— И каждый успел поссориться с каждым? — Я привалился плечом к дверце. — Так, получается?

— Вроде того. Поссориться — и помириться тоже. — Дельвиг чуть замедлил ход и свернул на набережную. — Еще лет сто назад аристократы чуть ли не каждый день выясняли отношения схваткой Талантов. Или вели своих людей штурмовать соседскую усадьбу, поспорив из-за куска никому не нужного болота. Конечно, сейчас времена уже не те, но если мы начнем проверять все размолвки в высшем свете — этому не будет конца.

Я промолчал. Чутье подсказывало, что Дельвиг ошибается, и кровожадная полумертвая собака зарыта именно там, в ворохе старых обид и споров. Что злодей скрывается не в каком-нибудь черном замке где-то на краю света, а в Петербурге, прямо у нас под носом. Но и возразить мне было, в общем, нечего: вряд ли Вяземская могла знать, кто из недругов ее отца ограничится сердитой болтовней, а кто — начнет действовать. На проверку каждой фамилии ушли бы недели.

И не факт, что таинственный злоумышленник вообще окажется в списке.

— Значит, тупик? — Я в очередной раз взглянул сквозь стекло наружу. — И куда мы вообще едем? Явно не на Почтамтскую.

— Нет, не туда. — Дельвиг чуть сдвинул брови. — Тебя хотят видеть в Зимнем.

По дороге я даже успел подумать, что меня поведут во дворец на самый верх. В смысле, не на чердак, а куда-нибудь в залы для тайных встреч, где нас с Дельвигом уже ждут сильные мира сего. Члены Госсовета, многомудрые седовласые старцы рангом не ниже генерала или действительного статского советника. Армейские чины, градоначальник, всемогущий шеф «охранки», обер-прокурор Святейшего правительствующего синода… а может, даже кто-то из великих князей.

Или сам государь император!

От одной только мысли о подобной аудиенции поджилки не то, чтобы начинали трястись, и все же изрядно напоминали о себе. Особенно с учетом того, что мне уже приходилось встречаться с государем лично — там, в родном мире. И разговор оказался не из легких: царь Александр был человеком вдумчивым и уравновешенным, но тем страшнее оказывался его монарший гнев.

К счастью, тогда я имел изрядный чин, силы, которые наращивал столетиями, и привычное взрослое тело. И если даже мой венценосный визави и не запомнил имени, отчества и фамилии, он точно знал, что с человеком вроде меня придется считаться.

В отличие от гимназиста Володи Волкова.

Но реальность, впрочем, как и всегда, оказалась куда прозаичнее и ожиданий, и надежд, и опасений: когда Дельвиг проехал по Миллионной улице мимо Атлантов и свернул под арку между Зимним дворцом и Эрмитажным театром, я сообразил, что дорога внутрь для нас лежит уж точно не через парадную дверь. Часовой — рослый детина в форме гвардейского Преображенского полка — махнул рукой, пропуская машину, и на нас со всех сторон тут же навалился полумрак.

Утро выдалось солнечным, но света в крохотном дворике все равно не хватало. Как и места: машин было всего три штуки, зато таких, что Дельвигу пришлось изрядно постараться, втискивая свою сердитую повозку между здоровенных «гробов». Блестящих, черных, с имперскими орлами на дверцах и наверняка еще и бронированных по самую крышу. Похоже, неподалеку расположилась штаб-квартира дворцовой полиции… или чего-то вроде нее — не факт, что в моем мире эта контора вообще существовала.

Орден Святого Георгия расположился на Почтамтской улице, Третье отделение наверняка «осталось» на Фонтанке, но тяжелую атмосферу казенного дома я почувствовал сразу, а когда мы с Дельвигом вошли внутрь, она и вовсе навалилась со всех сторон.

И меня тут же захлестнули воспоминания. Кремль, Лубянка, Литейный проспект в Петербурге… Адрес здесь был другой, а вот ощущения — примерно те же самые. И не самые приятные, хоть в таких заведениях я куда чаще оказывался хозяином, чем бесправным гостем.

Ковры под ногами глушили стук ботинок, темные стены неторопливо надвигались и даже высокий потолок будто пытался опуститься прямо на макушку, с каждым шагом все сильнее поддавливая сверху. В таких местах все нарочно делается так, чтобы впервые оказавшийся здесь человек тут же почувствовал себя незначительным и уязвимым.

А когда Дельвиг распахнул дверь, и я увидел утопающий в полумраке кабинет, обстановка и вовсе стала какой-то жутковатой: плотно задернутые шторы, запах табака, широкий письменный стол, тусклая лампа на нем — единственный на все помещение источник света, да еще и прикрытый сверху плотным абажуром. И очертания фигуры в кресле — ну прямо как в голливудском фильме, когда на экране появляется то самое зловещее русское КГБ.

На мгновение проняло даже меня — и даже когда я кое-как разглядел хозяина кабинета, легче почти не стало.

— Доброго дня, ваше сиятельство. — Дельвиг легонько толкнул меня в спину и сам шагнул вперед, к стульям. — Вы просили…

— Да, конечно, конечно же. — Геловани нетерпеливо махнул рукой. — Вы ведь не будете возражать, если задам вашему… вашему протеже несколько вопросов.

— Подозреваю, для этого мы и здесь. — В голосе Дельвига промелькнуло едва заметное недовольство. — Хотя, признаться, я ожидал другого приема.

— Предосторожность никогда не бывает лишней. Особенно в такое время. Вам ли не знать, Антон Сергеевич. — Геловани указал рукой на стулья напротив. — Устраивайтесь поудобнее, судари. Впрочем, не думаю, что наша беседа займет так уж много времени.

Все это казалось скорее приглашением в гости, чем допросом, но опустившись в кресло я вдруг почувствовал себя нерадивым студентом, отданным на растерзание самому злобному преподавателю. Точнее, целой экзаменационной комиссии — Геловани был в кабинете не один.

Второй человек расположился на небольшом диване справа от окна. В самом темном углу — и, видимо, думал, что его не видно. В сущности, примерно так оно и было: лампа на столе давала лишь крохи света, и я не мог разглядеть черты лица даже звериным зрением.

Впрочем, мне вполне хватало и запаха.

— Владимир… Назовите ваше полное имя! — Геловани вдруг подался вперед, разве что не выпрыгнув из кресла. — И дату и место рождения!

— Волков Владимир Петрович, — ответил я. — Потомственный дворянин. Родился четырнадцатого января одна тысяча восемьсот девяносто второго года в городе Торопце Псковской губернии.

Я уже давно ожидал чего-то подобного, так что вызов на «беседу» к Геловани не стал сюрпризом… Как и методики: наброситься, испугать, пробежаться по самым обычным на первый взгляд вопросам и ждать любой неувязки. Поймать на лжи, высматривать заминки, следить за выражением лица, за руками… Будь на дворе уже тридцатые годы, его сиятельство наверняка принялся бы светить мне лампой в глаза. В лучших традициях застенков советских контор — так же грозно и неожиданно.

Но безрезультатно: у меня было достаточно времени не только целиком вызубрить биографию Володи Волкова, но и придумать к ней с полдюжины занимательных подробностей. Которые хоть как-то объясняли мои необычные умения — и заодно такие, чтобы их оказалось почти невозможно проверить. Впрочем, до них мы добрались не сразу: Геловани еще несколько минут «гонял» меня по тем вещам, которые наверняка уже и так знал — если не от Дельвига, то из документов гимназии.

Мать, отец, обстоятельства их гибели, ныне здравствующие родственники — тетка, дядя и две кузины. Школа в Пскове, переезд в столицу, уроки фехтования, охота… Я не прокололся нигде.

Наверное.

— Какова природа ваших способностей? — наконец, спросил Геловани. — Вы унаследовали Талант от отца или от матери?

— Подозреваю, от обоих, ваше сиятельство. — Я откинулся на спинку стула. — Природа мне неизвестна — в роду по обеим линиям не было сильных Владеющих… Во всяком случае из тех, о ком я знаю или хотя бы слышал.

— Хотите сказать — вы первый такой… самородок? — Геловани чуть подвинул лампу вперед. — Крепкий, подвижный — а заодно и наделенный умениями, о которых мне не приходилось даже слышать. Это что-то вроде Таланта целителя, верно?