Двадцать восьмого сентября 1926 года к особняку Чешем-хаус, где находилось советское полпредство в Великобритании, подъехал черный «паккард». Из услужливо открытой дверцы не без труда выбрался высокий седой мужчина с изжелта-бледным лицом. Его встречала небольшая группа посольских работников, репортеров и просто зевак, кто-то сунулся к нему с вопросами, но он лишь поднял руку в извиняющемся жесте и скрылся в дверях здания.

Ведущие газеты страны уже сообщили, что в Лондон приезжает полномочный представитель СССР Леонид Красин — он был назначен на эту должность почти год назад, но все это время лечился у себя на родине и во Франции. Теперь он вроде бы оправился от своей непонятной болезни и от него ждали невозможного: распутывания сложных узлов, завязавшихся в англо-советских отношениях. Это были и поддержка Москвой британских левых, и соперничество на Востоке, и вопрос долгов, которые Советская Россия никак не хотела отдавать. Все помнили, что в 1920-м, когда Красина даже не хотели пускать в страну, он сумел убедить англичан и их премьера Ллойд Джорджа, что большевики — не черти с рогами, что с ними можно иметь дело. Он же тремя годами позже разрулил острый дипломатический кризис, последовавший за «ультиматумом Керзона», а после неустанно опекал торговые отношения между двумя странами, выступая за возвращение в Россию британского капитала, а тот очень хотел вернуться.

За годы трудного налаживания отношений англичане повидали немало гостей из СССР — и угрюмых фанатиков, и неуклюжих «выдвиженцев» из бывших рабочих, и хитрых проныр, в которых сразу видели (и часто не без оснований) агентов ГПУ. Красин отличался от них всех: умный, обаятельный, энергичный, он говорил не лозунгами, а деловым языком, понятным и чиновникам Форин офиса, и дельцам из Сити. Правда, английским он владел не очень хорошо, а в первый приезд в Лондон вообще не мог связать двух слов, но всего за пару месяцев научился сносно объясняться. Он вообще быстро учился: при обсуждении любой темы, будь то курс рубля, торговля лесом или межплеменные войны в Афганистане, он так уверенно сыпал терминами, что выглядел настоящим экспертом. Все собеседники отмечали его безупречную вежливость, изящные манеры и юмор, которых никак не ожидали от бывшего вожака большевистских боевиков-террористов.

В Кремле об этих качествах Красина хорошо знали — и если у кого-то они и вызывали неприязнь, то были безусловно полезны для пролетарского дела. «Мирную передышку» в революции, объявленную несколько лет назад, многие лидеры партии считали лучшим способом усыпить бдительность буржуев и добиться, чтобы они сами помогли укреплению своего могильщика — Советской России. Никто не подходил для этого лучше, чем обходительный Красин — не только «большевик среди лордов», как писали британские газеты, но и «лорд среди большевиков». Снова, как много лет назад, ему пришлось вести двойную жизнь, играя с опасностью. И это не фигура речи: чекисты то и дело арестовывали кого-либо из его подчиненных, выбивая показания на него самого. Совсем недавно его убрали с поста наркома торговли и промышленности, на который его поставил Ленин — при всех прошлых разногласиях и даже ссорах эти два выдающихся человека глубоко уважали и ценили друг друга.

Еще не так давно многие считали Красина наилучшим из возможных преемников Ильича, но расклад в Кремле оказался иным. Теперь ему приходилось терпеть унижения от новых вождей партии, которые — и Зиновьев, и Каменев, и Сталин — относились к нему с плохо скрываемой неприязнью. Да и в Лондоне к нему был приставлен заместитель-надсмотрщик Аркадий Розенгольц. А ведь Красин был старейшим членом РКП(б), даже у Ленина партийный стаж начинался на несколько лет позже…

^{Остин Чемберлен}

С этими невеселыми мыслями Леонид Борисович приехал в Лондон, где твердо собирался сделать все возможное для улучшения отношений между двумя странами. Его главным помощником в этом стал Иван Майский — опытный дипломат, долго живший в Англии, и бывший меньшевик, отнюдь не ортодокс, что тоже сближало его с Красиным. Видя, что его начальник бодрится, но испытывает явные проблемы со здоровьем, Майский взял на себя весь труд по подготовке его встреч с нужными людьми, сбору необходимой информации, составлению писем и пресс-релизов. Он же готовил первую встречу полпреда с министром иностранных дел Великобритании Остином Чемберленом, которая состоялась 11 октября.

В беседе с асом британской политики Красин с ходу заявил, что советская экономика успешно развивается и тому, кто вложит в нее средства, гарантирована небывалая выгода. В качестве примера он привел США, которые всего три года назад поставили Союзу первый трактор, а теперь таких тракторов было уже 26 тысяч. «Подумайте, — восклицал он, — какие возможности для британской промышленности открывает советский рынок с его 22 миллионами крестьянских хозяйств!» А когда Чемберлен заметил, что большевистский режим недостаточно стабилен, его собеседник заливисто, как он умел, рассмеялся: «Мы существуем уже 9 лет, и заверяю вас, что мы просуществуем еще 199!»

В итоге министр, настроенный вначале весьма неуступчиво, признал, что у англо-советских отношений есть перспективы, и выразил готовность вместе с советской стороной заняться их улучшением. Только Майский и жена Красина Любовь Васильевна знали, как тяжело далась полпреду эта двухчасовая беседа, к концу которой он едва мог говорить из-за нарастающей головной боли. По возвращении он признался своему помощнику, что Чемберлен ему не понравился. Это вполне понятно: в отличие от многих британских политиков, министр был бескомпромиссно враждебен к Советской России. Через несколько месяцев, когда Красина уже не было в живых, тот же Чемберлен объявил о разрыве дипломатических отношений с СССР и изгнал посольство из Чешем-хауса, где оно находилось больше полувека. Правда, виноваты в этом были не только мстительные лорды, но и ставший новым полпредом Розенгольц, который переусердствовал в революционной пропаганде.

А пока Красин готовился к другому важному разговору — с Монтегю Норманом, директором знаменитого Банка Англии, который в местной иерархии был, пожалуй, не менее важен, чем глава Форин офиса. Разговор шел полтора часа без свидетелей, но полпред пересказал Майскому его основные детали. По словам Красина, он объяснил, что развитие СССР может пойти по одному из двух путей: «Либо опираться в своем дальнейшем развитии только на свои собственные внутренние ресурсы, либо пытаться возможно шире использовать в этих целях финансовую помощь буржуазного мира, в частности Англии. Первый путь медленнее, но надежнее, второй путь быстрее, но опаснее, ибо ставит наше хозяйство в известную зависимость от недружественных нам сил. Тем не менее Советское правительство было бы готово рискнуть допустить известную инвестицию иностранного капитала в советскую промышленность в форме концессий и т. п.»

^{Иван Майский}

Красин подвел разговор к тому, о чем говорил и Чемберлену, — к возможности получения от английских банкиров крупного долгосрочного займа для развития советской экономики. Такой заем, по его словам, был бы выгоден не только СССР, но и Англии — да и всей Европе, которой торговля с Россией поможет восстановить расстроенное войной хозяйство. Если министр просто ушел от ответа, то Норман, не связанный дипломатическим этикетом, откровенно сказал: Советский Союз не получит никаких займов, пока не признает неприкосновенность частной собственности. Красин ответил, что советское общественное мнение с этим никогда не согласится. Так оно и было (если под общественным мнением понимать мнение партийной верхушки), и Майский резюмировал: «В итоге экономика СССР фактически развивалась на основе внутренних ресурсов при совершенно ничтожном участии иностранного капитала».