За наштукатуренным фасадом общества аристократов скрывались те еще джунгли, и по мере приближения к трону хищники в них становились все крупнее, злее и зубастее. Они с искренним удовольствием и задором жрали даже друг друга, а уж от зверья калибром поменьше и вовсе не оставляли ни рожек, ни ножек, ни даже самых мелких косточек. Высший свет не прощал ошибок.

Чуть оступишься — тут же прожует и выплюнет.

— Надо идти, Владимир, — повторил Кудеяров. — Раз уж сама Вяземская зовет, да еще и тайно — значит, дело у нее к тебе есть. Особое, деликатное.

— Да тьфу на тебя! — Дед Федор легонько стукнул кулаком по столешнице. — Дела придумал какие-то… Сказано же — понравился княжне наш Володька. Запал в душу!

Оба Кудеяровых могли только догадываться, при каких именно обстоятельствах мы познакомились с Вяземской. Я, разумеется, не распространялся — да и их самих детали, похоже, ничуть не волновали. Первый видел в загадочном приглашении лишь возможности, а второй искренне желал мне… ну, если не большой и чистой любви, то по меньшей мере чего-то приятного и незамысловатого.

— Ты особо губу только не раскатывай, господин гимназист. — Кудеяров строго погрозил пальцем. — Вяземская — это не про твою честь. Княжна все-таки, да и…

— А что — княжна? — буркнул дед Федор. — Будто у нее там под юбкой иначе устроено… К женщине главное подход найти — хоть к благородной, хоть к распоследней прачке. А там берешь ее за это самое и…

— Цыц! — Кудеяров нахмурился и покачал головой. — А то научишь парня на нашу голову… Знаем мы твой подход — потом только в лес из села и бежать, чтобы местные батогов не надавали.

Похоже, дед Федор в молодости был тем еще ловеласом. И в любых других обстоятельствах его советы, возможно, даже стоило бы взять на вооружение. Но даже если я каким-то чудом приглянулся ее сиятельству, позвали меня для каких угодно дел — но уж точно не амурных… Впрочем, несмотря на весьма и весьма разные аргументы и взгляды, во мнениях мы с обоими Кудеяровыми, как ни странно, сходились.

Идти надо.

В общем, через два с половиной часа я уже выходил из самого модного и крутого ателье на Невском — конечно же, из тех, что торговали готовым платьем. Представителю титулованной знати всенепременно полагалось носить исключительно сшитое на заказ, но гимназисту родом из псковской губернии не пристало быть пижоном, так что я даже не думал оставлять в кассе трехзначную сумму — ограничился черным костюмом-тройком.

Без всяких там фраков или модных пиджаков на одну пуговицу и с закругленными полами — самый обычный крой, который спустя пару десятков лет назовут классическим. Чуть приталенный «квадратный» крой останется почти неизменным чуть ли не до самого двадцать первого столетия.

Поэтому в нем я и чувствовал себя человеком, а не клоуном, вырядившимся на потеху публике, и омрачить мое существование не смогли даже белоснежная рубашка с высоким воротничком и галстук-бабочка. Конечно, я бы предпочел всей этой мишуре парадный мундир — военный или хотя бы статский, но в этом мире у меня не было ни орденов, ни классного чина.

Так что приходилось довольствоваться тем, что есть — и заодно прикупить в магазине по соседству модную игрушку. Кудеяровы наперебой советовали обзавестись пенсне, моноклем или хотя бы очками в золоченой оправе. Что-то такое наверняка добавило бы мне пару лет или хотя бы щепотку солидности, но я никогда не жаловался на зрение и взял только часы на цепочке — простенький хронометр в серебряном корпусе.

Получилось не так уж и плохо — во всяком случае, теперь на меня из зеркала смотрел не доходяга-гимназист в сшитом на вырост кителе, а вполне респектабельной наружности молодой человек. На мое счастье прошлый обладатель этого тела был очень даже неплохо сложен, несмотря на юношескую худобу — так что парадный костюм сидел как влитой.

Волков. Владимир Волков.

— Красавец, — подытожил Петропавловский мои старания. — Франт. Гроза девичьих сердец… В следующий раз я с тобой. И Димку Фурсова на бал позовем — вот потеха будет!

— Как скажешь. — Я устроился на заднее сиденье. — Поехали потихоньку. Ты адрес-то знаешь?

— Я, брат, теперь все знаю. — Петропавловский протянул руку к ключу под рулем. — Довезем в лучшем виде.

Двигатель заурчал, и машина покатилась по Невскому, а потом свернула налево. Вальяжно и неторопливо, без всякой дерготни. То ли мы никуда не спешили, то ли мой товарищ благоразумно рассудил, что экипажу солидного господина не стоит носиться по улицам, распугивая прохожих и лошадей. А может, Петропавловский просто боялся поцарапать дорогущую и крутую технику — для моего визита к Вяземским мы позаимствовали лимузин Кудеярова.

Впрочем, на фоне повозок титулованной знати даже он смотрелся если не скромно, то уж точно не жемчужиной на ярмарке тщеславия, которую сиятельные князья и графы устроили на набережной. Пока мы толкались вдоль тротуара в поисках подходящего места для остановки, глаза успели устать от блеска краски и хрома. Обычные дорогие авто, кабриолеты с мягким складным верхом, спортивные болиды… Имелся даже солидный тяжеловес на шести колесах вместо четырех, наверняка еще и нагруженный толстой металлической броней и с мотором впятеро мощнее обычного — в общем, механический выпендреж на любой вкус и цвет.

— Ты смотри — какая махина! Никак тоже «Руссо-Балт»… Ой! — Петропавловский так засмотрелся на гигантский лимузин, что едва не въехал тому в бампер. — Неужто сам государь император пожаловал?

— Да кто ж его знает. — Я взялся за ручку. — Останови-ка здесь, братец. Пройдусь — ничего со мной не станется.

Как я и ожидал, торжественный прием Вяземские устраивали не в доме ее сиятельства княжны, а во дворце на Фонтанке. Здание неподалеку от «Военмеха» — то есть, пока еще ремесленного училища Цесаревича Николая — показалось смутно знакомым. Скорее всего, в моем мире здесь стояло точно такое же — разве что принадлежавшее какому-нибудь другому родовитому семейству.

Роскошный трехэтажный фасад скрывался в глубине небольшого сада, который выходила прямо на набережную. До официального начала мероприятия оставалось еще около часа, но, судя по музыке и разговорам за четырехметровой металлической оградой, почтенная публика предпочитала явиться заранее — и теперь понемногу разогревалась аперитивами и закусками. Впрочем, около полутора дюжин человек еще толпилась и снаружи. Здоровенный швейцар без особой спешки пропускал их. Без всяких списков — он то ли вызубрил полторы-две сотни имен наизусть, то ли и вовсе знал гостей в лицо — всех до единого.

Я вдруг очень ясно представил себе, как он сначала недоверчиво смотрит на меня, морщит лоб, потом лезет за пазуху в поисках шпаргалки — и не находит там никакого Владимира Волкова…

Впрочем, если Вяземская и задумала какую-то гадость — уж точно не настолько нелепую и примитивную. Стоило мне представиться, как могучая фигура в ливрее молча сдвинулась в сторону, освобождая проход, и я шагнул за ограду.

И тут же будто попал в другой мир. Набережная с выстроившимися вдоль тротура роскошными автомобилями осталась позади, и запах бензина и моторного дыма тут же исчез, будто ограда каким-то образом задерживала и их, и даже звуки — в саду оказалось куда тише, чем снаружи. А может, дело было в ненавязчивой музыке: похоже, где-то за деревьями, неподалеку от парадного входа играл камерный оркестр.

— Доброго вечера, Владимир Петрович, — раздался за спиной знакомый голос.

Я обернулся и… нет, не то, чтобы обомлел или тут же принялся ловить отвалившуюся челюсть, но был весьма и весьма впечатлен. Вяземская вне всяких сомнений была эффектной женщиной, но раньше мне приходилось наблюдать ее или в форменном больничном халате, или в домашнем платье. Конечно, даже такая одежда не могла скрыть приятную глазу фигуру, но теперь…

Узкое черное платье с открытыми плечами на барышне покрупнее наверняка смотрелось бы вульгарно, но Вяземской определенно шло: плотная ткань обтягивала грудь, бедра и талию, как перчатка. Я вдруг поймал себя на мысли, что представлял ее сиятельство совершенно иначе, совсем худощавой, точеной — и даже подумать не мог, что у нее такая… такие…