— Ты едешь в Дымково к тёще Нахима Ходорёнка? — уточнила Гера.

— Так нечестно! Весь сюрприз испортила! — Павловский изобразил на лице обиду. — Откуда знаешь?

— Вчера встретила местного садовника, и он мне рассказал, что ты здесь не только расследуешь смерти постояльцев, но и собираешь материал для научной работы.

— Есть такое, — Юра покосился на Радмира. — Ты не возражаешь, если мы с Герой на пару часов в Дымково отлучимся.

— Я не против научных изысканий, — иронично ответил Радмир.

— Тогда, Гера, поехали!

— Не будешь завтракать? — уточнила Гертруда.

— Мой обычный завтрак — это кофе. Его я уже выпил. К тому же из дома Нахима Ходорёнка не выпускают, пока не отведаешь липового чая с домашней выпечкой, а выпечка там просто обалденная. Точно тебе говорю! Я к тёще Нахима, Серафиме Харитоновне, уже пять раз ездил. Ты со мной или нет?

Гертруда согласно закивала головой, легко подхватилась из-за стола и поспешила за Павловским.

В дверях Гера столкнулась с Самуилом Яковлевичем Флором.

— Покидаете меня, Герочка? — спросил он.

— Юрий пригласил меня прокатиться в Дымково, и я не устояла перед приглашением! Хорошего Вам дня! — улыбнулась Гертруда, прошмыгивая мимо Самуила Флора.

— Вам того же! — старик перевёл взгляд с убегающей Геры на Радмира, который смотрел Гертруде вслед.

— Понравилась девушка? — с улыбкой спросил Самуил Флор, вернувшись к столику, где остывал его завтрак: кусок пышного омлета с креветками и зелёным луком.

— С чего Вы взяли?! Девушка, как девушка, — пожал плечами Радмир, изобразив полнейшее безразличие к заданному Флором вопросу.

— Меня, мой друг, не обманешь, — усмехнулся Самуил Яковлевич. — Я тебя, считай, всю твою жизнь знаю. Вижу: зацепила эта Гертруда твоё внимание.

— Самуил Яковлевич, что Вы в самом деле! — перешёл Радмир в нападение. — Просто посмотрел вслед постоялице, а Вы уже роман мне с ней приписывате! Я с Гертрудой знаком меньше суток! Как можно говорить о симпатии, когда человека едва знаешь?

— Ладно, не кипятись. Может я и ерунду сморозил, только хочу тебе сказать, что когда я жену свою, ныне покойную, встретил, то с первой минуты влюбился, и всю жизнь мы душа в душу прожили. Ты же знаешь: Маша для меня была всем. Ушла она на тот свет — половину меня с собой забрала, — ностальгировал Самуил Флор.

— Не у всех одна любовь на всю жизнь, как у Вас с тётей Машей, — не удержался от замечания Радмир. — У отца моего сколько женщин было?

— А хоть одну он до ЗАГСа довёл? Нет! То-то и оно: не встретил Вениамин свою вторую половинку или встретил, но не распознал, — парировал Самуил Яковлевич. — Так что ты в любовных делах на отца не ровняйся. Почувствуешь, что любишь всем сердцем, что готов умереть за девушку — хватай её и женись сразу.

— Спасибо за совет. Пойду работать, — Радмир встал и задумчиво посмотрел в окно, где с парковки на дорогу выруливал зелёный Хёндай Юрия Павловского.

Оказавшись в одной машине Юрием Павловским, Гертруда оробела. Она не знала, как начать разговор. Помог сам Павловский.

— Я пригласил тебя с собой, так как хочу, чтобы ты поговорила с Серафимой Харитоновной. Она всю жизнь прожила в этих местах.

— Но никогда не слышала о навьях, — предположила Гертруда.

— Совершенно верно, — кивнул Юра. — Я у неё уже интересовался: даже слова такого не знает.

— Нахим Ходорёнок говорил, что у его тёщи проблемы с памятью, — вспомнила Гера.

— Ты просто не хочешь признать, что верование местных жителей в навьий — это твоя выдумка, — бросив на Гертруду быстрый взгляд, холодно сказал Юрий.

— Я ничего не выдумывала! Бабушка мне о них рассказывала! — Гера отвернулась к окну и обиженно надула губки.

Павловский не стал её больше провоцировать разговорами о навьях и включил радио.

Под болтовню диджея, прерываемую песнями, они доехали до большого села Дымково. Дома здесь стояли в несколько рядов-улиц. Проехав пять домов на первой от съезда с асфальтированной трассы улице, Павловский завернул направо и остановился возле добротного кирпичного коттеджа, во дворе которого возле разобранного велосипеда суетился Нахим Ходорёнок.

— Конь мой сломался: цепь полетела, — вместо приветствия сообщил он Юре и Гертруде. — Вот, капаюсь, ставлю её на место.

— Мы к Серафиме Харитоновне, — пояснил своё появление перед домом Ходорёнка Павловский.

— Так я понял, что не ко мне! — хохотнул Нахим. — Проходите в дом. Тёща там на кухне помогает моей жене обед готовить. Ну как помогает? Топчется рядом, указания раздаёт. Она всю жизнь любила поруководить. Я так и говорю: "Вы, мамаша, наш бессменный руководитель."

Пощряемые оставшимся на улице Нахимом, Гертруда и Юра вошли в котедж и оказались в широкой прихожей.

— Здравствуйте! — крикнул Павловский

В прихожей тут же появилась полная женщина лет пятидесяти. Черты её лица были мелкими, что делало женщину не слишком привлекательной.

— Мама, это к тебе! — громко сказала она, тихо добавив. — Разувайтесь, проходите в гостиную.

Юра и Гера сняли обувь.

— Иди за мной, — Павловский первым покинул прихожую и уверенно вошёл в боковую дверь.

Гертруда, сделав тоже самое, попала в светлую комнату, где вдоль одной стены стоял большой диван, напротив него, между двух окон, висел на стене телевизор, а под ним стоял журнальный столик на колёсиках. Пол в комнате устилал мягкий ковёр.

Гера и Юра сели на диван.

— Кто тут ко мне пришёл? — в комнату вошла маленькая, тоненькая, сгорбленная старушка в валенках и меховой безрукавке.

— Здравствуйте, Серафима Харитоновна, — улыбнулся ей Юра. — Вы меня помните?

— Нет, милок, не припоминаю, — покачала головой старушка.

— Ну, как же, мама! Это учёный. Ты ему песни поёшь, — в комнату вошла полная женщина со стулом в руках.

— Ву-чё-ный! — протянула старушка. — Теперь помню.

Женщина поставила стул напротив дивана.

— Садись, мама, — велела она старухе и пояснила Гере. — Мама не любит на диване сидеть. Говорит, что слишком мягко.

Старушка медленно подошла к стулу, села на него и, как примерная школьница, сложила руки на коленях.

— Вы, дети, не обращайте внимания на валенки и тужурку мою меховую. Я с ума не сошла! Знаю, что за окном лето, только кровь меня совсем не греет. Мёрзну, поэтому оделась потеплее, — прошамкала она.

— Ну, вы работайте. Я на кухне. Когда закончите, чай пить будем, — с этими словами полная женщина ушла, а Гертруда с сожалением подумала, что её детские воспоминание не сохранили образа жены Нахима Ходорёнка, а вот Серафиму Харитоновну она вспомнила сразу, как только увидела. В детстве Гера звала её бабка Фима и очень боялась за крутой нрав: Нахим правду сказал о том, что его тёща всегда любила командовать.

— Серафима Харитоновна, мы в прошлый раз остановились на песнях, которые во время вечерних посиделок молодёжь пела. Давайте продолжим! Вы будете петь, а я вас на телефон снимать, — Павловский достал из кармана смартфон.

— Добра, касатик. Спою тебе песню, — согласно закивала бабка Фима.

Старуха облизала тонкие сухие губы и запела: "Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я что люблю!..."

— Стоп. Это Вы уже мне пели, — остановил её Юра.

— Тогда вот эту давай спою. Её пели, когда кудель пряли. Соберёмся все девки в одной хате, на лавки посядем, прялки поставим перед собой и поём:

Матросёнок на реке! Аленькие губки!

Возьми меня сироту! Еду в одной юбке!

Ой ты, маменька моя,

Дай ты мне совета:

Ти ж поехать с моряком на край бела света!

Мать совет такой даёт:

Он тебя не любит!

С тобой годик поживёт,

А потом погубит.

Старуха сделала паузу, снова облизала губы и продолжила петь:

Не послушалась она маменьки совета:

Уехала с моряком на край бела света.

Живёт годик, живёт два,

Горюшка не знает,

Только маменьки совет