Образ двух высоких фигур в коридоре, стены которого как будто сжались. Узел в солнечном сплетении сдавило воспоминаниями. Глаза цвета зимнего неба беспокойно цеплялись за обшарпанную плитку пола, ладони, телефон, избегая моего лица. Ник не находил себе места. Кажется, он даже не понял до конца, что я приехала. Его сдержанный отец рассказал, что им позвонили спустя несколько часов после аварии. Антон слетел с дороги на мотоцикле. Первое что мелькнуло тогда у меня в мыслях “он точно сделал это специально”. Но зачем? При выполнении миссии, душа может уйти из тела спокойно, во сне. Зачем было устраивать происшествие?
Все стало понятно позже, когда вернулась Елена. Глаза ввалились, кожа собралась в уголках губ, она как будто постарела. Я физически чувствовала ее страх, он дребезжал даже в костях. Это ощущение бессилия. Когда обладая самой большой силой во вселенной — силой любви, не можешь ничего изменить. Я села рядом, коснувшись ее плечом. И направила всю свою энергию к сердцу, которое сжалось до размера горошины. Кажется, Елена боялась дышать и двигаться.
— Он обещал, что никогда больше не сядет на мотоцикл. — Прошептала она, не вытирая слезы. — Он поклялся.
Она еще много раз повторяла это. “Обещал”, “поклялся”, “как он мог”. И тогда я поняла, что это и стало предательством. Он предал того, кого любил. Он знал, что это разобьет сердце мамы. Наверное, это стало самым сложным испытанием для его бесконечной души. Потому что теперь и сама чувствую, что пока ты здесь — все это реально. Воплощение — лишь декорации, мы все просто играем роли. Но чувства РЕАЛЬНЫ.
Мы сидели там еще несколько часов, врач сухо сообщил, что пока улучшений нет. Владимир старался поддержать и успокоить жену. Ник продолжал беспрерывное движение, избегал взглядов, злился и кому-то звонил.
А потом попросил меня выйти, слишком пристально глядя в глаза. Мы стояли на лестничном пролете. Шаги глухо отлетали от стен и потолка.
— Скажешь правду? — начал баритон. Лицо было словно каменная маска, отчего внутри сразу сдавило.
— Конечно. О чем? — я старалась говорить спокойно и мягко, не уходить в обиду от странного поведения моего парня. “У него стресс” повторяла я мысленно.
— Ты спала с Антоном? — слова шумно упали на пол, отлетев эхом и повторившись еще пару раз.
— Нет. Я даже с тобой не спала. — Саша Белый помог выдержать напор разных эмоций и остаться спокойной. — С чего такие вопросы?
— А с того. — Он показал мне какую-то таблицу на телефоне. — Это распечатка звонков Антона.
Баритон сделал многозначительную паузу, мне стало понятно, к чему он клонит. Жириновский встал, готовый бороться за справедливость и наше доброе имя.
— Твой брат звонил мне. — Призналась я. — Если я скажу, о чем мы говорили, ты не поверишь.
— Рискни — с вызовом ответил тот. Восьмиклассница закрыла глаза ладонями.
— Мы говорили о перерождении, прошлых воплощениях и задачах души. — Я готовилась сказать, что-то другое, но мне не хотелось врать.
Ник рявкнул, что это бред, потому что Антон никогда не интересовался такими вопросами. Мы стояли там еще 20 минут, мой парень — как на допросе задавал мне каверзные вопросы, а я пыталась оправдаться.
— Ты была последней, кто говорил с ним перед случившимся. Дважды. — указывая в таблицу прорычал Ник.
“У него стресс, просто стресс” — мысленно скандировала я. Но Саша Белый прорвал оборону.
— Хватит! — Останавливая поток нелепых догадок о романе с Антоном. — Как бы страшно и тяжело тебе сейчас не было, у тебя нет права обвинять меня. Я сказала тебе правду, мне не за что оправдываться и нечего стыдиться. Если ты прямо сейчас не возьмешь себя в руки, мне придется уехать.
Ник замолчал, внимательно рассматривая меня, будто пытаясь понять, не блеф ли это. “У него стресс” — еще несколько раз прозвучало в сознании.
— Да, тебе лучше уехать. — Уверенно произнес баритон. И это стало последней каплей. Как будто пнули в живот и облили водой. Я внимательно посмотрела в серые глаза, закусила губу и молча спустилась по лестнице. Почему он не смог услышать? Почему не понял, что я искренна? Почему не увидел, как стараюсь?
Слезы горели на декабрьском морозе. Трясло внутри и снаружи. Злость, обида, усталость, грусть — бурлили внутри, готовые вырваться наружу.
— Амалия — донеслось из открытого окна серого мерседеса. Я вздрогнула от неожиданности. Саша вышел из машины и открыл мне дверь. Сказал, что переживал и поэтому решил подождать. А еще я оставила свою сумку на заднем сидении.
— Вижу, что ты дрожишь. Вижу, что пока не готова говорить. Мне нужен адрес и я отвезу тебя домой. — Он профессионально перешел на простые короткие фразы.
Он занес сумку и сказал, чтобы я звонила в любой момент. Смутно помню, как разделась и легла.
Беру телефон, почти час дня, 4 сообщения от Саши. Только от него. Накрываюсь одеялом. Психика, как и тело, у всех имеет разную выносливость. Один падает в обморок от вида крови, другой за пару недель оправится от страшной трагедии. Это как иммунитет. Как генетическая особенность.
Моя чрезмерная чувствительность и способность тонко чувствовать — дар, способность, которую можно развить. И это же — проклятье, потому что количество ощущений в минуту слишком велико. Нервная система перегружается и требует отдыха. Самый простой способ — сон.
Не знаю, сколько времени, где я и смутно кто. “Что там с Антоном?” — звенит в мыслях. Уже ночь? Пытаюсь нащупать телефон. Восемь вечера, значит я проспала больше 20 часов. Пытаюсь услышать тело, спрашиваю, готово ли оно вставать и в чем нуждается.
Ощущение, как при абстинентном синдроме. Жириновский говорит, что раз я козыряю умными словами, значит жить буду. Принимаю душ, Богиня напоминает, что стресс плохо влияет на состояние кожи и намазывается содержимым десятка баночек. Внутри на удивление спокойно, субличности ведут себя как ни в чем не бывало. Даже восьмиклассница спокойно рисует сердечки на доске Профессора. Женщины-кошки не видно, Саша Белый играет в шахматы с Бухгалтером. Идиллия. Это странно, учитывая вчерашний неприятный инцидент. Как будто происшествие замяли. И я догадываюсь, чьих рук это дело. Довольная Любовь высаживает белые розы по периметру внутреннего пространства. “Если бы не я, они бы революцию устроили” — объясняет фигура в белом. У нее появился голос. Не знаю, как это работает, но внутри разливается приятное тепло и кажется, что ничего страшного вчера не произошло. Просто недопонимание. Я сама виновата, что он не может мне доверять. Стоп! Это кто сказал? Из-за фигуры Любви показалась серая лужа Вины. Чувство вины необходимо, чтобы не переходить чужие границы и быть экологичным, у меня с этим все нормально. Сейчас Вина слишком большая и подвижная, но главное — неадекватная. Зову Совет Субличностей. Словно загипнотизированные, почти все согласны с Виной и Любовью. “Нужно позвонить и попросить прощения” — предлагает восьмиклассница. “Лучше ехать к нему и не уходить, пока не простит” — подсказывает Вина.
“Тщщщщ!” — хлыстом рассекает воздух женщина-кошка. Даже Саша Белый замирает. “Ник перешел черту, он был тем, кто сказал уезжать. Он не доверят, хотя не было повода. Он оттолкнул”. Совет делится на два лагеря: команда вины верит, что нельзя потерять Ника из-за такой глупости; остальные не готовы поступиться гордостью и самоуважением. Богиня сомневается, к кому примкнуть, но в итоге выбирает сторонников границ, потому что в том, как вчера вел себя Ник мало удовольствия.
Переключиться на другие мысли не получается, как в новостях, по всем каналам одно и то же разными словами. Классика внутреннего конфликта. Даже когда кажется, что какая-то команда побеждает, вторая приводит веский аргумент и возвращает сопротивление. Это может длиться неделями и даже годами. Внутренние конфликты частей могут быть маленькими, между двумя-тремя субличностями ежедневно. Например, заказать ли дессерт, что надеть, поставить ли на место коллегу и покупать ли очередную сумку. А бывают более серьезные, способные останавливать нормальное функционирование системы. Может пропасть аппетит, появиться тревога, бессонница и даже паническая атака. Это все — сигнальные огни, призванные обратить внимание на внутреннюю революцию.
