И едва не поплатился: в арсенале Грозина оказались не только когти и зубастая пасть. Приплюснутая мохнатая башка метнулась вперед, и в бок будто ударило пушечное ядро. Меня буквально подкинуло на высоту в полтора человеческих роста, перекрутило в воздухе и впечатало в дерево. К счастью, кости уцелели, и боль не отняла сил, а лишь слегка отрезвила.

— Не валяй дурака… — беззвучно шептал я сам себе, поднимаясь на лапы. — Нельзя!

И стоило начать драться всерьез, как и без того не лучший для Грозина расклад стал и вовсе смертельным. Да, он был больше, тяжелее и куда сильнее. Его удары запросто могли бы расколоть мне череп или превратить внутренности в кашу — имей я глупость снова подставиться. Доставшийся в наследство от отца-сибиряка родовой Талант предлагал уж точно не меньше, чем способности оборотня из другого мира.

Но в таких схватках всегда побеждают не сила и врожденный дар, а опыт. Я столетиями оттачивал мастерство, выращивая из неуклюжего толстолапого щенка двухсоткилограммовую машину смерти с челюстями, способными перекусить стальной прут, и шкурой, которую едва пробьет пуля из винтовки. А Грозин всю жизнь довольствовался лишь жалкими крохами звериной сущности. Ему вполне хватало запредельных для простого смертного мощи мышц, здоровья и крепости тела, способного без следа проглотить урон от трех или четырех пистолетных пуль — а все остальное скорее только мешало. Вторая ипостась лишь портила и без того не ангельский характер, поэтому ее приходилось загонять вглубь. Не случайно Грозин так и не смог перекинуться полностью: Застрял где-то посередине, превратившись в уродливую и нескладную карикатуру с медвежьей головой, загривком и лапами — и почти человеческими ногами и телом ниже груди. Такой облик наверняка эффектно смотрелся бы на обложке книги или киноэкране, но для драки не годился совершенно.

Слишком высокий центр тяжести, слишком длинные берцовые кости — с такими толком не повоюешь на четвереньках, а прямохождение только нагружает человеческий позвоночник мощью мышц, не позволяя Грозину развить настоящую скорость.

Сам не зная того, барон был уже мертв. Я подставил плечо под удар, но зато смог достать зубами ахиллово сухожилие на ноге, а где-то через полминуты перегрыз и второе, опрокидывая огромного противника. Мы вместе покатились по траве, и в какой-то момент Грозин оказался сверху, все полтонны костей, мыщц и жгучей ненависти, однако я уже успел подтянуть задние лапы — и распрямился с мощью сжатой пружины, вкладывая всю силу тела в одно-единственное движение.

Для волка когти не самое главное оружие: слишком тупые и толстые для сражения — куда там до тигриных. Но иногда можно использовать и их. Спину и бока звериной ипостаси Грозина защищала длинная и плотная шерсть, однако на брюхе ее почти не было, и удар вышел на славу. На мгновение даже показалось, что я вообще не встретил сопротивления, вспарывая плоть до самых внутренностей.

От дикого рева заложило в ушах, но он почти сразу перешел сначала в завывание, а потом в панический хрюкающий визг. Я вывернулся из-под гигантской туши и теперь уже сам навалился сверху и просунул морду к шее Грозина, спеша поскорее добраться до горла. Шерсть и складки жира забивали пасть чуть ли не до самой глотки, но я все равно упрямо вгрызался, пока не хрящи не поддались, с жалобным хрустом лопаясь.

Я изо всех сил стиснул зубы и дернул вбок. Грозин больше не пытался сражаться — только бестолково колотил меня по бокам, но с каждым мгновением его удары становились все слабее. И я даже не сразу заметил, что продолжаю терзать уже человека. Кровь хлестала рекой, и вместе с жизнью барона покидал и Талант. Огромные лапы усыхали на глазах, когти втягивались, а запрокинутая к небу морда понемогу обретала прежний вид. Умирающее тело возвращало привычную форму, хрупкую и уязвимую, но я уже успел обжечься дважды — и поэтому орудовал челюстями, пока позвоночник не затрещал, окончательно разделяя голову с изуродованной шеей.

На этот раз, кажется, все. Я оттолкнулся передними лапами и выпрямился — уже в человеческом облике. Ночь выдалась на удивление теплой даже для июня, но тело все равно чуть потряхивало после схватки, так что я вытер ладонью кровь с лица и принялся озираться в поисках хоть чего-то похожего на одежду. Не выходить же к людям голым, да и если вдруг появятся городовые…

— Вот, значит, оно как.

Дед Федор стоял совсем близко, буквально в нескольких шагах. Не знаю, зачем он забрался так далеко в сад — наверное, пошел за мной, как только закончил в особняке. Увидел на траве кровь и стреляные гильзы, двинулся по следам — а потом услышал… что-то. Я представления не имел, как давно он здесь и как много успел увидеть, но, судя по выражению лица, достаточно. И даже чуть больше: оружие в руках говорило само за себя. Стволы обреза смотрели не на меня, скорее куда-то вниз и чуть в сторону, но убирать его дед Федор явно не спешил.

— Володька, матерь божья… — пробормотал он, отступая на шаг. — Кто же ты такой?

— Доиграешься, гимназист. Господом богом клянусь — доиграешься.

Его преподобие определенно был не в духе. И еще как — он и раньше отправлял за мной машину с настойчивым пожеланием явиться срочно, но сегодня все выглядело иначе. Захар всю дорогу молчал, вел осторожно, без привычной бесшабашной лихости — да и вид имел взъерошенный и в высшей степени пришибленный. Втягивал голову в плечи, то и дело тяжело вздыхал и чем-то напоминал замершего и больного воробья, которому приказали явиться на обед к кошке. Похоже, капелланов праведный гнев зацепил своей мощью даже денщика, а уж мне и вовсе полагались египетские казни в количестве многократно превышающем библейский первоисточник.

Дельвиг встретил меня мрачный, как туча. Да и в целом обстановка в кабинете на Почтамтской была не самая приятная. Где-то под потолком сгущались невидимые грозовые облака, и даже сам воздух чуть попахивал озоном — видимо, от избытка уже готового разбушеваться Таланта. Даже гостевое кресло умудрилось легонько кольнуть в бедро, будто желая предупредить — беги, Волков. Или будет худо.

Впрочем, началось все не так уж и плохо: его преподобие вежливо поздоровался, предложил мне сесть и даже задал несколько вопросов. Дежурных и будто бы даже ни к чему не обязывающих: как прошла неделя, как самочувствие, не случалось ли в последние дни чего особенного, где я изволил провести вчерашний вечер…

И только потом полыхнул. С такой силой, что лежавшие на столе бумаги разметало в стороны, окно жалобно звякнуло стеклами, дверь в кабинете заходила ходуном, а меня буквально впечатало в спинку кресла.

— Ваше преподобие… Антон Сергеевич, — Я тряхнул головой и демонстративно поправил лацканы пиджака, снова усаживаясь ровно, — ну нельзя же так, в самом-то деле…

— Можно, гимназист, — недобро процедил Дельвиг. — И даже нужно.

Мне еще ни разу не приходилось видеть своего товарища и покровителя в столь поганом расположении духа. Даже Упырей во дворе на Васильевском он жег с куда большим дружелюбием, чем сейчас зыркал сквозь круглые стекла очков. И я всерьез успел подумать, что где-то мой безупречный план дал слабину. Что у полиции уже набралась дюжина свидетелей, что-то кто-то из сибиряков попался — или решил чистосердечно раскаяться в содеянном и заодно сдать властям всех прочих участников вчерашнего приема у покойного Грозина. Или что Геловани зачем-то решил не рисковать и повесить на меня вообще всех собак разом. Или…

— Да что вообще творится, скажи мне, пожалуйста⁈ — продолжала буйствовать Дельвиг. — Пожар, стрельба, пулемет прямо в городе, трупы… Бардак!

Однако. Я и подумать не мог, что когда-нибудь услышу такие слова от священнослужителя. Но сейчас его преподобие выглядел так, будто собирался не только ругаться, а еще и воспитывать меня подзатыльниками. Или чем похуже — вроде ссылки или даже каторги.

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Признаться, я и вовсе не…

— Не знаешь? — ядовито переспросил Дельвиг. — На Коломенском острове горит особняк, городовые находят дюжину трупов и среди них — барон Грозин. Тот самый, с которым у тебя намедни, конечно же, не было никакой дуэли, верно?