Я смотрел в глаза М. и пытался понять, что он чувствовал в момент совершения преступления. Возможного совершения преступления.

Зрачки его были расширены, лоб блестел от пота. Ему было некомфортно, но приходилось терпеть: полицейский приковал руки к столу.

Сел ближе к М., он отклонился насколько возможно и отвел взгляд. Когда я коснулся его беспокойных рук, он вздрогнул, мокрая от пота ладонь судорожно сжалась в кулак, и я, наконец, провалился в его воспоминания.

***

Кофе из автомата как обычно кислый и противный настолько, что после него не хочется не только спать, но и жить. Выбрасываю стаканчик и, максимально расслабив лицо, иду за деньгами. Брат уже давно должен был перевести на карту мою долю наследства, но до сих пор этого не сделал. Он всегда считал, что я слишком привык жить за чужой счет, но в чем смысл тогда наследовать богатым родственникам, если не пользоваться этим?

Он всегда смотрел на меня свысока, хотя сам работает всего лишь каким-то учителем в захудалой школе за копейки! А все деньги оставляет не пойми на что! Моралист проклятый! И меня вынуждает поступать также.

Но половина денег, вырученных за продажу квартиры, мои, поэтому он должен мне их перевести. У него просто нет выбора. Хотя было бы даже лучше, если бы он отказался, тогда я бы попытался отсудить у него и его долю. Все же я младший, без постоянной работы, стоящий на учете у врача. Дело наверняка было бы выигрышным. А то сейчас нет денег даже кофе себе нормальный купить. Кошмар. И как брат мог довести меня до этого?

Около его дома как обычно орут и бегают дети, за ними присматривают две симпатичные девушки. Люблю приходить к Олегу днем – всегда вижу эти стройные ножки и пухлые губки. Брови, конечно, не помешало бы выщипать, да и приодеть девочек тоже стоит, но во всем остальном вполне неплохо. В такие моменты понимаю, почему «братик» работает в школе.

Они смотрят в мою сторону, улыбаюсь и киваю им. Девушки немного смущаются и здороваются в ответ. После у меня еще будет время поговорить с ними. И не только.

Лифт как всегда медленный и шумный. Никогда не понимал эту любовь к бедности у Олега и родителей. Почему нельзя поселиться в загородном доме или хорошей квартире, в хорошем подъезде, где лифт будет работать бесшумно и быстро, а внутри не будет вонять мокрыми тряпками?!

Подхожу к квартире брата. Странно, но дверь в крыло была открыта. Неужели люди здесь поняли, что красть у них не будут даже бомжи?

Со всей силы надавливаю на дверной звонок. Поскорее бы получить свои деньги и уйти

Не слышу шагов за дверью и раздраженно ударяю по ней кулаком. Неожиданно она открывается.

Свет в маленькой прихожей включен, на полу видны следы от ботинок. Они ведут в спальню. Неужели у братика предпочтения сменились? Интересно.

Он лежит на кровати спиной ко входу. С каких пор Олег спит днем так, что дверной звонок его не будит?

Зову, но он не отвечает, подхожу ближе и резко хватаю за плечо, укрытое одеялом. Тело брата переворачивается на спину. Пустые, мутно-серые глаза смотрят в мои, и я кричу.

***

Вынырнул из воспоминаний М. Его взгляд был расфокусированным, дыхание прерывистым. Он еще не понял, что произошло, и это к лучшему. Я вышел из кабинета и с сожалением сообщил, что мужчина невиновен. Еще больше было жаль из-за того, что деньги он все же должен был получить.

С наслаждением вдохнул свежий и влажный после дождя воздух, легкий ветер кружил сухие листья – ранняя осень всегда очаровывала меня: лето постепенно угасало и, словно в подарок, оставляло нам немного мягкого солнечного света и тепла.

Огорчала лишь необходимость ехать на метро, но народу не должно было быть много, так что вытерпеть легкие прикосновения смогу. Надеюсь. Хотелось бы иметь возможность поговорить об этом с кем-то, кто мог бы понять мои проблемы, но «консультантов-телепатов» в городе не было: штучный товар, всегда в разъездах или закреплен за каким-то отделом неизвестно где.

Я точно знаю, с кем говорю. Точно знаю, кто слышит эти мысли. Никто, кроме меня не может их слышать. Никто, кроме меня, не может их слышать. И я не хочу это слышать.

***

Открыв глаза, понял, что нахожусь дома: в комнате витал легкий аромат сирени – любимых цветов матери. Мне бы хотелось, чтобы она была рядом Я не смог вспомнить, как добрался до квартиры, но надеюсь, что без происшествий.

Кажется, Олег говорил, что мне надо будет оформить свою консультацию как официальное экспертное заключение: видимо, убитый был необычным человеком, но это – не мое дело.

На дисплее телефона отображались два пропущенных вызова и сообщение. Олег. Я оделся и, выпив таблетку от мигрени, поспешил в участок.

В метро, как и всегда по утрам, была толпа. Если бы не побочка от лекарств, я бы уже давно сдал на права и купил машину. Или вообще все купил.

Девушка рядом нервно заламывала пальцы на правой руке и постоянно оглядывалась, стараясь не поворачивать голову. Она пыталась встать спиной к окну вагона, но ее опередила женщина с пакетами.

Девушка чуть отвела голову в сторону, когда тормозил поезд и испуганно посмотрела в мою сторону серыми глазами. Кажется, я видел ее в чьих-то мыслях, но мои собственные текли вяло и вспомнить больше не получалось. Она вышла через две остановки, умудряясь протискиваться, почти не касаясь людей.

На следующей вышел я. У выхода ждал Олег. Он стоял с двумя стаканами. С чего это решил подлизаться?

– Здравствуй. Прости, что так рано выдернул, – его карие глаза смотрели внимательно, раскаяние было идеальным. – Твой чай.

– Спасибо, – картон был теплым. Какой молодец, подготовился. – Ничего страшного. Что-то случилось?

– Да, в некотором роде. Ты напишешь официальное заключение? – мы медленно пошли в сторону участка. Чай был горячим и пряным с легкой горчинкой.

– Да, как всегда. Правда я не совсем понимаю, почему оно нужно вам настолько официальным. Убитый был кем-то важным? – по лицу мужчины пробежала какая-то тень, маска «просто хорошего следователя» слегка треснула. Интересно, что я увижу, если коснусь его сейчас?

– Меня смущают обстоятельства смерти: вчерашний мужчина – единственный подозреваемый, у которого были и возможность, и мотив.

– И поэтому мне нужно писать официальное экспертное заключение? Я, конечно, всегда его составляю, даже если ты и не просишь, но что случилось именно сейчас?

– Есть вероятность, что подозреваемый что-то принял, поэтому ты мог не увидеть его воспоминания. Это, конечно, маловероятно, но возможно, так?

– То есть вы хотите провести проверку моей работы? Хорошо, – то есть дело не в убитом, а в этом М.? Интересно. – Нужно ли будет мне пройти собеседование?

– Да, возможно. Это будет решать руководство после проверки экспертизы.

– Ясно. Спасибо, что сказал. Как Рада? – Олег будто засветился после вопроса.

– Чудесно, у нее, наконец, прорезались зубки. Может, мы даже будем спать ночью. Хочешь посмотреть фотографии? – вместе с вопросом в лицо мне сунули дисплей с фотографиями маленькой девочки, щекастой и насупленной. Глаза были зелеными, волосы светлыми – что там нужно говорить о детях? Я сделал умиленное лицо и взял в руки телефон, коснувшись пальцами кожи Олега.

***

Раздражающее жужжание, наконец, прекратилось, но глаза пришлось открыть. Маши рядом не было – уже ушла, что ли? Плача тоже не слышу. Слава Богу. Шея и спина ноют. Почему-то никто не предупреждал меня, что дети – это куча бессонных ночей и отсутствие секса, потому что на него просто нет сил.

На столе Маша оставила тосты и вареные яйца, рядом – записка: «Ушли к педиатру. Не теряй. Целуем». Опять это «целуем». Может, я хочу только от нее получить поцелуй? И откуда взялась эта привычка постоянно прицеплять к себе ребенка даже в разговоре? Голова снова начинает болеть. Чуть сдавливаю виски пальцами и боль уходит.