Пленум 18 декабря отменил резолюцию, принятую предыдущим пленумом, и подтвердил необходимость сохранения монополии. Желая закрепить победу, Красин и Ленин хотели, чтобы будущий XII съезд партии окончательно одобрил монополию; Ленин направил съезду свое заявление на этот счет. В итоге съезд принял резолюцию, поддержавшую политику ЦК по внешней торговле и поручившую ему систематически работать над укреплением монополии. Никто из прежних критиков Красина не проголосовал против, но Бухарин и Сокольников и после съезда продолжали ставить целесообразность монополии под сомнение, утверждая, что она не позволяет насытить советский рынок дешевыми импортными товарами, что не дает крестьянам стимула увеличивать поставки зерна на рынок. Их линия была раскритикована в конце 20-х как «правый уклон» — ни о ней, ни о них самих долгое время никто не вспоминал.

Красин в свою очередь остался твердым сторонником монополии, считая, что именно она позволила в период нэпа добиться экономического возрождения и политической стабилизации. Для него монополия стала связующим звеном между социалистической экономикой России и капиталистическим Западом, воплощением мечты о том, что Россия может быть социалистической и цивилизованной одновременно. После его смерти монополия сохранялась до конца советской эпохи, став самым долговечным детищем красинской политики. Однако ни о какой «конвергенции» с Западом речь больше не шла, да и сам Красин не раз говорил, что поступаться завоеваниями социализма, идти на односторонние уступки ни в коем случае нельзя — это грозит крахом экономики в той же мере, что и ее бездумная изоляция от мирового рынка.

Возлагая надежды на монополию внешней торговли, Красин не мог не заботиться о том, чтобы стране было чем торговать, то есть на возрождение и развитие российской экономики. Если восстановить сельское хозяйство оказалось сравнительно легко, то с промышленностью дело обстояло куда хуже — в 1921 году ее продукция составляла лишь 25 % от довоенного уровня. Руководя крупными заводами, он лично наблюдал процесс постепенного упадка и развала производства, который еще больше ускорили Гражданская война и интервенция. Но дело было не только в разрушениях, но и в уходе из России иностранного капитала, который до этого приводил в страну деньги, опытные кадры и передовые технологии. Хорошо зная это, Красин делал все возможное, чтобы вернуть этот капитал, но на этом пути ему снова пришлось столкнуться с ортодоксами из партийного руководства, не намеренными допускать в страну западных «империалистов» даже на взаимовыгодных условиях.

^{Дэвид Ллойд Джордж}

В 1921 году Красин писал, что Советской власти настоятельно необходим западный капитал, чтобы освоить с его помощью те ресурсы страны, которые она пока не может охватить своими силами, а потому привлечение иностранного капитала представляется крайне необходимым. Конечно, в каждом конкретном случае, считал он, надо прежде всего требовать повышения производительности труда, развития производительных сил, увеличения добычи полезных ископаемых. Таким образом, он делал акцент на промышленном производстве, а торговля — казалось бы, его главное дело как наркома НКВТ — играла для него второстепенную роль. Как доходы от торговли, так и иностранные займы и концессии он предлагал направлять в первую очередь на развитие экономики.

Считая главным для страны подъем промышленности, он вполне реалистично предлагал сначала восстановить сельское хозяйство, продукцию которого легче было направить на экспорт. Иностранную помощь он планировал направить на усовершенствование способов хранения и транспортировки зерна и других продуктов, на возрождение виноделия в Закавказье и Крыму, хлопководства в Средней Азии. Он не раз подчеркивал, что России необходимы новые локомотивы и железнодорожные составы, складские помещения в портах для хранения зерна, которых или вовсе не было, или они нуждались в капитальном ремонте. Все это, включая строительство нового торгового флота, требовало огромных капиталовложений и поставок оборудования, которые можно было получить только с Запада.

Не меньшее значение иностранные деньги должны были сыграть в восстановлении таких отраслей, как угольная, железорудная и особенно нефтяная промышленность. Поработав в свое время в Баку, Красин пророчески проявлял наибольший интерес к нефтедобыче, тем более что потребность мировой экономики в нефти и нефтепродуктах в 20-х годах бурно росла. Добыча нефти в России (в основном в том же Баку) за годы войн и революций сократилась в 10 раз, на ее возрождение и техническую модернизацию тоже требовались громадные деньги. Страна остро нуждалась в буровых установках, трубах, нефтеналивных судах — все это тоже требовалось покупать на Западе. В сентябре 1920-го по поручению Красина сотрудник ВСНХ М. Багдатьян составил для Политбюро отчет о состоянии нефтяной промышленности, где делался вывод, что быстро восстановить ее без иностранного участия не удастся. На основании этого Красин уже в следующем году пытался добиться выделения в концессию иностранцам ряда нефтеносных районов.

Видел он и перспективы развития отдаленных окраин, в том числе его родной Сибири, о богатствах которой он знал не понаслышке. Потерпев неудачу в привлечении к их освоению западных предпринимателей (об этом чуть ниже), он решил обратиться к японцам, хотя отношение к ним в Советской России было весьма подозрительным. В 1925 году в интервью корреспонденту одной из японских газет он сказал, что, на его взгляд, создание советско-японских совместных предприятий несравненно важнее, чем развитие одних только торговых отношений. Отвечая на критику представителей японских деловых кругов, считавших, что советская монополия на внешнюю торговлю препятствует развитию торговли между двумя странами, он твердо ответил, что Советское правительство не отменит монополию даже ради очень крупных инвестиций, поскольку она является непременным условием государственного планирования — основы советской экономики.

В том же 1925 году он писал, что Советский Союз, конечно, может «подняться на ноги» без заграничной помощи — в то время это было уже очевидно. Но для этого, по его подсчетам, требовалось 20–25 лет, а привлечение западных средств, технологии, опыта управления позволит сделать это гораздо быстрее — за пять — семь лет. По его мнению, добыть огромные средства на модернизацию экономики без внешних заимствований можно только с помощью увеличения налогов и внутренних займов, что неизбежно ударит по благосостоянию народа и вызовет серьезные внутренние проблемы. Так и случилось, когда сталинское руководство в конце 20-х начало без масштабного использования иностранных средств свою ускоренную модернизацию — ее ценой стали громадные жертвы, массовый голод и падение уровня жизни.

Финансово-кредитному делу, как и многому другому, Красину пришлось учиться на ходу, но в итоге он овладел им вполне профессионально. Он видел два главных источника привлечения иностранного капитала в советскую экономику — кредиты и концессии. Первые советское руководство всегда охотно брало (вплоть до конца существования СССР), но западные страны и компании, как уже было сказано, куда менее охотно стремились их давать. Концессии, напротив, всегда были желанными для западных предпринимателей, но тут ставили препоны уже советские лидеры, опасавшиеся проникновения в страну «империалистов». Что касается кредитов, то Красин делил их на несколько категорий, предлагая гибко использовать по разным направлениям. Он считал возможным получение краткосрочных займов (которые, как он считал, помогают развитию внешней торговли) с низким процентом годовых, чтобы дать советским агентствам возможность или продать товары, или обменять их на урожай или сырье у непосредственных производителей. Однако прежде всего он хотел добиться долгосрочных кредитов (на 10–20 лет) в виде займов или оборудования для развития производства.