— Поэтому вы мне и нужны. — Я подался вперед, нависая над князем. — Ваш авторитет станет надежным щитом при любом раскладе. Это все, о чем я могу вас просить — остальное предоставьте мне.

Вяземский не ответил, но я почувствовал, что последние мои слова попали точно в цель. По неизвестной мне причине его сиятельство… нет, может, и не боялся какого-то там барона, но определенно не слишком-то спешил испортить с ним отношения. Однако при этом и не имел ничего против, если я вдруг ненароком проделаю во лбу Грозина аккуратную круглую дырку.

И в этом наши желания уж точно совпадали: мы оба не отказались бы видеть его благородие мертвым.

— Вашей смелости можно только позавидовать. Уж поверьте, многие скорее бы предпочли бежать из Петербурга, чем встретиться с бароном на дуэли. — Вяземский сцепил пальцы в замок и хрустнул костяшками. — Но есть ли хоть какая-то надежда, что вы уцелеете?

— Есть, ваше сиятельство, — ответил я. — Мне прекрасно известна и репутация его благородия, и слухи о его умениях. Но я и сам кое-что смыслю в стрельбе. И более того — намерен победить.

Видимо, моя речь оказалась достаточно убедительной: Вяземский едва заметно улыбнулся, выдохнул и опустил плечи, будто только сейчас скинул с них тяжелый груз.

— Что ж… Если так — я просто обязан согласится, — тихо произнес он. — Вы отважный и порядочный человек, Владимир Петрович, и слишком много сделали для моей семьи, чтобы я посмел ответить черной неблагодарностью. Можете не беспокоиться — я сегодня же встречусь с секундантом барона, и мы обсудим условия дуэли.

— Благодарю, ваше сиятельство. — Я приложил руку к груди и склонил голову. — Надеюсь, удача будет на моей стороне.

— Я тоже, друг мой, — кивнул Вяземский. — Но удача — весьма ветреная дама, и с вашей стороны было бы неразумно полагаться лишь на нее. Я предоставлю дуэльное оружие — конечно же, если у вас нет своего собственного. А заодно попрошу моего дворецкого немного попрактиковаться с вами в стрельбе… Скажите, вам приходилось иметь дело со старинными капсюльными пистолетами?

— О да, ваше сиятельство, — усмехнулся я. — Определенно, я в этом кое-что смыслю.

— Сабли? Они там что, с ума посходили⁈

Когда дед Федор гневался, тревожился или бывал расстроен, об этом очень быстро узнавали все окружающие. И не только рядом, но и чуть ли не во всем околотке. И сейчас этим самым окружающим пришлось несладко: для такого зычного рева даже в изрядных размеров автомобиле все-таки оказалось тесновато. Звякнули стекла, затрепетали дверцы, постукивая замками, вздрогнуло сиденье и даже крыша едва слышно отозвалась глухим стоном, будто на мгновение испугавшись, что рассерженный сибирский медведь полезет наружу, разрывая ни в чем не повинный металл.

— Федор! Ну твою ж матушку… — Кудеяров демонстративно поковырялся в ухе пальцем. — Чего орешь? Так и оглохнуть недолго!

— Да как тут молчать, Фома? Как молчать? Вот те кресте — эти пни титулованные нам Володьку натурально извести задумали!

Петропавловский повернулся с водительского сиденья и молча покачал головой, всем видом давая понять, что он с дедом Федором согласен полностью: да, титулованные пни, да, извести — и не кого-нибудь, а меня. Задумали вероломно, тайком, не иначе как вступив в бессовестный аристократический сговор.

Вполне возможно, так оно и было: даже Вяземский не спешил докладывать о ходе встреч и споров со стороной Грозина и, фактически, поставил меня перед фактом вчера вечером. Не знаю, с какими именно аргументами ему пришлось согласиться, и какие преференции удалось выбить в ответ — если вообще удалось — но вместо традиционных дуэльных пистолетов или куда менее популярных в начале двадцатого века шпаг их сиятельства секунданты выбрали для нашей с бароном встречи совсем уж редкость — сабли.

А это могло значить только одно: Грозин планировал не просто укрепить репутацию забияки и бретера или защитить поруганную бессовестным гимназистом честь не-совсем-невесты, а непременно отправить меня на тот свет. Дуэли до обязательной смерти одного из поединщиков в столице уже давно не практиковались, так что его благородию пришлось выкручиваться. Он наверняка уже успел навести нужные справки и сообразил, что на пистолетах наши шансы будут примерно равны — и определенно не хотел рисковать получить пулю в лоб.

Мода полноценно учиться фехтованию среди титулованной столичной аристократии понемногу уходила в прошлое, так что у Грозина были все основания полагать, что клинком я владею ничуть не лучше него. Относительно безопасно — но вряд ли эффективно: укол шпаги, особенно в присутствии сильного и опытного целителя, вряд ли приведет к летальному исходу, даже если угодит куда-нибудь в область сердца.

Оставалась сабля. Увесистая железка с острой режущей кромкой убедительна даже не в самых умелых руках. И один единственный могучий удар вполне может отделить голову от шеи или рассечь тело от ключицы до середины груди — а то и дальше. В старом мире мне приходилось встречать умельцев, способных и вовсе разрубить человека надвое.

А такое не лечится — ни моим Талантом, ни способностями даже самого крутого из местных Владеющих-целителей.

Вряд ли Грозин имел глупость относить себя к мастерам боя на саблях — скорее сделал ставку на Талант и сверхчеловеческую силу. Дуэльный кодекс не даст ни одному из нас добить раненого или нанести несколько тяжелых ран, но это и нужно: в нужный момент поединок поединок вполне реально закончить жестко, быстро и кроваво. А смерть противника списать на трагическую случайность — что, конечно же, при необходимости подтвердят и секунданты, и прочие свидетели, если таковые найдутся.

Не самый плохой план — особенно если всерьез считаешь себя сильнее и крепче того,с кем собираешься драться. На месте Грозина я, пожалуй, действовал бы примерно так же: отказался от пистолетов или шпаг, раздобыл клинки поострее и поувесистее, чтобы как можно сильнее замедлить худосочного и подвижного врага — и победил.

Но перед этим, конечно же, озадачил бы секунданта продавить выгодные условия.

На которые Вяземский почему-то согласился, хотя наверняка не хуже меня просчитал, какие шансы будут у юного гимназисты против взрослого и крупного мужчины. И вывод напрашивался весьма прискорбный: то ли его сиятельство и правда втихаря заключил с Грозиным сделку, то ли просто взялся за обязанности секунданта без должного старания, спустя рукава.

Или вовсе решил занял нейтральную позицию, пытаясь в грядущем противостоянии изобразить из себя казино — то самое, которое, как известно, всегда выигрывает. В самом деле: при таком раскладе Вяземский почти ничего не теряет и наверняка сможет извлечь пользу из любого исхода. Если Грозин убьет меня, договориться с ним не составит никакого труда — даже наоборот, можно будет сослаться на выгодные условия дуэли и заодно помочь втихаря прикопать незадачливого гимназиста. А если выиграю я — его сиятельство избавится от самоназванного зятя и всех связанных с ним неприятностей.

Сплошная выгода. В сущности, единственный вариант, при котором Вяземский окажется в неудобном положении — если каким-то чудом уцелеем мы оба. Но с учетом выбранного оружия, физической силы и настроя Грозина вероятность такого исхода… скажем так, невелика. Дед Федор все-таки не ошибся: мир титулованных аристократов явно не обрадовался появлению талантливого выскочки и уже примеривался, как именно меня следует сожрать.

Подавится.

— Приехали. — Петропавловский свернул на обочину и остановился. — Удачи тебе, что ли.

— Удачи, — эхом повторил Фурсов.

— Только на нее теперь и надежда, — вздохнул дед Федор. — Говорил я, не надо с Грозиным шутки шутить, а ты… Да чего уж теперь.

— С богом. — Кудеяров хлопнул меня по плечу. — И чтобы живой вернулся! Давай, Владимир, задай жару его благородию.

Я кивнул и молча выбрался из машины. Не то, чтобы мои спутники прямо уж нагнетали уныние, но некоторые их слова годились скорее для проводов в последний путь, чем для напутствия. Так что я на мгновение даже ощутил что-то похожее на облегчение, оставшись наедине с собой.