— Проклятие… — повторил Васиссуарий. — Черт бы побрал ваше проклятие!

Яга стрельнула в его сторону колючим взглядом, но промолчала.

Когда-то и ей, молодой да зелёной это «универсальное объяснение» казалось шитым белыми нитками. И оно же стало главной причиной, почему, как только к собственной дочери потянулись звери, провожая в зоопарке мудрым взглядом да травы начали клонить стебли к ногам, сотворила она запрещенное, чёрное заклинание, обрекшее её саму на страшные увечья, видимые лишь в мире нави. Вот так, в одночасье, превратилась она из хранительницы рода в гнусную, зловредную старуху, ведьму лесную, мерзкую и противную.

«Думала, всё просчитала, уберегла. А нет».

Что ж… Возможно и правы звери. Чем дольше тянуть, тем больше недомолвки и отговорки будут вызывать у внучки досаду и раздражение.

Словно прочитав мысли Яги, ворон вкрадчиво заклекотал, словно бы и не к кому конкретному обращаясь:

— В маленьких городах полно разных странностей, но Могилёв — Кощеев не просто заурядный городишко с причудами. У него есть отличительная черта: из всех прочих можно уехать навсегда и больше не возвращаться, но только наш тянет к себе назад.

Баба Яга тяжело вздохнула.

-Не печалься, Ягуша, — вперевалочку, птиц доковылял к старухе, — не твоя вина это. Сделала ты все правильно. Место у нас такое, зачарованное. Большинство жителей вообще не выезжает. Да и кто здесь живет-то, по большей части? — ворон моргнул пуговкой-глазом, — навь одна. А вот таким, полукровкам, как Яда да Настасья, тоже тяжело, корни крепки и тянут назад незримо.

-Не прервать, что ли, круг этот порочный?

-Кто знает, — Яким подставил свою голову под палец Бабы. Она машинально погладила его чёрному клюву, — не злись, родимая, а к разговору с внучкой подготовься. Мы зла тебе никогда не сотворим да худого не насоветуем. Да и легче нам, с Васиссуарием Венедиктовичем, приглядывать за ней будет, не таясь и живностью смертной притворяясь.

Это же время. Усадьба Кощеевых в Навьем царстве

 — Она не пара тебе, Кир.

«Вспомнить как дышать. Поднять глаза, и чтобы поменьше удивления в них. И горечи. Я уже взрослый, мама.  Я сам разберусь».

Богато накрытый стол был все ещё заставлен блюдами, пироги остались не тронуты даже, а в детстве я любил начинать как раз с них, по-тихому таская из-под стола. Я знал, что многое из этого мать готовила сама, ожидая в гости на проводы Купалы. Каждый раз удивлялся, зачем ей самой этим заниматься: есть же прислужники, магия, в конце концов. Сегодня тоже спрашивал.

-Так мне в радость для вас. Не каждый день сын с будущей невестой на обед заглядывает, — ответила мать с улыбкой.

Стройная, красивая и на удивление молодая для своих лет. Ни морщин на бледном лице, ни седины в тёмных волосах. Только тоска во взгляде, посеревшем давно и старившем её куда больше, чем что-либо остальное.

Ганна ушла, вместе со своею матерью, сразу после обеда.

Тоже думал уйти в "Кости", зная, что там сейчас нужен глаз да глаз. Ощущение, что не просто так отец подослал мне под бок Ядвигу, не покидало ни на секунду. Он никогда ничего не делал просто так.

Не ушел только потому, что хотел хоть какое-то время расслабиться, перестать вертеть в голове куски фактов, пытаясь сложить что-то ясное.

Дом матери всегда дарил душе покой.

Здесь от Смородинки пахло тёрпко и в окна залетал аромат ила с серой. Материнское поместье, небольшой особняк на берегу реки, на Навьей стороне, переданное Кощеевым в качестве приданого на свадьбу.

Отчим назвать этот дом не поворачивался язык.

«Когда отец последний раз здесь был? Месяца три назад? В перерывах между своими бабами?»

Пусть я и сам не слишком часто навещаю мать, так ведь не я ей муж!

«Чтоб тебя Чернобог забрал, сука».

Даже в Купалу не соизволил!

Может, и хорошо, что нет. В сложившейся ситуации это скорее насмешка, чем внимание со стороны любимого мужа. В том, что мать отца все же любила, не сомневался. Не любила бы, нашла б себе давно другого.

«Хотя нет, не нашла бы. Не в ее роду налево ходить. Берегиням это не положено».

— Мы сговорены давно, сама знаешь, — всё же ответил на её замечание.

Знала. Так много знала обо всём этом, что единственным моим желанием было встать из-за стола, распоров скрипом ножек дорогой наборный паркет, открыть портал и крошить до одури дверь отцовского тайника, чтобы переломить к лешему иглу его.

«Пусть бы сдох уже, только бы не видеть раз за разом всё более тусклый взгляд матери!»

— Исполнить долг не всегда равно счастье, — её тяжёлый вздох оседает коркой где-то внутри.

Встаю медленно, сдерживаясь. За то время, что нужно обойти стол, успеваю погасить в глазах пламя подземных костров. Сын своего отца.

«Все говорят — похож. Копия. Как ты смотришь на меня, мама? С теплом таким, будто каждый мой жест не отзывается в тебе болью и горечью».

— Зря ты не поехала никуда после Русальей недели.

Он же, вон, катается по морям та погорам. Свободный стал, переложив с больной головы на здоровую. А мать выезжать куда-то могла только в период между Русальей и Купалой.

В Купалу берегинь провожали обратно в мир навьих и ходу к людям им не было аж до нового лета.

— Сколько лет тебя уговариваю… — хоть так ему отомсти. Мы, Кощеи, чахнем даже над тем, что нам задарма не надо. Названо нашим, так только нашим и должно быть. Посмей мать вольничать, отец бы быстро прискакал разбираться и качать права.

Мои руки на её плечах ощущают тепло накрывших их ладоней… Каждый раз, приходя сюда,  чувствую себя вернувшимся в детство. Все было проще тогда, светлее и ярче.

«Спасибо тебе, мама, что дала мне это. Вопреки тому, кто я. И тому, как тяжело тебе было».

Пальцы сами собой чуть сжались.

— Не надо сынок, это твой отец.

«И откуда только поняла, о чём я думаю? Откуда в тёмной столько света и сил к прощению? И почему, почему мать его, она не стала ЕМУ светом?!»

По глазам вижу, сама задавалась этим вопросом не раз. Берегиня… Заряна — «зорька ясная». Светлая и чистая… Разве не на это надеялся отец, решив жениться на девушке их рода? Не вышло.

«Если бы все было так просто, то уже б давно распрощались с проклятием этим».

На самом же деле, не быть светом той, у кого в роду самоубийцы. Род берегинь пошел от девушки, узнавшей об измене суженого прямо накануне свадьбы. Утопилась прямо так, в свадебном наряде, ставшем ей саваном. Как бы чисты ни были потомки её, не выслужили перед Богами прощения за грех прародительницы.

— Слава обещал сестре, что привезет к тебе погостить на пару недель. Присмотришь?

Непоседливая девка пусть и была той, о каких говорят: «хлопот полон рот», но могла скрасить материнский досуг.

Мама всегда любила возиться детьми. Своих давно вырастила, выпустила из гнезда, а Ладе всего четырнадцать и огонь у неё нестабильный. Обещал Свету давно, что поговорю с мамой и пристрою девчонку поближе к воде, пусть уравновесит бушующую в пубертат стихию.

— Всегда рада, сынок. Всем вам, — упрека в тоне не было, но я сам все знал.

И что редко навещаю, и что брат тоже, вырвавшись из-под опеки, не торопился залететь на огонек.

«Ты не виновата, мам, что домой не тянет. Сколько не бейся, в одни руки семейного счастья не построишь. Мы оба не дурные давно. И слепотой богами не наказаны».

— А про Ганну подумай, — ввернула своё мать. — Не хочу тебе такой судьбы.

Как будто я хотел. Насмотрелся по юности ещё. Так ведь сговор не шутка.  Отец меня и не спрашивал в своем время, решил и точка. Слово дал, силой скрепили.

«Когда он вообще чужим мнением интересовался?»

Как бы сильно это не раздражало, приходилось признать, что иду по протоптанной им дороге. И сколько себе не вру, что перебираю баб только пока мы с Ганной не женаты, а потом не повторю отцовских ошибок, понимаю прекрасно: это все сильнее меня.