— Помнишь Кристину из нашего класса? — серьезное лицо тускло освещено, но мне видно глаза, неподвижно ожидающие реакции. Озадачено киваю. Он делает вдох и продолжает.

— На два класса младше училась ее сестра, Диана. Ты ее вряд ли помнишь с того времени. Я хорошо общался с Крис, потому что она была нормальной — звучит как оправдание. — Диана призналась мне в симпатии на нашем выпускном. Но я относился к ней как к ребенку, просто милая девочка. — пока рассказ кажется логичным. Ник больше не трогает лицо, погрузившись в воспоминания.

— В старших классах не до отношений было. Зачем мне с ней встречаться, мне … — он медлит, — короче, потом переезд в Америку. А там все по-другому — в этом слышится что-то болезненное. Наверное, время заграницей, в дали от семьи, в борьбе за внимание, статус и признание стало для него испытанием, а не возможностью. Минуту мы слушаем гул машин, доносящийся с самой длинной улице в мире.

— Она написала мне. Первое время несколько близких друзей оставались на связи, а потом как-то пропали. Диана и родители были единственными, кто напоминал о России. Но с мамой не обсудить всего, с папой тоже. Ты это уже поняла сегодня — красивые губы растягиваются в грустную улыбку, — поэтому переписка с Дианой стала как дневник на русском. Она поддерживала и казалась самым понимающим человеком на свете — в его рассказе было много искренности и переживаний, в носу защипало и я поймала слезу на щеке.

— Когда вернулся в город, предложил ей встретиться. Думал, что наша переписка — это своего рода особая связь. Хотел быть с ней. Думал, что хочу. Но первые же пару встреч, которые должны были стать чем-то типа продолжения, стали… — он подбирает слово и мне снова кажется, переводит — Пустыми. — выдыхает мужчина. И это отдается в груди разочарованием.

— Я понял, что не чувствую к ней того, что хотел почувствовать. Осталось ощущение обязательства, долга за годы поддержки. Был напуган. Потому, что она ждала от меня действий. И я сбежал, как трус — он потирает глаза, как будто пытаясь умыться. Его напряжение ощущается в комнате с пляшущими тенями от проезжающих машин.

— И сейчас, когда вернулся, предложил встретиться, чтобы объясниться. Тогда же мы столкнулись с тобой. Помнишь? — еще бы я забыла об этом эпичном падении и голом Валентине. Незабываемый вечер. Киваю, как будто между делом, как будто не было ни стыда, ни разодранной коленки, ни моего нечленораздельного мычания. Обычный вечер.

— Тогда я ей рассказал, как мог, о своем тупом поступке, попросил прощения и узнал, что она встречается.

— С Антоном? — неожиданно уточняю я. Ник отрицательно машет головой.

— Это выяснилось позже, когда мы уже обсудили, что остаемся друзьями. Я случайно увидел фото при второй встрече. Даже думал, шутка такая.

— Так у тебя с ней что-то было? — не выдерживаю напряжения. Субличности замерли с плакатами в ожидании ответа.

— Мы целовались один раз. Это считается? — серые глаза выглядят наивно и мило. Ну почему даже сейчас я думаю о нем с такой нежностью? Богиня хитро подмигивает, поправляя пеньюар.

— Это было, когда она уже встречалась с Антоном? — решаю уточнить, останавливая Богиню танком с Жириновским.

— Нет, в мой первый приезд — тараторит мужчина и снова закусывает губу. Из каморки кричит изгнанный за душноту Профессор: «кое-что не сходится!».

— Почему тогда твой отец решил, что вы спали?

— Потому что он видел нас в ресторане, а потом отправил одного из помощников следить за мной. Тот, как я понял, сказал, что мы снова встречались. А папа быстро делает выводы, даже не пытаясь разобраться. Он ведь даже не спросил тебя, где ты работаешь, какая специализация. Ему оказалось достаточно того вывода, который сделал сам. Начнешь спорить — ничего не изменится, тебя просто обвинят во лжи, потому что она не совпадает с его картиной мира — профессор и остальные опустили лозунги, Жириновский отогнал танк. Богиня разделась.

— А что за напряжение у тебя с Антоном? Из-за Дианы?

— Нет, конечно. Ты заметила это? — Ник делает глубокий вдох и я догадываюсь, что это долгая и непростая история.

— Расскажешь завтра? У меня глаза закрываются — решаю, что с нас на сегодня достаточно.

— Вызвать такси? — мягко спрашивает баритон.

— Нет, я останусь.

16 декабря 12.00

Открываю глаза и почти минуту пытаюсь понять, где я. Шторы плотно закрыты, только по левой стене тянется свет, как мост через бездну. Сколько времени? Где Ник? И мой телефон? Оглядываюсь в поисках последнего. Оказывается, близко, на тумбе у кровати. 12.02 на часах, одно сообщение от мамы: «Завтра придет главный врач и выпишут наверно не приезжай». Она научилась писать в мессенджере, но знаки препинания оказались непосильной задачей. Я улыбаюсь, потому что от этого сообщения не сжимается внутри, оно нейтральное. Решаю, что пора вставать и ехать домой. Внутренняя Богиня грустно вздыхает. Такого облома она еще долго не простит. Но вчера победила рациональность — субличность в образе бухгалтера и игрока в шахматы одновременно. Поддаться базовым инстинктам проще всего и часто в этом есть смысл. Но в нашем случае, это бы только все усложнило. Если я собираюсь забыть этого мужчину, провести с ним ночь немного не вписывается в план. Да, с учетом вчерашнего разговора никакой драмы нет. Но и официальных отношений между нами пока тоже нет. А если я собираюсь строить с ним отношения — успеем, в более адекватном состоянии. Поэтому на все аргументы разгоряченной Богини был ответ «не сегодня». Может быть дело в том, что для меня поговорка «жизнь одна, надо наслаждаться и не думать о последствиях» — совершенная чушь. Не хочется потом вечно видеть в своей Книге жизни необдуманные поступки и еще за них объясняться с наставниками. Конечно, никто не ругает, но приятнее, когда хвалят, а не посылают сделать работу над ошибками. Поэтому, закрыв Богиню в каморке, где сидит Профессор, я умылась и легла спать. Ну не ехать же в такой час, в таком состоянии, ночью домой? Из-за угла хитро выглядывает восьмиклассница. Это была ее идея. Так мило просто лежать рядом и проснуться вместе. Она надеется на высокие чувства, ее не интересуют связи на одну ночь. Жириновский поддерживает.

Ник заглядывает и, увидев, что я не сплю, заходит в номер. В руках два пакета. Судя по аромату, там что-то вкусное и кофе. Сглатываю выделившуюся слюну и довольно улыбаюсь, предвкушая завтрак.

— Выспалась? — киваю. Он снимает верхнюю одежду и уходит мыть руки. На кресле у окна висит платье, вчера Ник заботливо выдал свою чистую футболку, чтобы мне было удобно. На бирке было страшное XXXL, с его ростом и телосложением найти одежду, должно быть, непросто. Футболка доходит мне до середины бедер. Ну когда еще такой дылде как я почувствовать себя маленькой. Восьмиклассница в восторге, Богиня еще надеется. Сажусь по-турецки, накрываюсь одеялом и жду.

— Я сходил в «Лаврушку», взял разного, не знаю, что тебе понравится — разбирая содержимое пакетов объясняет высоченная фигура. — Вареники купил, ты же любишь? — он оборачивается в ожидании обратной связи.

— Давай сначала кофе — тяну руки, как маленький ребенок. Это что-то новое. Субличности указывают на восьмиклассницу, которая так флиртует. Только этого не хватало. Лучше бы я продолжала мычать в отсутствии программы общения в мужчинами. Ник передает мне стакан, кажется, он старается выглядеть непринужденно, но стесняется. Меня? Почему?

Парень устраивается на кровати, как на пледе для пикника, мы обсуждаем блюда разных стран, которые подходят для завтрака и те, что кажутся странными. Жуем и смеемся, Ник забывает о неловкости, я о том, что сижу в футболке и трусах. Серые глаза пристально следят за моими губами, я чувствую тепло внизу живота, сглатываю. Стараюсь не терять нить разговора о немецких сосисках. Богиня тарабанит в дверь каморки. Делаю большой глоток еще горячего кофе, прячась за стаканом. Прикрываю глаза, надеюсь, что так меня не видно.