Я хлопаю руками по обе стороны скамейки, мои слова тихие и отрывистые. Из-за разницы в росте его голова оказывается на одной линии с моей. Вероятно, я выгляжу для него не так устрашающе, как он для меня.

Неважно. Это передает суть.

— Не связывайся со мной, Алистер. — В моем голосе звучит угроза. — Если мы собираемся перейти черту, мы сделаем это вместе. Ты не тащишь меня. Ты не обманываешь меня. Ты не командуешь мной. — Я отпускаю галстук и разглаживаю его на его груди. — Если это правда или вызов, ты тоже играешь.

Его глаза загораются первобытным блеском. То, что должно было свести нас на равных, только сильнее затянуло меня в его объятия.

Дрожь пробегает по моему позвоночнику, когда его губы изгибаются. Его пальцы проводят линию вниз по моей лопатке к локтю. — Ты не знаешь, насколько это опасно, не так ли?

Стопки водки, которые я выпила, должно быть, лишили меня здравого смысла, потому что я действительно хочу увидеть, насколько это может быть опасно.

Его взгляд скользит к моему рту.

Я слышу, как мое дыхание учащается.

Сохранять дистанцию больно, но я сопротивляюсь желанию прижаться своими губами к его губам и отомстить ему за все то, как он превратил мою жизнь в сущий ад.

Это приятный порыв, но это не будет похоже на наказание. По крайней мере, не для него.

— Ты это имел в виду? — Шепчу я.

Его руки скользят по моей талии. Они большие. Теплые. Дразнящие. — Что это значит?

Мои колени подгибаются. Я еще немного прислоняюсь к скамейке. Что заставляет меня сильнее прижиматься к нему. Моя грудь практически нависает над его лицом, но, к его чести, он продолжает смотреть мне в глаза.

— То, что ты сказал сегодня вечером. — Я хмурюсь. Мой второй пульс превращается в ревущий, пульсирующий ад. Зачем нужны слова? Это кричит. Почему на тебе все еще одежда?

Я впиваюсь пальцами в деревянную скамью.

Алистер пристально смотрит на меня. Я вижу его искренность, когда он говорит: — Ты спасла сделку с бэби-боксом. Это правда. И… Я не должен был кричать на тебя. Даже если ты перешла черту.

Он делает эту невероятно мужественную вещь, когда извиняется, на самом деле не произнося слова "извините".

Я давлю на него. — Это настоящее, живое извинение, мистер Алистер?

— Я только наполовину такой ублюдок, каким вы меня считаете, мисс Джонс.

— Для меня это все еще слишком большая сволочь.

Его большой палец рисует круг на моем бедре. — Ты даже не представляешь, в какие неприятности тебя втянет этот рот.

— Я полагаю, ты собираешься просветить меня?

Наши взгляды задерживаются.

У него жжение. Ожоги второй степени.

Желание когтями пробирается вверх по моей груди. Слишком много ткани мешает. Его пальто. Мое платье. Мое нижнее белье. Слишком много барьеров между моей кожей и его.

Он гладит меня по щеке. — Спасибо.

— Наконец-то, — выдыхаю я, убирая руку со скамейки на его плечо. — Хотя, теперь, когда я услышала эти слова от тебя, мне нужно найти что — то еще, над чем можно работать.

Прежде чем я успеваю закончить предложение, его большие руки сжимаются на моей талии и тянут меня вперед. Это быстрое, решительное движение. В одну минуту я склоняюсь над ним, а в следующую прижимаюсь к его телу.

Мои ладони ложатся плашмя на спинку скамейки, когда мой рот сталкивается с его ртом. Я застываю в шоке. Мой мозг изо всех сил пытается осмыслить этот поцелуй.

Затем Алистер наклоняет голову, регулируя угол наклона.

Внезапно мне становится наплевать на то, чтобы во всем был смысл.

К черту рациональность.

К черту беспокойство о том, куда это приведет нас завтра.

Я толкаюсь в него, позволяя своим рукам скользить по его затылку и зарываться в мягкие волосы. Кончики моих пальцев ощущаются как шелк.

Я к этому не привыкла.

Каждый парень, который у меня когда-либо был, был черным. Черные волосы отличаются. Когда я запускаю в них пальцы, я натыкаюсь на такие же завитки, как у меня. Красивые, грубые и шершавые. Я привыкла к толщине и сопротивлению.

Из всех вещей, которые могут сбить меня с толку, волосы Алистера — последнее, чего я ожидала. Они проскальзывают у меня между пальцами. Они достаточно длинные, чтобы за них можно было ухватиться. Перетягивать.

И я делаю, наслаждаясь, когда он стонет в ответ.

О, тебе это нравится?

Он вознаграждает меня, наклоняя голову и углубляя поцелуй.

Меня не смакуют.

Меня пожирают.

Он пробует мой рот на вкус, исследуя внутреннюю сторону моей губы и вдыхая каждый воздушный вздох, который вырывается из меня.

Это самый горячий поцелуй, который у меня когда-либо был, и звездное небо тому свидетель. И мне интересно, умру ли я прямо здесь.

О, но какой путь предстоит пройти.

Я переношу свой вес на него. Прямо над жаром, который давит на меня.

Это мучительно.

Идеальная пытка.

И я знаю, что буду зависима от поцелуев с ним, если это будет продолжаться в том же духе.

Его руки твердые, как скала. Рельефные мышцы.

Я не чувствую своих ног.

Из меня вырывается стон, я сильно прижимаюсь к его телу.

Он крепко сжимает мою шею сзади, и я вздыхаю, забывая обо всем, кроме того, как восхитительно он себя чувствует. Когда он слышит меня, его поцелуй меняется. Движения, интенсивность. Как переключатель, он переходит от гнева к нежности. Полон обещаний. Всевозможные клятвы, которые он не может сдержать.

Этот человек уничтожит меня, и я спокойно пойду навстречу своему концу, улыбаясь привилегии.

Он медленно откидывается назад. Мои глаза закрываются, потому что я не хочу видеть, что осталось от огня, который сжег нас обоих. В пепле редко бывает что-то красивое. Меня не волнует, сколько печений с предсказанием утверждают обратное.

Алистер прижимается своим лбом к моему. Жар от поцелуя задерживается, каскадом разливаясь по щели, оставшейся между нами.

Его большой палец проводит по моей нижней губе.

Мой рот открывается, и мои глаза встречаются с его. Энергия разливается вокруг нас, когда наши взгляды встречаются. Это все предвкушение и тоска. Желание такое сильное, что у меня перехватывает дыхание.

Это не похоже на сеанс поцелуев под воздействием алкоголя. Это почти как… он думал об этом — обо мне — очень долго.

Но в этом нет никакого смысла.

Поцелуй, должно быть, растопил мой мозг.

Мы ненавидим друг друга… одновременно желая сорвать друг с друга одежду.

Но ненависть… — это… будет лучше, если мы сохраним эту часть простой.

Я изо всех сил пытаюсь отдышаться, задыхаясь короткими рывками, пока мое тело все еще горит.

Дерьмо.

— Я…

— Не надо. — Он пристально смотрит на меня и благоговейно касается одного из моих локонов. — Ты можешь лгать всем остальным, но не мне. И я не хочу лгать тебе. Больше нет.

Мои ресницы трепещут. Я ничего не могу сказать.

Его пальцы обхватывают мою руку. Он подносит ее ко рту. — Я не знаю, что это, но я знаю, что это не ошибка. Я не собираюсь винить в этом выпивку. Я не собираюсь пускать наши гормоны под откос. Я не собираюсь просить тебя дружить с льготами или как там это сейчас называют дети.

— Ч-что?

— Ты сказала, что мы вместе перейдем эту черту. Прекрасно. Теперь эта черта позади нас. Слишком поздно отступать с глупыми оправданиями, на которые никто из нас не купится.

Я качаю головой. — Мы не можем.

— Мы не можем что?

Я свирепо смотрю на него. — Ты знаешь что.

— Нет, Кения. Произнеси это по буквам.

Его голос снова становится жестким. Требовательным.

— Это, — выплевываю я. — Мы не можем этого сделать.

— Секунду назад ты не жаловалась.

— Трудно жаловаться, когда твой язык застрял у кого-то в горле.

Он моргает. А потом смеется.

Я хмуро смотрю на него.

— Ты милая.

— Я укушу тебя в лицо.

— Пожалуйста. — Он наклоняет ко мне голову. Он пещерный человек в итальянском костюме. Сплошное ворчание и уверенные руки.