Прямо по классике: плохой городовой и хороший. Один запугивает и пытается сбить с толку, а второй оказывается добродушным валенком. И тот, кому посчастливилось отбиться от первого, на радостях выложит второму куда больше, чем собирался.

Не дождетесь, судари.

— Вероятно. — Я пожал плечами. — Что именно вас интересует, Петр Николаевич?

— Все! — с жаром воскликнул Вольский. — Что вы умеете? Как при этом работает родовой Талант? И как долго вас обучала ваша… Ирина Станиславовна — так, кажется?

— Арина Степановна. — Я картинно нахмурился и покачал головой. — Совсем недолго. Боюсь, вы будете разочарованы.

— Почему же?

— Я не имею ни малейшего представления, как работает мой Талант — просто повторяю кое-какие приемы, которые сумел запомнить. И их наберется совсем чуть-чуть — буквально дюжины полторы-две… Признаться, я не самый усердный ученик, хоть и всегда любил сказки про колдунов и все тому подобное. — Я попытался изобразить на лице что-то вроде чувства вины. — Могу заговорить кровь, если рана небольшая. Или снять порчу… Помочь отыскать пропажу — вещь или человека, такой ритуал тоже есть. Еще Арина Степановна говорила, как защищаться от зла, но вряд ли это…

— Можете показать⁈ — Вольский едва не подпрыгнул. — Ничего особенного — мне… то есть, нам вполне хватит самой маленькой демонстрации ваших сил. Что-нибудь несложное — к примеру, если я спрячу что-нибудь в этой самой комнате, а вы попробуете…

— Вы пришли сюда смотреть фокусы, Петр Николаевич? — Дельвиг уже даже не пытался скрывать раздражение. — Или вам почему-то недостаточно моего слова?

— Что вы, что вы, Антон Сергеевич! — Вольский замотал головой. — У меня и в мыслях не было… Но вы даже представить себе не можете, как бы я хотел увидеть нашего друга в деле. От этого ведь не будет никакого вреда, зато мы наверняка убедимся…

— Вред может быть, — буркнул я. — Арина Степановна всегда говорила, что не следует прибегать к ее знаниям без особой необходимости. Любое действие имеет свою цену, и такая сила не дается…

— Достаточно. Не будем превращать нашу встречу в балаган судари. В сущности, сейчас интересует только один вопрос. — Глаза Геловани недобро блеснули в полумраке. — Можете ли вы, Владимир, создать предмет, подобный тому, что мы видели в Парголовской мызе?

— Что?.. Нет, конечно же!

На этот раз мне даже не пришлось изображать возмущение — оно и так оказалось вполне искренним. Вряд ли его сиятельство всерьез подозревал меня в злодеяниях, но после нашей и без того сомнительной беседы вопрос прозвучал и вовсе… опасно.

Впрочем, куда больше смущало, что ответить на него честно я не смог бы даже при всем желании. Моих теоретических познаний и опыта вполне хватало разобраться в принципах «конструкции» нитсшеста. Я кое-что смыслил в обоих видах колдовства, которые использовали при его создании и при желании, но за сотни лет мне даже не приходило в голову попробовать соединить их вместе.

Мог бы я? Вероятно — провозившись с ритуалом месяца полтора-два.

Стал бы? Определенно нет.

А значит, таинственный маг был или покруче всех, кого я когда-либо знал, или уже давно не терзался ничем, хотя бы отдаленно напоминающим мораль.

И это не то, чтобы пугало — но все же изрядно нервировало.

— Я не знаю, как делается ваша… штуковина! — Я подался вперед и облокотился на стол. — Это колдовство опаснее и сложнее всего, что я я знаю и когда-либо видел… Мне было всего двенадцать лет. Кто в своем уме стал бы учить подобному ребенка?

— Может быть, ведьма? — Вольский нервно захихикал. — Говорят, они не могут умереть, пока не передадут кому-нибудь всю свою силу. И если уж в глухой деревне не нашлось девчонки с подходящими способностями — сойдет и мальчик из города, разве не так? Вполне возможно, когда уважаемая Ирина Семеновна, так сказать, отдала богу душу…

— Довольно, Петр Николаевич, — раздраженно бросил Геловани. — Я понимаю, что весь наш разговор с самого начала многим показался бы сущим безумием — но давайте хотя бы попытаемся окончательно не удариться в мракобесие. Вы — человек науки, и куда лучше любого здесь должны знать…

— Я знаю, что ничего не знаю! — Вольский вздернул подбородок и сложил руки на груди. — Так, кажется, говорил Сократ — вне всяких сомнений, величайший из античных мыслителей. И нам с вами, Виктор Давидович, следует уподобиться древнему мудрецу и, наконец, признать, что все наше образование и жизненный опыт не следует считать абсолютным знанием. И если уж даже наука более не способна служить единственным и верным мерилом истины, мы просто обязаны обратиться к…

— Хватит! Я не собираюсь дальше выслушивать всю эту чушь. — Дельвиг с грохотом отодвинул стул и поднялся. — Если ваше сиятельство не возражает — мы с Владимиром вас покинем. И немедленно.

Весьма своевременно. Не то, чтобы я успел всерьез забеспокоиться, но беседа определенно принимала все более и более опасный оборот — особенно с того момента, как к ней снова подключился Геловани. Сама по себе болтовня Вольского по большей части лишь сотрясала воздух, но вопрос про нитсшест определенно не был праздным. И если уж меня и правда в чем-то подозревают — впору начать продумывать план бегства.

Когда сроки поджимают, а высшие чины требуют результат немедленно, и можно лишиться не только погон статского советника, но и чего посерьезнее, сыскари порой не гнушаются даже самых сомнительных методов. И в моем родном мире и, похоже, в этом. В конце концов, виноватого в страшных преступлениях против столичной знати можно не искать, а просто назначить из числа подходящих кандидатур.

И тем проще, если вариант всего один.

— Не возражаю. И приношу свои извинения — Петр Николаевич порой бывает чересчур усердным, пытаясь мне помочь. — Геловани устало потер глаза. — И все же я настоятельно прошу Владимира не покидать город… Думаю, мы скоро увидимся.

После темного и тесного кабинета Геловани даже двор с автомобилями показался просторным, а июньский полдень — достаточно свежим, чтобы по спине даже под курткой пробежал холодок. Похоже, за время беседы я успел изрядно взмокнуть. За сотни лет жизни в том мире мне случалось попадать в заведения и посерьезнее, но для Володи Волкова такие приключения определенно оказались в новинку — и тело реагировало само, с каждым каверзным вопросом все больше настраиваясь на режим «бей или беги».

К счастью, ни бить, ни бежать мне все-таки не пришлось, хоть его сиятельство и умел нагнетать ту еще обстановочку. Да и Вольский почти не отставал: то ли работал по заранее заготовленному Геловани сценарию, то ли без всякого стеснения шпарил отсебятину.

Пожалуй, скорее второе: кое-где его благородие профессор попадал, что называется, в яблочко, но по большей части все-таки оперировал сказками и легендами — в общем, вымыслом, в котором от реальных событий многовековой давности к нашему времени осталось очень и очень немного.

Чего только стоила его «версия» про ведьму, которая не может умереть прежде, чем передаст свою колдовскую силу ученице… ну, или ученику — по словам Вольского. Такая байка действительно существовала. Даже в моем старом мире вплоть до двадцать первого века включительно — но никакого отношения к реальности, конечно же, не имела: сила — понятие исключительно индивидуальное, и оставить в наследство можно разве что опыт.

Впрочем, крохотное зернышко правды все-таки имелось: юным ведьмам действительно приходилось оставаться в тени своих покровительниц до самой смерти последних. Колдуньи — особенно те, что промышляли исключительно шарлатанством и обманом — не терпели конкуренции. Наличие ученицы, этакой девочки на побегушках, особенно молоденькой и смазливой, изрядно подкрепляло статус, но делиться реальными знаниями, клиентами и доходом старушки уж точно не спешили.

Впрочем, начинающие ведьмочки уступали им разве что в опыте, а коварством порою даже превосходили. В ход шло все подряд: доносы, яды, кинжал… Иногда даже самая обычная физическая сила: одну мою старую знакомую ученица прямо в постели удавила подушкой.