Встал и подошел к нему. Обычный белый шкаф с одной дверцей. Открыл ее и поморщился от резкого запаха. Лилии. На вешалке – мое пальто. Залез в карман и достал оттуда закладку с лилией.

Голова закружилась, облокотился на стену и почувствовал, как проникаю в нее, как мягко и тепло принимает бетон. Она же из бетона? Запах лилий становится сильнее.

Я поднимаю руку и внимательно осматриваю ладонь. Сжал пальцы в кулак, разжал и посчитал.

Мизинец для обещаний судьбе, безымянный для обещаний любимым, средний для талисманов, указательный для достижения цели, указательный для достижения цели, большой для самоконтроля. И теперь я понял, что было не так: на руке – шесть пальцев вместо пяти.

В палату вошел Олег. Он сказал, что мне вкололи успокоительное. В шею. Я спросил про лицей – он сказал, что начали расследование несчастных случаев. Наши голоса доносились до меня словно из-под толщи воды.

Олег помог вернуться в постель, сказал что-то про Раду и Машу. Я пытался сконцентрироваться: у меня шесть пальцев на левой руке. У человека во сне может быть больше пальцев. Но я не должен сейчас спать.

Олег положил ладонь мне на горло и сжал.

***

Горло горело – я закашлялся, задергал руками: казалось, что там что-то есть, что-то ползет и скребется по стенкам.

– Ну-ну, тихо, – мягкий голос мужчины звучал как издевка. – Сейчас все пройдет.

Он положил ладонь мне на горло и сжал, добавил вторую руку и начал давить сильнее.

***

Я иду по длинному коридору, на полу странный рисунок из больших треугольников. Мои шаги эхом разносятся вокруг. На стенах висят фотографии и грамоты. Подхожу ближе, чтобы рассмотреть людей на снимках – вокруг полумрак.

Полноватый мужчина в костюме ласково улыбается, рядом с ним – светловолосая девушка в белой блузке. Его рука – на ее плече. Ее губы растянуты в странной, словно вымученной улыбке. Она не смотрит в камеру. Они кажутся смутно знакомыми.

Поворачиваю голову и вижу впереди мерцающий свет. Иду туда. Открываю дверь, за которой мерцает свет, и понимаю, что лампа мигает в кабинете справа.

Он выглядит странно знакомым: за стеклом в белой деревянной двери можно увидеть парты и стулья, расставленные в три ряда, в одном конце висит белая доска, в другом стоят шкафы, у учительского стола – два человека, мужчина и мальчик. Открываю дверь и хочу зайти, но не могу.

– Вадим, ты понимаешь, почему остался сегодня после уроков? – голос у мужчины мягкий, низкий, успокаивающий.

– Да, Павел Викторович, – мальчик опускает голову. – Я устроил беспорядок в столовой. – он говорит без запинки, спокойно, но сам горбится. Хочу просить, где я нахожусь, но не могу произнести ни звука.

– Молодец, – мужчина ерошит волосы мальчика. – Но наказание не может быть отменено, ты же понимаешь?

– Да, Павел Викторович. – мальчик кивает и опускается на колени.

– Молодец, – мужчина гладит мальчика по волосам и поднимает его опущенную голову. – Посмотри на меня.

Я пытаюсь попасть в кабинет, но передо мной словно невидимая стена, не могу издать ни звука. Мальчик начинает всхлипывать и поскуливать.

– Ну-ну, – мужчина гладит его по голове, – Это для твоего же блага. Диких животных надо дрессировать, чтобы они не навредили людям. Ты же понимаешь?

– Д-да, – голос мальчика дрожит. Я не понимаю, что он делает с ребенком, но, кажется, ему больно. Это надо прекратить. Я должен это прекратить. Помогите, пожалуйста, помогите мне.

***

Воздух лезвием прошелся по глотке. Я закашлялся до слез. Когда открыл глаза и посмотрел на мужчину, с удивлением узнал в нем Виктора Петровича, директора лицея. Почему до меня дошло только сейчас?

– Что ж, как вы сейчас себя чувствуете? – казалось, что его действительно волновало мое состояние.

– Н-нормально, – ответил и понял, что привкуса мокрой тряпки во рту больше нет. – Зачем я здесь? – говорить было тяжело.

– Чтобы исправить досадное упущение, совершенное много лет назад, конечно. Вы забыли? – он широко раскрыл глаза.

– Мы, что, в ситкоме, что ли? – Алекс раздраженно фыркнул. – Он на тюленя похож. Не в обиду тюленям, конечно.

– М-мы говорили?

– Да. Видимо, ваш организм иначе реагирует на лекарство. Ну, хорошо, что мы выяснили это сейчас, – Павел Викторович улыбнулся и протянул руку в сторону сторожа, тот подал толстую тетрадь в твердой обложке. Директор внес какие-то пометки и продолжил. – Что ж, тогда я повторюсь. Вы должны были с самого начала оказаться под моим попечением, но, к сожалению, ваши родители, а затем и руководство, приняли иное решение. Поэтому я решил исправить это досадное недоразумение.

– Под вашим попечением? – Он знал моих родителей.

– Да.

– Почему? – Он видел меня в детстве? Откуда он их знал?

– Потому что лишать ребенка возможности расти в естественной для него среде неправильно.

– Ты для него, что, животное? – возмутился Алекс. – Что еще за естественная среда?

– Что еще за естественная среда? – произнес хором с Алексом.

– Ваша естественная среда обитания – рядом с родителями, в родном городе, впитывая родную культуру, под опекой понимающего наставника. – Это звучало как бред, но Павел Викторович говорил спокойно, с серьезным выражением лица.

– И почему родители были против? – наконец, собрался и спросил.

– Потому что в нашей стране в то время с такими детьми только начинали работать. Ваши родители могли себе позволить отправить вас в Академию и сделали это, – директор вздохнул. – А после уже ваше руководство решило лишить вас возможности общаться с теми, кто имеет схожий опыт, но растет в более комфортных условиях. – Его слова звучали как пересказ какой-то брошюры.

– И вы решили меня...похитить?

– Это не похищение, а исправление ошибок, допущенных некомпетентными людьми, – твердо и все так же спокойно сказал Павел Викторович.

– Он явно слетел с катушек, – нервно произнес Алекс. – Надо валить.

– Что ж, тогда почему я привязан к кровати? – подергал руками. – Странный способ показать лучшую жизнь.

– Это всего лишь мера предосторожности. Вы долгое время принимали лекарство, негативно влияющее на ваши способности. Его надо было вывести. – Павел Викторович начал расстегивать ремни. – Теперь же вам надо восстановиться.

– То есть вы забрали меня только для того, чтобы освободить от влияния Ассоциации?

– Конечно, – мужчина улыбнулся. – Мы потеряли слишком многих детей, поэтому пора их возвращать.

– Но я же и так вернулся.

– Пока еще нет, не совсем.

– Когда у него уже лицо треснет от этой лыбы, – прорычал Алекс. Я попробовал сесть, но Павел Викторович положил мне руку на грудь и надавил.

– Вы сможете сесть через пару часов. Пока лежите.

– Я бы хотел сходить в туалет, – он же не совсем больной, чтобы не отпустить?

– Вам помогут воспользоваться судном, – ну кто бы сомневался. Алекс засмеялся.

– Раз уж я очнулся, то, пожалуйста, просто помогите мне дойти до туалета, – постарался говорить как можно жалобно. – Пожалуйста.

– Что ж, хорошо, – Павел Викторович царственно кивнул и встал. – Поговорим позже тогда.

Он взял меня за руку, я услышал странный звон, Алекс вскрикнул. Хотел обернуться, но привлекать внимание не стоило.

Я стою на тротуаре в полоске света от фонаря. В нескольких метрах впереди – туман. Он скоро поглотит меня. Я закрываю глаза.

Мужчина с довольным лицом кивнул и молча вышел из комнаты.

– Что ж, с тобой явно что-то не так, это мы уже поняли, – Алекс на удивление радостно подбежал к закрывшейся двери. – Но, видимо, сейчас это играет нам на руку.

Я кивнул. Сторож, словно этого и ждавший, помог мне сесть, затем встать и повел к выходу.

– Так, мы вышли, теперь надо придумать, как отсюда свалить, – Алекс держался слева и осматривался, пока мы шли до туалета. – И что-то сделать с обувью.

Я вздохнул и продолжил ступать босыми ногами по прохладному кафельному полу. Не голый, уже хорошо, но обувь не помешала бы.