила свое существование, очевидно, в VIII в. Именно в это время на ее территории распространяются поселения роменской культуры, характеризующиеся своеобразной, весьма отличной от колочинской глиняной посудой и полуземляночными жилищами со специфически славянским интерьером.
На этом основании при ретроспективном подходе к археологическим материалам колочинские древности должны быть отнесены к дославянскому населению. Археология не может непосредственно ответить на вопрос, на каком языке говорили племена, оставившие эти древности. Лингвистический анализ водных названий Верхнего Поднепровья, выполненный специалистами, показывает, что вся эта территория, вплоть до Припяти и Сейма на юге, с отдаленной древности до I тысячелетия н. э. включительно была заселена балтами (Топоров В.Н., Трубачев О.Н., 1962, с. 159–173, 232–242). Ряд косвенных данных археологии также свидетельствует в пользу принадлежности колочинского населения к балтской этноязыковой группе (Седов В.В., 1970б, с. 8–62).
Культура типа Тушемли-Банцеровщины.
Севернее колочинского ареала, на территории Смоленского Поднепровья, Полоцко-Витебского Подвинья, верхних течений Березины и Вилии в середине I тысячелетия н. э. жили племена, оставившие памятники типа городища Тушемля на Смоленщине и городища Банцеровщина под Минском (карта 7). Юго-западнее памятники того же облика распространены, по-видимому, в верхнем течении Немана и на левых притоках Припяти. Однако здесь они пока известны лишь по разведывательным изысканиям.
Карта 7. Распространение памятников типа Тушемли-Банцеровщины.
а-в — памятники типа Тушемли-Банцеровщины (а — городища; б — селища; в — могильники); г — памятники мощинской культуры; д — памятники колочинского типа; е — памятники пражско-корчакского типа; ж — восточнолитовские курганы; з — памятники латгалов; и — длинные курганы VI–VII вв.
1 — Некасецк; 2 — Городище; 3 — Варганы; 4 — Ревячки; 5 — Малышки; 6 — Дедиловичи; 7 — Банцеровщина; 7а — Заславль; 8 — Виртки; 9 — Урагово; 10 — Шулятино; 11 — Заговалино; 11а — Прудки; 12 — Кострица; 13 — Лавки; 14 — Бураково; 14а — Дорохи; 15 — Зароново; 16 — Узмень; 16а — Жабино; 17 — Шугайлово; 18 — Заозерье; 19 — Холм; 20 — Акатово; 21 — «Курлын» у д. Кислая; 22 — Кислая; 23 — Черкасово; 24 — Германы; 25 — Близнаки; 26 — Вязовенка; 27 — Демидовка; 28 — Лахтеево; 29 — Тушемля; 30 — Городок; 31 — Устье; 32 — Боровно; 33 — Речане; 34 — Жолнерово.
Эти древности Смоленского Поднепровья исследователи обычно относят к тушемлинской культуре, а белорусские археологи называют их банцеровскими. Какого-либо различия между этими чисто территориальными группами нет. Тушемлинские и банцеровские древности характеризуются одинаковой глиняной посудой, однообразным домостроительством и единым погребальным обрядом, единой материальной культурой. Выделяет эти древности прежде всего специфический керамический материал, который уже получил характеристику в разделе, посвященном колочинским памятникам. Глиняная посуда, как отмечалось выше, объединяет памятники типа Колочина и древности тушемлинско-банцеровского облика в единую культурную группу. Однако домостроительство тушемлинско-банцеровских поселений существенно отлично от колочинского.
