— Ну, вера на то она и вера! — Павловский подмигнул Радмиру.

Они друг за другом со скучающим видом прошли вокруг валуна.

Гертруда подошла к камню, когда Юра и Радмир уже совершенно потеряв интерес к Деду обходили поляну по периметру.

Гера осторожно коснулась валуна и, не задумываясь, на автомате прошептала: "Здравствуй, Дед! Защити меня от бед!" Листья дуба зашелестели, хотя ветра не было. Гертруда с опаской посмотрела на большую сосну, росшую недалеко от валуна. Она подсознательно ожидала увидеть там навью, но ошиблась: на поляне никого кроме неё, Юры и Радмира не наблюдалось.

Юрий и Радмир тем временем, закончив осмотр поляны, вернулись к валуну. Павловский предложил:

— Пойдём назад в Синичкино!

Гера посмотрела на дуб, валун, высокую сосну и сказала:

— Вы идите в Синичкино, а я хочу по лесу немного погулять.

С этими словами она развернулась и пошла в сторону болота.

Юрий с Радмиром переглянулись, а потом, не сговариваясь, последовали за Гертрудой.

— Можно мы тоже с тобой прогуляемся? — спросил Юра.

— Не возражаю, — не оглядываясь, ответила Гера.

Они втроём минут десять шли по густому лесу, пока не оказались на светлой опушке, заросшей крапивой и кустами орешника. Посреди опушки стояла покосившаяся избушка.

— Здесь давно не ступала нога человека! — восхитился Юра. — Интересно: сколько лет этот домик стоит заброшенным?

— Двадцать два года, — прошептала Гера, не сводя взгляда с проломленой крыши избушки.

Юра и Радмир вопросительно уставились на Гертруду.

— Я здесь жила до восьми лет, — в ответ пояснила Гера.

— Потрясающе! Двадцать два года здесь никого не было! — восхитился Павловский.

— Думаю, что ты ошибаешься, — покачал головой Радмир. — Я заметил протоптанную тропинку к избушке немного правее того места, где мы сейчас стоим.

— Правда? — Юрий пошёл в указанном направлении, и Гера, наконец оторвав взгляд от дома, тоже двинулась за ним.

— У тебя, Радмир, цепкий взгляд, — крикнул едва видный из-за орешника Юра. — Здесь есть тропинка. Идите за мной!

— Ты жила здесь с родителями? — спросил Радмир Геру, когда они пробирались по узкой тропинке к дому.

— Сперва с родителями и бабушкой. Мой отец был лесником, а мама — домашним хозяйством занималась. Она умерла, когда мне было четыре года. Пошла на болото собирать клюкву и не вернулась. Отец умер через год после мамы: не вернулся с обхода леса. Его нашли возле болота. Сердечный приступ, хотя папа никогда на сердце не жаловался. Ему было всего тридцать восемь лет. Так я осталась здесь с бабушкой Марьяной. Её не стало, когда мне было восемь.

— Ты росла в детском доме? — уточнил Радмир.

— Нет, меня вырастили родственники: дядя Гоша и тётя Оля. Они очень славные.

— Эй, где вы? — раздался голос Юры. — Дом абсолютно пустой. Пол провалился. Хотите зайти внутрь — будьте осторожны!

— Давай я первый пойду, — предложил Радмир.

— Нет, иди за мной, — велела ему Гера.

Они вошли в тёмные сени, прошли, перешагивая дыры в полу, в комнату. Здесь действительно было пусто. Ни дивана, ни стола, ни буфета, ни шкафа, которые помнила Гертруда, не было на своих местах. Только огромная печь пустым зевом, словно глазом, взирала на нежданных гостей.

— Кто позарился на старую мебель? — удивилась Гертруда.

— Никто. Мебель валяется в орешнике, — Юра кивнул на окно. — Видимо бомжы или вандалы покуражились.

Гера подошла к окну и поняла, что Юрий прав: в зарослях орешника была вся мебель из дома.

— Здесь делать нечего. Давайте в Синичкино возвращаться, — предложил Радмир.

— Я поддерживаю предложение! — отозвался Юрий.

Гера с тоской продолжала смотреть на мебель. Воспоминания, которые она двадцать два года пыталась подавить в себе, волной нахлынули на Гертруду. Она вспомнила похороны бабушки, свой отъезд в город и сам момент, когда умирала бабка Марьяна. Всё происходило ночью, когда восьмилетняя Гера проснулась от стонов бабушки...

— Бабулечка, что с тобой? Болит что-нибудь? — Гертруда подбежала к печи, где на полатях спала бабка Марьяна.

— Ничего не болит, — бабка говорила через силу, тяжело дыша. — Руку мне свою дай. Я тебя за ручку поддержу.

Гера взобралась на полати и протянула бабушке руку.

— Теперь слушай меня внимательно, — бормотала старуха. — На столе стоит коробка жестяная из-под твоего любимого вишнёвого желейного печенья. Иди и сию же минуту спрячь эту коробку в дырку под печкой. Только не открывай её. Поняла?

— Всё поняла, — закивала в темноте головой маленькая Гера.

— Как коробку спрячешь, ложись спать. До восхода солнца меня не зови и не буди. Чуешь?

— Слышу бабулечка! — заверила бабку Гертруда.

— Ну, всё, детка. Храни тебя Бог! Беги, делай, что я велела, — костлявая рука бабки Марьяны крепко сжала тоненькую ручку Геры и через секунду резко её отпустила.

Гертруда соскочила на пол, спрятала в подпечье коробку из-под печенья, после чего, как было велено, легла на диван и спокойно уснула, а утром долго будила бабушку, пока не поняла, что она не проснётся…

— Гертруда, ты в порядке? — вывел Геру из задумчивости голос Радмира.

— Да, — растерянно пробормотала Гера.

— Ты очень бледная. Давай на свежий воздух вернёмся, — Юра указал рукой на дверь.

— Сейчас, — Гера осторожно прошла к печи, стала перед ней на колени и, засунув руку в большую щель между печкой и полом, извлекла оттуда жестяную коробку, на крышке которой были изображены круглые желейные печеньки и красные вишенки.

— Как я могла это забыть?! — бормотала Гертруда, вытирая пыль с коробки.

Юра и Радмир внимательно следили за происходящим.

— Эту коробку мне, умирая, бабушка велела спрятать под печкой, — пояснила Гера мужчинам.

— Что в коробке? — заинтересовался Юра.

— Я не знаю, — призналась Гертруда.

— Давайте выйдем на улицу и посмотрим, — предложил Радмир.

Гертруда согласно кивнула, после чего первая покинула дом. Юра и Радмир вышли за ней.

На улице Гертруда осторожно открыла коробку. Внутри было много тетрадных листов в клеточку, исписанных корявым неразборчивым почерком и семейных фотографий.

— Это бабушка писала, — перебирая листы, прошептала Гера.

— Ничего не разобрать, — разочарованно произнёс Павловский, заглянув из-за плеча Гертруды в коробку.

— Я всё понимаю, — улыбнулась Гера. — Здесь сказки, которые бабуля мне рассказывала, песни, которые она пела, её заговоры от испуга. Ещё записи вижу о лечебных свойствах трав.

— Правда? — Юра скептически посмотрел на каракули.

— Да. Вот здесь, — Гера вытащила один из листов. — Слова, которые надо говорить на Марьин день, когда умываешься росой. Видишь: вверху страницы бабушка даже название написала "Марьин день" и приписку под ним сделала "говорить восходящему солнцу." Такое чувство, что бабушка мне свои знания передала.

С восторгом перебирая записи, Гера указала на пожелтевший лист:

— Вот, смотрите, бабуля даже нарисовала для меня, как какое-то растение выглядит.

— А про навьий что-нибудь есть? — заинтересовался Радмир.

Гертруда порылась в коробке и указала на один из листов:

— Это заговор-защита от навьий. Именно это ты, Юра, требовал. Теперь веришь, что навьи — часть местных верований? — с торжеством спросила Гертруда.

— Покажи! — попросил Павловский.

Гертруда вытащила лист с заговором из коробки. Вместе с ним к её ногам упала слегка выцвевшая фотография. На фотографии в линию стояли высокий черноволосый мужчина, худенькая женщина с пшеничными волосами и старуха с покрытой платком головой. Мужчина держал на руках маленькую девочку лет трёх.

Гера, мгновенно забыв по заговор от навьий, подняла фотографию и начала водить по ней пальцем:

— Это папа, мама, бабушка и я. Мы стоим на этой поляне.

Гера всхлипнула.

— Пойдём, — Радмир потянул за руку с интересом рассматривавшего фото Юрия.