К молодому Димитрию в Угличе ни один из знатных князей и бояр не относился хорошо из-за его жестокого нрава, который проявлялся в нем уже с детских лет. А делом простых людей тайное похищение юного государя быть не могло. Московиты, особенно знатные люди, скорее дали бы своим детям умереть какой угодно смертью, чем добровольно отпустили бы их из своей земли в чужие земли, разве только их принудил бы к этому царь. Они считают одну только свою страну христианской, а остальные страны под солнцем считают языческими, где, по их мнению, люди не крещены, бога не имеют, не умеют как следует ни молиться, ни служить богу, и поэтому они полагают, что их дети навеки погибнут, если умрут на чужой стороне. Если же они умрут на родной земле, то обязательно попадут на небо. А ведь если бы московиты не побоялись уйти к чужим народам, они с женами и детьми могли бы в этой продолжительной войне спасти и сохранить свою жизнь и свое имущество, но они этого не сделали, а претерпели все, что им определил их бог (Buch) Николай. Следовательно, этот Димитрий был не сыном старого Грозного, а чужеземцем и московиты приняли его лишь по той причине, что они хотели: свергнуть Бориса Федоровича (которого иначе из-за его большой осторожности не могли одолеть), ради чего они тысячами отпадали от него и переходили к этому Димитрию, при котором они надеялись улучшить свое положение.[276] ГЛАВА IX и Х О князе Василии Шуйском и Димитрии втором, который хотел свергнуть Шуйского и выдавал себя за спасшегося Димитрия и т. д. Также о Сигизмунде III, короле польском и пр., как вмешался он, и о сыне его королевского величества господине Владиславе, как ему были предложены московская земля и престол. В том же 1606 г., 24 мая, — это был 8-й день после измены и убийства, — князь Василий Шуйский (тот, что прошлой осенью побывал в руках палача, был раздет его подручными и уже положил голову на плаху, ибо ему на месте публичных казней должны были топором запретить заниматься изменами) без ведома и согласия Земского собора (ohne Wissen und Bewilligung saemtlicher Land-Staende), одною только волею жителей Москвы, столь же почтенных его сообщников в убийствах и предательствах, всех этих купцов, пирожников (Piroschnicken) и сапожников (Saposchnicken) и немногих находившихся там князей и бояр, был повенчан на царство патриархом, епископами и попами, и присягнул ему весь город, местные жители и иноземцы.[277] Сразу после этого некоторые из находившихся в Москве вельмож и дьяков (Canzlern) были отправлены по стране, чтобы привести к клятве и присяге весь простой народ и все дворянство (Land und Ritterschaft), все города и общины.[278] Став царем, Шуйский первым делом отправил посольство к польскому королю и обвинил его величество в том, что не было соблюдено заключенное в свое время перемирие, и присовокупил к этому просьбу прекратить нападения на рубежи и придерживаться добрососедских отношений. При этом он послал королю всевозможные великолепные подарки и подношения и, заметая за собой следы, сообщил его королевскому величеству, как его подданные, люди воеводы Сандомирского издевались над жителями Москвы и тем вызвали мятеж, во время которого было убито столько поляков, но королевскому послу не было причинено никакого зла, ибо он, Шуйский, сам лично его охранял и в будущем отпустит обратно в полном здравии. Ответ короля. Король Сигизмунд III тоже послал новому царю Шуйскому привет и отозвал своего посла, который был отправлен к Димитрию. Касательно убитых его величество отвечал, что поляки свободные люди, они могут ездить и служить, где и кому им вздумается, что они по собственной воле поехали с воеводой Сандомирским и его дочерью на свадьбу, и если они там что-то натворили и за это им в свою очередь досталось, то до этого его королевскому величеству дела нет и потому он этим заниматься не станет, а что будут делать родственники убитых, то тут его величество ничего поделать не может. Они, польские вельможи, — вольные люди, если они захотят отомстить, то его величество не может им запретить этого. Присланных подарков его величеству было не надобно, и он отослал их все обратно, требуя только возвращения своего посла, который вскоре после этого и был туда отпущен.[279] Всех других поляков Шуйский посадил в тюрьмы в разных концах страны и так очистил христианский город Москву от нехристей (как они называют всех иноземцев), что там остались только истинные христиане и благочестивые люди (scilicet — как же!). 23 июня он выгнал из Москвы четырех докторов медицины, с которыми много общались поляки Димитрия и люди воеводы Сандомирского, потому что он им уже не доверял. Пятого доктора, Давида Фасмара из Любека, который всегда жил уединенно и тихо и с теми поляками никаких особых дел не имел, он оставил своим лекарем. Так как в это время широко распространилась выдумка о спасении Димитрия, московиты были сильно сбиты с толку таким странным известием и скоро перестали уже понимать, во что и кому им верить. Шуйский, которому это было важнее, чем кому-либо иному, решил вывести русских из заблуждения и поэтому послал 30 июня в Углич вырыть труп настоящего Димитрия, убитого там в детстве, пролежавшего в земле 17 лет и давно истлевшего, перевезти его в Москву и похоронить в той же церкви, где лежат прежние цари. Сделано это было лишь для того и с той целью, чтобы простонародье узнало и увидело, как дерзко оно было обмануто Димитрием, а теперь снова может дать себя обмануть второму появившемуся Димитрию. Махинация Шуйского. А чтобы эта дурацкая затея выглядела как можно лучше, Шуйский приказал сделать новый гроб. Он приказал также убить одного девятилетнего поповича, надеть на него дорогие погребальные одежды, положить в этот гроб и отвезти в Москву. Сам же он вместе со своими князьями, боярами, монахами и попами выехал с крестами и хоругвями встретить тело царя, которое он велел пышной процессией внести в церковь усопших царей. По его повелению было всенародно объявлено, что князь Димитрий, невинно убиенный в юности, — большой святой у бога, он, мол, пролежал в земле 17 лет, а его тело так же нетленно, как если бы он только вчера умер. И орехи, которые были у него в руке на площадке для игр, когда его убили, еще тоже не сгнили и не протухли, точно так же и гроб не попорчен землей и сохранился, как новый. Кто желает его видеть, пусть сходит в царскую церковь (nach der Kayser Kirche), где он поставлен; церковь всегда будет отперта, чтобы каждый мог туда пойти и поглядеть на него. Шуйский подкупил нескольких здоровых людей, которые должны были прикинуться больными. Одному велели на четвереньках ползти к телу св. Димитрия, другого повели туда под видом слепца, хотя у него были здоровые глаза и хорошее зрение. Они должны были молить Димитрия об исцелении. Оба, конечно, выздоровели, параличный встал и пошел, слепой прозрел, и они сказали, что им помог св. Димитрий. Этому поверило глупое простонародье, и такое неслыханное и страшное идолопоклонство началось перед телом, что господь бог разгневался и одного человека, представившегося слепым и хотевшего, чтобы св. Димитрий снова сделал его зрячим, там же в церкви лишил зрения. Другого, прикинувшегося больным и велевшего нести себя к Димитрию, чтобы найти там помощь, бог наказал так, что в церкви он умер. Когда это кривляние привело к тому, что даже дети стали замечать, что это только чистый обман и подлог, Шуйский приказал закрыть церковь и никого больше в нее не пускать, объявив, что слишком много людей беспокоило св. Димитрия. Они его рассердили, нужно оставить его на некоторое время в покое и до той поры ему не досаждать, пока он не придет в хорошее расположение духа.[280] вернуться В главе VIII Буссов приводит ряд доказательств, что Лжедимитрий I не являлся сыном Ивана Грозного. Среди доказательств — сведения, полученные от лиц, знавших в свое время царевича Димитрия (от аптекаря, акушерки, старика-сторожа). Особую ценность имеют приводимые Буссовым высказывания о Лжедимитрий I таких близко стоявших к нему людей, как Петр Басманов и польский командующий войсками под Троице-Сергиевским монастырем Сапега. Тот и другой не скрывали, что человек, взявший на себя имя Димитрия, не был сыном Ивана Грозного, а был самозванцем. вернуться Дата венчания на царство Василия Шуйского указана Буссовым не точно. В действительности Шуйский был избран на царство кучкой бояр-заговорщиков 19 мая, а венчался 1 июня. Впечатление Буссова, что Шуйского избрало население Москвы — купцы, пирожники, сапожники и т. д., — объясняется необычайностью той формы, какую придали царскому избранию бояре-заговорщики. В “Новом летописце” говорится, что по убиении Лжедимитрия I “начаша бояре думати, как бы сослатца со всею землею, чтобы приехали из городов к Москве всякие люди, как бы по совету выбрати на Московское государство государя” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 69), т. е. речь шла о созыве Земского собора. Однако в планы В. Шуйского совсем не входило ждать созыва Земского собора. Он не хотел упускать выгодную для него политическую ситуацию, создавшуюся после 17 мая. В те дни в глазах жителей столицы Шуйский являлся инициатором и руководителем борьбы против польских захватчиков, а поэтому мог казаться им законным претендентом на освободившийся престол. Бояре-заговорщики и воспользовались этим настроением Московского посада. 19 мая на Красной площади, вероятно, не без содействия агентов Шуйского, собралась большая толпа народа; здесь, как пишет Буссов, были и торговцы, и пирожники, и сапожники, и многие другие. Вышедшие к толпе бояре (среди которых был и Шуйский) и духовенство повели было речь о необходимости созыва Земской думы для избрания царя, а до того времени предлагали избрать нового патриарха. В толпе закричали, что надо выбрать сначала царя, а потом уже говорить о патриархе. Тут-то сторонники Василия Шуйского и выкрикнули его имя в качестве кандидата на русский престол. Имя Шуйского заранее подготовленная толпа встретила одобрительными криками. Враждебно настроенные к Шуйскому бояре вынуждены были здесь же, на Лобном месте, принести ему лицемерные поздравления с царским избранием. Прямо с площади, в сопровождении толпы, Шуйский прошел в Успенский собор, где и принял присягу от бояр и служилых людей. Таким образом, воспользовавшись восстанием 17 мая, к власти пробралась кучка бояр-заговорщиков, ставленником которой и был царь Василий Шуйский. Авраамий Палицын, говоря об избрании Шуйского, пишет: “...малыми некими от царских палат излюблен бысть царем князь Василий Иванович Шуйский и возведен бысть в царский дом, и никим же от вельможи не пререкован, ни от прочего народа умолен” (А. Палицын, стр. 115 — 116). вернуться Посылка бояр и дьяков (“канцлеров” у Буссова) по городам для принятия присяги новому царю, о которой пишет Буссов, если и имела место, то лишь как исключение. Обычно ответственность за принятие присяги возлагалась на воевод, которым присылалась соответствующая грамота и образец подкрестной записи (см.: ААЭ, т. II, № 44 — грамота в Пермь Великую; СГГД, т. II, №№ 144, 145 — окружная грамота ко всем воеводам городов о присяге Василию Шуйскому). Говоря о присяге бояр в Москве Шуйскому, Буссов совсем не упоминает о присяге (“крестоцеловальной записи”), которую, вопреки всем московским обычаям, дал Шуйский в Успенском соборе в день избрания. В “крестоцеловальной записи” Шуйского (разосланной также по городам, см.: ААЭ, т. II, стр. 102; СПД, т. II, стр. 299, 304) говорилось, что царь обязуется “всякого человека”, в том числе гостя, торгового и черного человека, “не осудя истинным судом с бояры своими, смерти не предати и вотчин и дворов и животов у братии их и у жен и у детей не отъимати, будет которые с ними в мысли не были” (ААЭ, т. II, стр. 102). Ряд историков считал “крестоцеловальную запись” Шуйского юридическим актом, ограничивающим самодержавие в пользу боярства (С. М. Соловьев, т. VIII, стр. 146 — 147; В. О. Ключевский. Боярская дума древней Руси. Изд. 5-е, Пб., 1919, стр. 362). Другая точка зрения высказана С. Ф. Платоновым. Он считает, что в “крестоцеловальной записи” “трудно найти действительное ограничение царского полновластия”, в ней “нет ни слова об ограничении власти”. По его мнению, “крестоцеловальная запись” есть не договор царя с боярами, а торжественный манифест нового правительства, скрепленный публичною присягою его главы и представителя”, в котором верховная власть отрекалась от политики прежних “опричных” правительств Ивана Грозного и Бориса Годунова, ущемлявших родовитую знать и княжат (С. Ф. Платонов. Очерки смуты, стр. 300 — 303). Однако точка зрения Платонова не может быть принята, так как значение крестоцеловальной записи не сводилось лишь к осуждению “опричных” правительств и к провозглашению “старого порядка”. Давая крестоцеловальную запись и отступая в чем-то от традиционного полновластия, В. Шуйский стремился укрепить свое положение и несколько расширить свою социальную базу (Очерки истории СССР. Конец XV в. — начало XVII в., стр. 503). Неупоминание Буссовым в его записках факта присяги нового царя можно объяснить тем, что Буссов рассматривал ее как часть торжественного ритуала избрания царя. Патриарх не мог принимать участия в венчании царя, так как патриарх Игнатий — ставленник Лжедимитрия I — был лишен сана Василием Шуйским и заключен в Чудов монастырь, прежний патриарх Иов был еще жив, но совсем ослеп, а новый патриарх Гермоген, избранный собором епископов 25 мая, еще не прибыл в Москву. За отсутствием патриарха церемонию венчания совершил митрополит новгородский Исидор. вернуться Посольство от Василия Шуйского к польскому королю Сигизмунду III было отправлено 29 мая 1606 г. Послы князь Г. К. Волконский и дьяк Андрей Иванов прибыли в Краков 16 декабря, 24 декабря они были приняты королем, а 26 и 29 декабря вели переговоры с панами радными, 31 декабря король дал прощальную аудиенцию.. Как видно из статейного списка посольства Г. К. Волконского и А. И. Иванова, Буссов довольно точно передает ход переговоров. Задача послов официально определялась следующим образом: “...приговорил государь з бояры послати посланников государство свое обестити, и о неправдах его королевских и панов-рад, которые починилися с их стороны в перемирные лета через крестное целование, выговорити” (Сб. РИО, г. 137, стр. 197). Послы Г. К. Волконский и А. Иванов “выговаривали” о “неправдах” во время приема у короля и в переговорах с панами рады. Они обвиняли короля и панов рады в том, что те помогали Лжедимитрию I, послав с ним людей, и тем “мирное постановление порушили” (там же, стр. 322, 323, 328 и др.). В ответ польская сторона отвечала, что Лжедимитрий был принят самими русскими как истинный Димитрий, а что касается людей, то король их не посылал, они сами пошли на службу к Лжедимитрию. “А людем в государя нашего государстве есть повольность из давных лет, хто кому захочет служить. И видя, что московские люди к тому Димитрию пристали и прямым его великого князя Ивановым сыном называют, к нему учали приставать служилые люди, а воевода Сандомирский такоже.., пристал не со многими людми, а король его не посылал...” (там же, стр. 328). Польские паны настаивали на том, что король не может отвечать за последствия, вытекающие из факта добровольного участия его подданных в деле Лжедимитрия I. Точен Буссов и в сообщении о том, что король Сигизмунд III не принял даров от русских послов. Во время аудиенции 23 декабря послы “являли” королю дары (там же, стр. 216). Однако 3 января они были возвращены послам обратно. Пристав Петр Волович говорил: “…у короля в обычае ведетца так, что у послов и у посланников на посольстве поминки принять велит, а после того отсылает назад” (там же, стр. 258). Задержанные Шуйским польские послы были отпущены не так уж скоро (как пишет Буссов), а лишь в 1608 г. вернуться Буссов правильно объясняет причины, побудившие царя Василия Шуйского предпринять открытие мощей Димитрия Угличского Слухи о спасении Димитрия, бежавшего якобы из Москвы, были особенно опасны для правительства тем, что они воспринимались широкими народными массами как знамя борьбы против феодального гнета и крепостнического государства. Открытие мощей в Угличе, перенесение их в Москву и торжественные церковные церемонии по этому случаю — все это преследовало цель идеологического воздействия на народные массы, которые с именем нового Димитрия связывали идею “хорошего царя” и подымались на антифеодальную борьбу Слух об убийстве некоего мальчика, который был положен вместо сгнившего Димитрия, сообщается и другими источниками (об этом говорят в один голос иностранцы), но вряд ли справедлив. Трюки церковников, устраивавших видимость чудес, происходивших якобы у гроба царевича, описаны Буссовым правдиво. Записи Буссова, таким образом, содержат материал, разоблачающий ханжество царя Шуйского, прибегавшего ради политических выгод к подобному фарсу. Специально сказание о перенесении мощей исследуется в статье: А. А. Рудаков. Развитие легенды о смерти царевича Димитрия в Угличе. Истор. зап., т. 12, стр. 279 — 283. |
