Сам бы я в жизни не решился на подобный маневр, но, как известно, дуракам и новичкам везет, поэтому Петропавловский умудрился вписаться в поворот даже не зацепив столб — и через мгновение мы уже летели по узкой улочке прямо к громадной вывеске «Левинзон и сыновья».

Под которой уже вовсю разворачивалось действие. Похоже, Грозинским прихвостням надоело ждать, и они перешли в наступление. Я насчитал у витрины с полдюжины человек: один бился плечом в запертую дверь, а остальные крушили палками стекла. Вальяжно, деловито, будто не так уж спешили попасть внутрь, предпочитая устроить побольше разрушений и нагнать ужаса на засевших внутри Левинзонов.

Нас заметил только тот, что орудовал с самого края. Я не успел толком рассмотреть ни лица, ни сложения — зато выучку оценил сразу. Соображал налетчик быстро: развернулся в нашу сторону, отшвырнул бесполезную дубинку и тут же полез под пиджак — видимо, за наганом.

— Подстрелит, зараза! — Петропавловский отпрянул и скрючился, будто желая укрыться от пули. — Я не…

— Жми!!! — рявкнул я.

И, просунув руку между сидениями, сам ухватился за руль. Машина с грохотом запрыгнула на тротуар и ударила бампером. Скорость была не такая уж и большая — разогнаться после поворота Петропавловский еще не успел… но хватило и массы: налетчик подлетел, крутанулся в воздухе и рухнул на асфальт тряпичный куклой.

Второй успел увернуться и лишь скользнул боком по крылу — и все-таки не ушел. Я свалил его распахнутой дверцей и на ходу выскочил наружу, доставая из-под куртки браунинг.

Выстрелить не успел — на меня тут же налетели еще двое. Одновременно и даже с разных сторон: тот, что был повыше не стал ломиться в лобовую, а чуть сместился вбок, атаковал — и сразу заступил дальше, пытаясь зайти мне в спину и дать побольше простора своему товарищу. Тот набросился с разбега и явно планировал уложить одним ударом — в прыжке, коленом в челюсть. Таким непросто попасть… но уж если получится, противника непременно ждут звезды из глаз, падение и глубокий нокаут.

Мне повезло: я кое-как прикрылся плечом, устоял на ногах и наотмашь ударил рукояткой пистолета снизу в подбородок. Не слишком сильно, но веса железки все-таки хватило: налетчик клацнул зубами, «поплыл», схватился за раскрытую дверца авто — и, не удержавшись, рухнул вниз. Второй не стал пытаться отобрать у меня оружие или стукнуть дубинкой — просто повис на плечах, пользуясь ростом и массой. Ее оказалось изрядно, и я завалился вперед, врезавшись коленями в асфальт.

Выручил Петропавловский: пулей выскочил из машины, развернулся и тут же ударил. Не кулаком, а ногой — размашисто, по футбольному, лишь каким-то чудом не угодив мне в лоб. Череп налетчика гулко стукнул о носок ботинка, и хватка сзади ослабла. Я поднялся, стряхивая с плеч обмякшую тушу — и выстрелил.

Просто так, в воздух, не пытаясь кого-то выцеливать — но и этого оказалось достаточно. Грозин явно не готовил свое воинство сражаться с сильным и уж тем более вооруженным противником — и налетчики, как по команде, бросились наутек. Дед Федор уже успел изрядно помять одного, так что на ногах остались немногие. Двое удирали дальше по улице, а третий, прихрамывая, бежал к машине на той стороне дороги. Видимо, надеялся уехать или хотя бы укрыться в кабине. Не успел: я догнал его в два прыжка и ударил ногой в поясницу. Налетчик отлетел, высадил лбом стекло и с тихим стоном сполз вниз, размазывая по дверце кровь.

— Пошли прочь, шлимазлы! Еще раз тут увижу — убью всех до единого, слышите!!!

Уважаемый Соломон Рувимович всю драку благополучно отсиделся за стенами конторы, но теперь, похоже, решил-таки явить свой лик — и выскочил наружу, грозно потрясая кулаками. Но сражаться отважному финансисту было уже не с кем, и он тут же бросился ко мне.

— Хвала господу, вы здесь, друг мой! — Соломон Рувимович стиснул мою ладонь обеими руками. — Еще минута — и они добрались бы до моих мальчиков и…

— Ну… я же обещал, разве не так? — Я на всякий случай еще раз оглядел поле боя. — Думаю, эти люди вряд ли смогут вас побеспокоить — мы сдадим их городовым.

— Вы — человек слова. Вам можно доверять — и я тоже считаю своим долгом отплатить добром за добро… Мы непременно поможем! — Соломон Рувимович поправил сползшие на кончик носа очки. — Может, мои сыновья не так хороши, когда дело касается драки на кулаках, зато им многое известно о финансовых хитростях наших недругов. И если об этом узнают в полиции или в тайной канцелярии…

— Вы готовы… сдать его благородие барона? — усмехнулся я. — Если так — Грозиных ждут изрядные неприятности.

— Уж поверьте моему слову, Владимир Петрович. — Темные глаза под стеклами очков хищно блеснули. — С божьей помощью мы уничтожим наших врагов. И они еще пожалеют, что решили тронуть Соломона Левинзона!

— Не сомневаюсь. — Я поправил кобуру под курткой. — Как бы то ни было — я рад, что сегодня обошлось без лишней крови.

— И я тоже, друг мой, и я тоже… И вот еще что — возьмите! — Соломон Рувимович осторожно огляделся по сторонам, шагнул вперед и сунул мне в руку сложенный вчетверо листок бумаги. — Одна… одна особа просила передать вам.– И умоляю, ради бога — ничего не спрашивайте!

Я разгладил лежавший на столе листок и наверное уже в тысячный раз пробежался глазами по строчкам, которые успел выучить наизусть. Несколько фраз, мое имя, дата и время, написанные мелким убористым почерком. Явно наспех: буквы чуть дергались, будто норовили разбежаться. Зато каждая была выведена, как положено: с правильным нажимом и без единого подтека чернил или царапины, которые порой оставляет на бумаге даже самое мягкое перо.

Что ж, в этом мире врачи научились писать от руки разборчиво и понятно… Ну, одна докторша — точно научилась.

Соломон Рувимович вручил мне послание от Вяземской четыре дня назад, а я до сих пор не очень-то понимал, что с ним делать. Наша последняя встреча прошла не слишком гладко, и вряд ли ее сиятельство горела желанием увидеть меня снова. И все же ее письмо было… нет, пожалуй, все-таки не полноценным приглашением на субботний бал — такие принято печатать на гербовой бумаге и вручать в соответствии с великосветским этикетом. Если не лично, то хотя бы через посыльного из числа слуг рода, но уж точно не оставлять тайком у не самого чистого на руку дельца, с которым титулованная аристократка наверняка не стала бы даже разговаривать… без крайней на то необходимости.

Но что тогда? Обычная вежливость? Ненавязчивая рекомендация? Или вообще крик о помощи? У Вяземской были десятки и сотни способов обратиться ко мне. Но если она выбрала такой странный — причины на то наверняка имелись.

— Да тут и думать, нечего — надо идти! — Дед Федор хлопнул меня по плечу — так, что зазвенело в ушах. — Никак, барышня прониклась… Ты у нас парень видный, образованный — да еще и при капиталах.

— Да уж, капиталы… Особенно для княжны, — усмехнулся я. — Два пиджака — и те дырявые.

— Ну, костюм мы тебе, если хочешь, такой выправим, что все графья разом обзавидуются. — Кудеяров пододвинул стул и уселся напротив. — А идти надо, Владимир, и никак иначе. Такое приглашение — это, считай, билет в высший свет. Откажешься — второй раз уже не позовут.

С этим я не мог поспорить при всем желании. А вот первое утверждение казалось по меньшей мере сомнительным. Для купца первой гильдии возможность попасть на бал к Вяземским и правда было чем-то запредельным… Нет, пожалуй, даже недосягаемым: при всех своих капиталах Кудеяров так и не обзавелся ни дворянским достоинством, ни уж тем более титулом. А значит, вход в великосветские салоны и бальные залы для него пока оставался лишь чем-то вроде мечты.

Его мечты — но уж точно не моей. Слишком уж хорошо я помнил столичную знать из своего мира. Князей с родословной чуть ли не до самого легендарного Рюрика. Графские фамилии из тех, чьим предкам пожаловал титул сам Петр Великий — они все время пыжились доказать, что ничем не хуже. Чопорные матери и дочери благородных семейств вечно ходили задрав нос и с таким выражением лица, будто простые смертные и вовсе не стоили высочайшего внимания… Да чего уж там — мне не раз случалось встречать особ, по сравнению с которыми сама Вяземская показалась бы образцом смирения, очарования и прочих дамских добродетелей.