Год 1600 В этом году царь выписал из Германии несколько докторов медицины и аптекарей. Одного доктора, который приехал с английским посольством, он выпросил у посла. По национальности этот доктор был венгерцем, звали его Христофор Рейтлингер, очень сведущий был человек и хороший врач, кроме того, знал много языков. Остальные, те, которых царь выписал из Германии, были: доктор Давид Фасмар } доктор Генрих Шредер} – из Любека, доктор Иоганн Хильшениус — из Риги, доктор Каспар Фидлер — из Кенигсберга. Все со степенью доктора и очень ученые люди. Шестой, по имени Эразм Венский, из Праги, был студентом-медиком. Царь держал их всех для того, чтобы они ухаживали за его персоной. Они не имели права лечить кого-либо другого, даже кого-либо из вельмож, если только тот не пойдет на поклон к его величеству и не испросит его позволения.[189] Годовое содержание господ докторов: каждому было положено годовое жалование 200 рублей, ежемесячные корма (Korn), т. е. пропитание для него и для всех его людей, шестьдесят возов дров, четыре бочки медов, четыре бочки пива, ежедневно полторы кварты водки и столько же уксуса, через день боковину шпика. В каждую трапезу от каждой подачи (Bodatschen) (это отменные яства) на царский стол три или четыре блюда таких, что здоровый парень едва мог донести одно; ежемесячно деньгами двенадцать рублей, что составляет 33 рейхсталера и 12 м. грошей, иногда 14 рублей, т. е. 36 рейхсталеров и 33 м. грошей для закупки свежих съестных припасов. Царь пожаловал каждому доктору пять хороших коней из своей конюшни, для которых ему ежемесячно отпускалось столько сена и соломы, что он вполне смог бы вдоволь прокормить этим семь лошадей; кроме того, каждый получил еще одного хорошего коня, чтобы летом каждое утро ездить верхом во дворец и в аптеку, одного коня особо для упряжки в сани зимой, затем двух лошадей для кареты жены, чтобы ездить ей на богослужение, затем одну рабочую лошадь — возить воду. Сверх того царь дал каждому большое поместье с тридцатью или сорока крестьянами. А всякий раз, когда они давали царю лекарство, оказывавшее благотворное действие, каждый получал порядочный кусок камки или бархата на кафтан и сорок прекрасных соболей. Равным образом, если по царскому повелению они лечили кого-либо из знатных вельмож, князя или боярина, также не обходилось без хорошего подарка. Да и уважение царь оказывал господам докторам такое же, что и знатнейшим князьям и боярам. Царь желает также сподобиться вечного блаженства. Он много раз с большим вниманием советовался с ними о важных делах, особенно о религиозных, и под конец просил их, чтобы они за него молились, да сподобится он вечного блаженства. Итак, у господ докторов не было ни в чем недостатка при этом царе, только церкви у них не было. Царь позволяет докторам построить церковь. Поэтому они сообща подали челобитную и получили дозволение построить по своему вкусу церковь в немецкой слободе, расположенной в четверти мили от Москвы.[190] На возведение этой церкви господа доктора не пожалели денег, и ни один простой немец не повел себя по-эвклионовски. И построили они во славу господа бога такую церковь, что впоследствии сам царь счел эту немецкую церковь достойнее многих других своих церквей принять прах брата датского короля, герцога Иоганна и пр. Царь повелевает возвести около церкви башню и повесить в ней 3 колокола. Царь тогда сам повелел возвести там башню и повесить на нее три колокола, чтобы звонили при погребении герцога, а в будущем всякий раз, когда умрет кто-либо из его людей.[191] От собранных денег так много осталось после окончания постройки, что немецкая община пригласила для церковной службы и для преподавания в школе, кроме своих старых пасторов (взятых в плен и привезенных со всеми вместе из Лифляндии в Россию), еще одного пастора, господина Вольдемара Гульмана из Вестфалии, и студента Мартина Бера[192] из Нейштадта, которые приехали в Россию в этом году. Пастор и учитель. Они, во славу божию, не жалея трудов и сил, наставляли и учили так, что в короткое время в церкви стали петь в шесть, семь и восемь голосов. Господа доктора сами не стыдились принимать участие в хоре, и многие добрые люди часто плакали от радости, что милосердный бог дал им дожить в Москве до такого прекрасного времени. Борис заключает договор с римским императором. В начале своего царствования царь Борис заключил договор с римским императором Рудольфом и пр. и послал его императорскому величеству мехов на много тысяч, дорогих черных лисиц, соболей, куниц и т. п., и обещал на благо христиан ежегодно выставлять 10 000 людей против турок.[193] Турецкий посол. Борис отвечает турку. В этом году турецкий султан отправил в Москву к Борису Федоровичу посла с ценными подарками и подношениями, ища его дружбы, но Борис отослал ему все это обратно с таким ответом: “Поскольку ты являешься исконным врагом христианства и брата нашего императора римского и пр., мы не можем и не хотим быть твоим другом, а будем, тюка живы, твоим врагом и что только можно будем делать тебе наперекор”. Борис посылает султану необычный подарок. Царь послал также турку на славную шубу выдубленной добела свиной кожи в большом, крепко зашитом кожаном мешке, который был покрыт кусками блестящей парчи и наполнен stercore suillo[194]. Этот подарок был принят турецким султаном с таким почтением, что до настоящего времени от него в Москву не приезжал больше ни один посол.[195] С королем Швеции и пр. царь также заключил вечный мир,[196] а с поляками — перемирие на двадцать один год. Сумел он поладить и с татарами. Он был в крепкой добрососедской дружбе с его королевским величеством Христианом Датским и хотел выдать свою родную дочь за брата его королевского величества, герцога Иоганна и пр. Герцог Иоганн умирает в Москве. Его хоронят в немецкой церкви. Но после того, как этот бедный господин прожил в Москве шесть недель, он умер от горячки, и его с почестями похоронили в немецкой церкви, где он и поныне лежит замурованный в склепе у алтаря. И хотя церковь была целиком сожжена войсками Дмитрия второго (о котором будет речь впереди), княжеская гробница осталась невредимой. То, что е. к. в. привез с собой из Датского королевства в Россию, и то, чем царь пожаловал его здесь, все это царь отослал с людьми его княжеской милости обратно в королевство Данию. Щедро одаряются все люди князя. Он щедро одарил всех, кто служил князю: рыцарей, оруженосцев, дружинников, пажей и всех других, кто был при нем, так что не был забыт и последний мальчишка на конюшне и на кухне.[197] Год 1601 Лифляндцы направляются к русской границе, так как им больше некуда деваться. Четвертого октября этого года царь явил свою милость и доброту также и изгнанникам из Лифляндии, ибо когда Карл, герцог шведский и пр., в этом году отнял у польской короны и подчинил себе для шведской короны почти всю Лифляндию, заставив присягнуть шведской короне и себе дворян и недворян, живших там до того под властью польской короны (каковых государь их, король польский и пр., оставил без всякой защиты), а поляки, выступив потом в поход, оказали ему сопротивление, одержали несколько побед под Эрлау, Кокенгаузеном и в других местах, отвоевали и вновь заняли сданные замки и города, и счастье, таким образом, изменило Карлу, бедные люди (те, которых он привел к присяге себе и шведской короне) не знали, куда им податься, поскольку надо было бросать свои дворы и поместья и бежать от поляков. Они хотели было уйти в оставшиеся у Карла крепости, но так как замки Сесвегон, Мариенбург и Хирримпе были в плохом состоянии и разрушены, то они не решились ждать там прихода озлобленных поляков; поэтому около тридцати пяти из них, дворяне и недворяне, имевшие собственные земли и крестьян, двинулись к замку Нейгауз (расположенному у самого московского рубежа), рассчитывая укрыться там от поляков. Но управитель этого замка Отто фон Фитингофен, лифляндский дворянин, которого герцог Карл назначил туда штатгальтером, отказался принять их к себе и объявил им, что в замке будто бы нет лишнего места для них, тогда как вскоре, — спустя несколько недель после того, как оттуда уехал я, Конрад Буссов, около четверти года управлявший этим замком по приказанию его высочества герцога Карла, который и мою скромную персону милостивейше назначил одним из ревизоров всех отнятых у польской короны земель, крепостей и городов, — у него нашлось достаточно места для поляков, которым он снова открыл и сдал этот замок, нарушив присягу, данную им его княжеской милости и достохвальной шведской короне, подобно тому как до того он нарушил присягу, данную им польской короне. вернуться Записки Буссова являются единственным источником, в котором приводятся конкретные сведения о всех приглашенных Борисом Годуновым из-за границы врачах. Из других источников известно лишь, что, приглашая врачей, докторов медицины и аптекарей в Москву, правительство стремилось разведать, насколько они искусны во врачевании. Так, о названном Буссовым докторе Фасмаре Давиде правительство специально поручило разведать своему агенту Р. Бекману, посланному в Любек. Бекману поручалось “проведати тутошных людей, есть ли в Любеке доктор Яган Фазман и каков он к дохторскому делу с иными дохторы гораздо ли навычен” и нет ли кого лучше его для приглашения в Россию (АИ, т. II, № 34, стр. 32; РИБ, т. VIII, № 10, I). Доктора, согласившиеся приехать в Москву, получали от правительства “опасную” грамоту, гарантирующую им беспрепятственное возвращение на родину. Примером может служить “опасная” грамота, данная Каспару Фидлеру, о котором упоминает Буссов (РИБ, т. VIII, № 10, IV; СГГД, т. II, № 75). Кстати, Каспар Фидлер смог, видимо, воспользоваться предоставленным ему правом выезда из России, так как, по сообщению Петрея, он умер в 1613 г. вне России, а именно в Стокгольме (Сказания иностранных писателей о России, т. I. СПб., 1851, стр. 359, примеч. 537). Царским докторам разрешалось жить в черте города; однако, как указывает Буссов, они были связаны и с немецкой слободой. Кроме медиков, привезенных Бекманом, у Годунова были и другие: Христофор Рейтлингер, прибывший в Москву с английским посланником Ричардом Ли в 1601 г., а до Рейтлингера — Габриель. В 1602 г. в Россию на царскую службу прибыл аптекарь Фрэншам (А. С. Мулюкин. Приезд иностранцев в Московское государство. СПб., 1909, стр. 161). Все врачи Бориса Годунова были изгнаны из Москвы после смерти Лжедимитрия I, за исключением Давида Фасмара, бывшего лейб-медиком царя Василия Шуйского (Н. Новомбергский. Врачебное строение в допетровской Руси. Томск, 1907, стр. 72). вернуться Немецкая слобода, по показаниям Буссова в одном месте записок, находилась “на расстоянии немецкой полумили от Кремля”, в другом — “в четверти мили от Москвы”. В. Снегирев указывает, что местонахождение Немецкой слободы — на правом берегу р. Яузы, близ ее устья (“между Яузой и ручьем Кокуем, притоком реки Чечоры”). Слобода в русских источниках называлась Кокуем. Время Бориса было временем благосостояния слободы (В. Снегирев. Московские слободы. М 1956 стр. 209). вернуться По Буссову, церковь в Немецкой слободе была построена по инициативе царских докторов. И. Масса указывает, однако, на других лиц, именно — на ливонских купцов, плененных при Грозном (И. Масса, стр. 52). Д. Цветаев считает сообщение Буссова более близким к истине, так как Буссов был тестем Бера — пастора этой церкви — и мог знать лучше обстоятельства ее построения (Д. Цветаев, стр. 49, примеч. 2). вернуться Мартин Бер — немец, родился в г. Нейштадте на Орле в 1577 г. Был студентом в Лейпциге, в 1600 г. вместе с двумя другими студентами приглашен в Россию и прибыл в Москву в 1601 г. Три года Бер занимался обучением детей в немецкой школе, устроенной в Москве. В 1605 г. старший пастор Вальдемар Гульман поставил его в пасторы. Во времена Лжедимитрия I и Василия Шуйского Бер находился в Москве. При Лжедимитрии II был в Козельске и Калуге. В 1611 г. перебрался в Ригу, служил военным пастором в Дюнамунде. В Риге его тесть Буссов с помощью зятя составил свою Хронику, которая, как указано было выше, приписывалась ошибочно Беру: эту ошибку повторили в 1955 г. издатели Сказания Авраамия Палицына (А. Палицын, стр. 284). По данным А. Фехнера, в 1612 г. Бер переехал в Нарву, где стал пастором немецкой общины св. Иоганна. В этой должности он оставался по крайней мере до 1636 г., когда его встретил в Нарве Олеарий. Умер Бер в 1646 г. (Napiersky. Beitrage zur Geschichte der Kirchen und Prediger in Livland. 2. Heft. Mitau. 1850, стр. 12; A. W. Fechner. Chronik der Ewangelischen Gemeinden in Moskau, Bd. II, M., 1876, стр. 444—447; Д. Цветаев, стр. 52—54). Историки протестантской церкви в России уделили много внимания М. Беру. Благодаря их усилиям в архивах было обнаружено несколько документов, характеризующих деятельность Бера в Нарве. Так, из одного судебного дела 1615 г. над ведьмой, опубликованного в дерптском журнале “Das Inland”, видно, что Бер принимал участие в этом процессе, закончившемся осуждением обвиняемой на сожжение (Das Inland, 1848, № 38). В другом номере этого же журнала (№ 36 за 1836 г.) напечатан отрывок из записки М. Бера 1627 г., обличающей “прегрешения” членов его общины. Этот отрывок показывает Бера как строгого ревнителя церковных установлений и предписаний. Поскольку этот отрывок, как отмечено было во введении, представляет интерес для изучения литературного стиля М. Бера и поскольку издание, где он опубликован, теперь почти недоступно, мы здесь приводим его целиком со всеми примечаниями издателя. Wenn der Pastor in seines Amtes und Gewissens Betrachtung einreissende Suenden, wie ihm bei Verlust seiner Seligkeit auferlegt, taxiret (Taxiren, ein in damaliger Zeit sehr ueblicher Ausdruck fur die offentliche Ruge der in der Gemeine bemerkten sittlichen Gebrechen.) und strafet, so gehts ihm wie Davidi, dass er klagen muss: ich halte Friede, aber wenn ich rede, so fangen sie Krieg an (Psalm 120, 7.). Da muss er eim unruhiger Kopf, ein gehaessiger Mensch sein, der nicht Frieden habe nund halten will und kann, und sie wollen ihn absetzen und einen andern annehmen, Gott gebe. Wie sie es auch machen moegen, so wollen sie's nicht laenger dulden, dase man so in den Predigten ritze und stachle, da er doch (Deus sit testis) in genere und mil grosser Bescheidenheit (!) strafet, und Niemand mil Namen ausnennet und in specie ruhret oder zu Schanden machet. 'Und wird Niemand sein, der ihm mit Wahrheit sollte unter Augen sagen koennen: den und den hast du ausgenennet; nein! das wird Niemand thun konnen. Dass er aber Ungerechtigkeit, Wucher-Einanz, Hochmunth, Stolz, Verachtung des Naechsten, faelschliches Angebe und Beluegen. H—ei, Unzucht, grosse Spendirung auf Gastereien, die da fuerstlichmuessen angesteller sein, gebuenrender Massen strafet, ist ihnen ein unleidlich Werk. Als exempli gratia: Wenn der Pastor nach Anleitung des Textes prediget: Senatores, Regenten und Ober-herren sollen mit der iustitia recht durchgehen, und das: dat veniam corvis, vexat censura columbas (Dem Sinne nach das bekannte Sprichwort: Die kleinen Diebe hangt man, die grossen gehen frei durch.) nicht practiciren, sondern das ausquumque rectumque (Was recht und billig ist.) oder wie der Heide Cicern gesagt: ein gleiches Wagerecht halten bei Arm und Reich und ohne Ansehen der Personen, bei einem wie bei dem andern; Item: Christlichen Kaufleuten, Kramern, gebiihret aufrichtig zu handeln und nicht uf'n Iuden-Sriesse zu reiten, und dreidoppelten Gewinnst zu suchen, und wenn von Waaren ihnen etwa einen Thaler zu stenen kommt, sie wieder 2 oder 3 davor nehmen, 1 Pfund Z.ucker, das zu Hamburg 6 oder 7 Schilling verkauft, und ihenen nit alien Unkosen ueber 9 oder 10 Rundstuecke nicht zu stehen kommt, wieder vor 3 Mark, ja wohl vor 26 Rundstiicke ausbringen, und sofort mit allerlei Gewiirze gleiche Schinderei treiben; Item: Wenn er vermahnet, man soil den Epha (Wass trockner Waaren bei den Israeliten.) nicht schmaelern, nicht falsche Mass, Ellen und Gewichte halten, und damit den arraen Leuten ihren sauren Blut und Schweise aussaugen und an Bettelstab bringen helfen; Item: Hausvaetern und Hausmuettern gebuehret gute Aufsicht zu haben auf Kinder und Gesimde, damit sie in Zucht und Ehrbarkeit mogen regieret werden, und man soil nicht gestatten, dass Toechter und Maegde mit jungen Gesellen im Vorhause die halbe oder ganze Nacht durchsitzen und sich den Kohl. den sie vor 8 Tagen gegesen aus den Zaehnen lecken lassen; oder es wird Schande und Unehre daraus erfolgen, und dass der eine wird seine H—n Magd nach Reval, der andere nach Luebeck, der dritte nach Finnland schicken, wie, leider Gottes, geschehen ist und noch wohl geschiehet, und das mil bosem Gewissen, denn isolche Hauswirthe erne Ursache geben zu mehrer H—rei und Unzucht. Denn da denken die Schandbestien: Bist du emmal so draus geholfen, wage es wieder, du kannst dich an einen andern Ort begeben und abermals so daraus helfen lassen. O, dafuer werden solchen gottlose Hauswirthe am juengsten Tage schwere Rechenschaft geben muessen! Waere besser, dass sie solche Saecke liessen an dem Kaak streichen, ale dass sie sie wegschaffen, so wiirde der H—rei gesteuert, Cottes Zorn gewehret werden: Wenn man auf deise Weise die Sermones zu Narva practiciret, so heissz's: der Pastor ist zaenkisch, gehaessig, feindselig, unfreundlich; wir koennen ihn nicht laenger dulden, wollen ihn auch nicht laenger haben, es gehe uns darueber wohl oder uebel... вернуться Буссов ошибается, когда говорит, что Борис заключил в начале царствования договор с императором Рудольфом II. На самом деле никакого договора заключено не было, хотя Рудольф II и стремился сохранить дружественные отношения с Россией, надеясь на ее помощь в войне с Турцией. В 1598 г. от императора Рудольфа II был направлен гонец Михаил Шиле с поздравлениями к Борису и принят последним, как посол. В июле 1599 г. Борис отправил к императору Рудольфу посланника — думного дьяка Афанасия Власьева. В переговорах с Рудольфом А. Власьев в общей форме обещал содействие императору в борьбе с мусульманами и даже заверял в готовности Бориса выступить против Крымского хана, однако главной заботой его было добиться помощи от Рудольфа в борьбе России с Польшей. Перечислив “досады и грубости” от поляков как русским, так и немцам, А. Власьев просил известить, “как цесарскому величеству вперед над Польшею промышляти и такие досады и грубости отомстити” (Памятники дипломатических сношений, т. II, стр. 698). Однако разрыв с Польшей для Рудольфа был неприемлем, что и было внушено послу. Следовательно, никакого договора не было заключено. “Борис не мог, в угоду императору, начать войну с турками, а император, в угоду Борису, не мог воевать Польшу”, — пишет Соловьев (т. VIII, стр. 35) Н. А. Смирнов считает выступления Бориса Годунова с планом создания антитурецкой коалиции “эфемерными и беспочвенными” (Н. А. Смирнов. Россия и Турция в XVI—XVII вв., т. II. М., 1946, стр. 3). вернуться Сообщение Буссова о присылке турецким султаном посольства не соответствует действительности, так как последним послом султана, побывавшим в Москве в конце XVI в., был Резванчеуш (1593—1594 гг.). Соловьев указывает, что “мирных сношений с Турцией не было при Борисе”. Борис, как и Федор, помогал деньгами Австрии в борьбе против турок. Он давал также деньги Михаилу, воеводе молдавскому, боровшемуся с турецким и литовским “голдовником” (т. е. ставленником), Андреем Абатуром, захватившим власть в Молдавии (С. М. Соловьев, т. VIII, стр. 40; Памятники дипломатических сношений, т. II, стр. 720—721). Посылка Борисом свиной кожи и т. д. турецкому султану не подтверждается никакими другими источниками. “Умный Борис, — говорит Карамзин, — не мог позволить себе такого дела” (Н. М. Карамзин, т. XI, стлб. 120). Дело, конечно, не только в уме Бориса Годунова. Вся история русско-турецких отношений в XVI в. показывает, что Русское государство, будучи постоянно настороже против возможной турецкой агрессии, стремилось, однако самым искренним образом поддерживать дружеские отношения с Турцией (Н. А. Смирнов. Россия и Турция в XVI—XVII вв., т. I, M., 1946, стр. 159). вернуться Договора с шведским королем, о котором пишет Буссов, заключено также не было. Когда шведские послы Гендрихсон и Клаусен прибыли в Москву в 1601 г., то им предложено было уступить в пользу России эстонские земли с Нарвой. Шведские послы не согласились на это, и был сохранен прежний договор, заключенный в 1595 г. в деревушке Тявзине близ Ивангорода. Соглашение с Польшей о продлении перемирия на 20 лет было заключено в 1601 г. в результате переговоров с посольством Льва Сапеги (С. М. Соловьев, т. VIII, стр. 23—30; История Польши, т. I, M., 1954, стр. 224). вернуться Принц Иоганн, брат короля Христиана Датского, был вторым женихом дочери царя Бориса, Ксении. Этот брак должен был укрепить международное положение Русского государства. Борис сделал все, чтобы устроить этот брак. Принцу было обещано Тверское княжество, предоставлялась свобода веры (по аугсбурскому вероисповеданию), право строить церкви в Москве и в своем княжестве — в Твери. Свобода вероисповедания гарантировалась также всем тем, кто прибудет с ним в Россию из Дании (A. W. Fechner. Chronik Evangelischen Gemeinden in Moskau, Bd. I, стр. 136—137). В августе 1602 г. Иоганн прибыл в Россию и был торжественно встречен в Москве. Однако и этот брак не состоялся: принц Иоганн заболел горячкой и 28 октября умер. Похоронен он был в кирке Немецкой слободы, (Magazin fur die neue Historic und Geographie angelegt von D. Anton Friedrich Biisching, siebender Theil, Halle, стр. 275—277). В 1637 г. датский король Христиан IV пожелал перевезти останки принца Иоганна на родину. Посольский приказ отвечал, что могила его разграблена поляками (Д. Цветаев, стр. 52). Останки принца Иоганна в том же 1637 г. были перевезены в Данию и положены в склепе датской королевской семьи (Ф. Аделунг. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г., ч. II, М., 1864, стр. 73). |
