— Меня подвез кое-кто другой.

— Кто-то вроде кого?

— Мой босс, — шепчу я. — Я скоро буду дома.

— Но…

Я вешаю трубку, прежде чем Санни успевает сказать что-нибудь компрометирующее. Язык, который я использую, чтобы описать Алистера дома… красочный. При такой тишине в машине и таком громком голосе Санни все, что она скажет, будет транслироваться в высоком разрешении.

Алистер ерзает на своем сиденье. — Кто-то, должно быть, беспокоится о тебе.

— Э-э, да. — Я постукиваю телефоном по ладони, удивленная тем, что он поддерживает разговор.

Он снова сдвигается. — Парень, верно?

Парень? Скорее, подонок, наносящий удар в спину.

Это напомнило мне. Все мои вещи все еще у Дрейка. Санни предложила достать их для меня, но я боюсь, что она изуродует Кожаное лицо бензопилой. Конечно, я бы с удовольствием посмотрела, как она кромсает диван Дрейка, бьет битой по его телевизору и поджигает его одежду, но мы не можем позволить себе выкупить эти вещи обратно. И я определенно не могу позволить себе внести залог за нее прямо сейчас.

Я ни за что не позволю ей там свободно себя вести.

Я качаю головой. — Нет, никакого парня.

— О. — Алистер откидывает голову назад.

Возможно, это игра света, но мне кажется, я вижу, как его губы растягиваются в улыбке. Выражение быстро исчезает.

Серые облака проливают легкий дождь. Окна запотевают, и я улыбаюсь. Прижимая палец к поверхности, я рисую круг и выколачиваю два глаза. Когда приходит время нарисовать улыбку, я бросаю взгляд на Алистера.

Он пристально наблюдает за мной.

Поворачиваясь назад, я меняю свой обычный смайлик на два рога и клыки. Вот. Это больше подходит для машины, на которой ездит Алистер.

Его губы снова быстро дергаются. — Хороший рисунок.

— Это вдохновлено кем-то, кого я знаю.

— Полагаю, в этой машине этого нет.

— О, определенно нет.

Он отворачивает голову, но я вижу, как он улыбается в отражении стекла.

Когда машина притормаживает перед квартирой Санни, дождь все еще идет. Алистер роется в поисках чего-то под водительским сиденьем и протягивает это мне.

Это зонтик.

— Не болей, — говорит он. Я почти тронута… пока он не рычит: — Это было твое решение остаться допоздна сегодня вечером. Я ожидаю, что завтра ты придешь на работу вовремя, даже если тебе придется нести коробку с салфетками.

Мой пульс учащается, я грубо стаскиваю с него куртку и швыряю ее обратно на стул. — Оставь свой дурацкий зонтик, — бормочу я.

Когда я начинаю выходить, Алистер останавливает меня. Взяв меня за руку, он вкладывает зонтик мне в ладонь. Его глаза темные и напряженные.

Раздраженно я хватаю зонтик, открываю его и топаю в квартиру Санни. Дождь льет проливными потоками, под стать буре в моем собственном сердце.

Холланд Алистер — невыносимый, бесчеловечный, буйно помешанный.

И теперь я уверен, что он нанял меня только для того, чтобы превратить мою жизнь в сущий ад.

На следующий день на работе я держусь подальше от Алистера, и, к счастью, он ушел чем-то заниматься для Fine Industries. Я избавлена от вида его великолепного, хмурого лица на несколько часов.

Но то, что кошки нет, не означает, что маленькие мышки — вроде меня — могут играть. Алистер оставил мне длинный список дел, которые я должна выполнить к концу дня.

Все это мне приходится втискивать в промежутки между встречами с менеджерами салона Belle's Beauty. И мне приходится продолжать приставать к отделу маркетинга с просьбой разрешить рекламную акцию в магазине.

Обед — это сэндвич с тунцом, который я запихиваю в рот, пока изучаю отчеты о продажах и составляю сводки тенденций рынка средств по уходу за кожей в соответствии с инструкциями, которые сыплются из моего почтового ящика.

Я в ужасном настроении, когда звонит мой телефон.

Становится еще хуже, когда на линии раздается голос Дрейка. — Кения.

Мой рот сжимается.

Он колеблется. Снова зовет меня по имени. — Кения?

О. Так вот как звучит предательство. Глубокое и бархатистое.

Его дыхание прерывается над линией. — Я знаю, что ты там.

— Да. — Мой голос дрожит. Я ничего не могу с этим поделать.

Разбитое сердце ощущается как тысяча острых стрел, впивающихся в кожу. Пахнет горчицей и размокшим хлебом. Это звучит как голос, который раньше шептал обещания вечности.

На меня нахлынули сладкие воспоминания. Дрейк заключает меня в объятия на нашем первом совместном концерте. Дрейк сжимает мой подбородок, когда мы целуемся на лестнице библиотеки. Дрейк приглашает меня переехать к нему.

— Чего ты хочешь? — Я рычу.

— У меня есть твои вещи, — говорит он. — Я собрал их для тебя.

— Я не просила тебя трогать мои вещи, Дрейк. Я спросила тебя, во сколько ты уйдешь, чтобы я могла забрать свои вещи.

— Кения.

— Во сколько ты уйдешь? Я не хочу тебя видеть.

Тишина тянется, как зияющая пропасть.

Есть ли вина, погребенная в этой тьме? Сожаление? Я не знаю, что я сделала, чтобы заслужить это. Какие признаки я упустила? Как я могла так плохо разбираться в людях?

Я думала, что у меня высокие стандарты. Я думала, что выбрала мужчину, который будет любить меня. Только меня. Я не знала, что влюбляюсь в крысу, которой не терпелось забраться внутрь моей младшей сестры.

— Кения, я…

— Убедись, что тебя не будет рядом, когда я заберу свои вещи сегодня, Дрейк. Или, клянусь, я не буду отвечать за то, что я с тобой сделаю. — Я вешаю трубку, прежде чем он успевает сказать хоть слово.

Оказывается, Дрейк выбрал смерть.

Потому что он там, когда я захожу в квартиру. Я чувствую его запах, как только переступаю порог места, которое когда-то называла домом.

Гостиная — это светлое пространство с яркими цветовыми гаммами — синими и розовыми — наряду с абстрактными рисунками, которые мы купили в дешевых магазинах.

Мебель выдержана в естественных тонах. Однотонные. Просто. Чтобы сбалансировать занудство цветовой гаммы и маленькие безделушки, я разместила их на каждой поверхности. Это крошечные сувениры. Фотографии. Снимки наших самых счастливых моментов.

Теперь это насмешка над нашей любовью.

Я превратила это место в свое убежище, потому что Дрейк был моим убежищем. Теперь это похоже на пустую оболочку. Все еще энергичный. Все еще юный. И все же… такой пустой.

Дрейк ничего не говорит, когда я вхожу. Он смотрит на меня грустными карими глазами, и я не утруждаю себя попытками интерпретировать выражение его лица. Трус. Он не разговаривает со мной. В любом случае, я бы не стала слушать ни слова из его лживых уст.

Я перетаскиваю коробки для переезда из спальни в коридор за пределами квартиры. Это самые трудные шаги в моей жизни. Боль. Гнев. Сожаление. Они пронизывают меня насквозь. По очереди вырывают мое сердце.

Я знаю, что этим ранам потребуется время, чтобы затянуться.

И я знаю, что я испытываю не только ярость. Я разочарована в себе. Разочарованная, я совершила ошибку, поверив, что кто-то будет любить меня вечно.

Печаль.

Жалость.

Не для меня. Для моей сестры. Она выбрала того, кто, очевидно, хорош во лжи.

Я наклоняюсь, чтобы поднять последнюю коробку. Она тяжелее остальных. Это мои любимые книги. У меня есть еще тысяча в моем электронном ридере, но есть что-то такое в том, чтобы переворачивать эти страницы…

У меня подгибаются колени, и Дрейк оказывается рядом.

— Позволь мне помочь тебе.

— Я могу сама.

Он просовывает руки под коробку. Наши пальцы на мгновение соприкасаются, и меня раздражает, что между ними все еще есть искра. Мое тело все еще помнит, как я прижималась к нему холодной ночью. Прижималась губами к его губам под дождем. Обхватывала ногами его талию, когда он вдавливал меня глубже в матрас.

Слезы подступают к моим глазам. Такое чувство, что часть меня умирает. Моя молодость. Моя наивность. Та часть меня, которая все еще верила в сказки.

Я вырываю у него коробку. — Я сказала, что могу сама!