«У меня есть рейтинг людей. И теперь на 2 месте — ты, Амалия».
«А кто на первом?» — не уверена, что действительно хочу знать ответ, но отправляю. «Александр печатает…» — заботливо сообщает телеграмм. Еще секунда ожидания. «Моя дочь».
Останавливаюсь посреди улицы. Пытаюсь переварить информацию. Телефон в руках дрожит, нажимаю «принять».
— Неожиданно? — весело спрашивает голос.
— Ага — выдавливаю, продолжая стоять на месте. Это он про сообщение или звонок?
— Ты поела? — снова мычу. Может у меня есть субличность коровы?
— Рассказать про дочь? — этим вопросом Саша как будто стучится: «можно? Ты готова?».
— Мугу — отвечает «Буренка».
— Дочке 5, жена влюбилась в кого-то, мы в процессе развода — буднично и легко сообщает друг. — Утром адвокат сообщил, что она подала документы на лишение меня прав, пришлось вернуться.
— Зачем? То есть почему? — мыслительный процесс заторможен, как будто не хватает драйвера для таких ситуаций. Хотя, ну дочь и прекрасно. Что за реакция?
— Человеческая психика слишком сложна для понимания, если бы я разбирался в этом — не стал бы психиатром — пытается шутить он. Снова несмешно.
— Ты можешь потерять дочь? — спрашиваю серьезно.
— Вряд ли. На это нет оснований — в голосе смесь уверенности и усталости. — Я просто не думал, что когда-то придется бороться с любимым человеком за другого любимого человека.
— Это больно — чувствую жжение в носу и подступающие слезы. Не знаю, что за отношения между ними, но вряд ли Саша заслуживает этого.
Сажусь на качели в одном из дворов и мы говорим больше часа. Друг рассказывает историю любви из желания спасти из зависимости и депрессии. Она — девочка из детского дома, которой некуда было идти и ему показалось, что жалость может быть основанием для брака. Для «брака» да, но не для союза. Через два года лечения девушке стало лучше. Потом беременность, рождение дочери и снова депрессия. Саше приходилось работать, ухаживать за ребенком и женой. «Кажется, тогда я отдал все кармические долги» — хихикает он над очередной «шуткой». Одна из его субличностей, должно быть, Петросян. Слушаю и еще больше проникаюсь силой, мужеством и уровнем принятия.
— Искренне хочу, чтобы она была счастлива. Но мысль о том, что не смогу видеть дочь — разрывает сердце. Она же моя! Никого так не любил и никогда не чувствовал такой любви в ответ. Не хочу отдавать ее — он замолкает и, кажется, плачет. Это действительно тяжело, а держать все в себе — как копить заряд ядерной бомбы. Рано или поздно — взорвется и навредит всем. Саша шмыгает носом. Представляю, что укутываю его теплом, как он делал это для меня.
— Спасибо, что ты рядом — тихо доносится из трубки и это так трогательно. Мы сидим молча еще какое-то время, просто присутствуя, наполняя друг друга.
— Видимо хорошее в прошлых жизнях я тоже делал, раз мне дали тебя — слышу в голосе улыбку. — Ты решила не идти на лекцию?
— Неа. Я иду шопиться — радостно, как подросток на каникулах, объявляю я, и не чувствую, что виновата.
— Клааасс — тянет он и мне становится еще легче — созвонимся вечером? Ну или пиши, как соскучишься — он делает вдох, чтобы сказать что-то еще.
— Саш, — неожиданно для себя прерываю поток слов — а мы могли бы быть вместе? — трубка молчит. Восьмиклассница нервно дергает косички.
— Если ты когда-нибудь выберешь меня, я буду счастлив. Но, сдается мне, у тебя на Земле совсем другая миссия.
— Покрываюсь мурашками. Он знает? Пытаюсь найти слова или мысли, но в голове пустота.
— Красавчик! — выкрикивает Жириновский и я с ним. Смех на том конце выводит из ступора и я понимаю, как странно это звучало. Сгибаюсь напополам от хохота. Мы постепенно успокаиваемся и аккуратно касаясь словами воздуха, Саша говорит: «Ты моя анамкара. Не знаю, суждено ли нам быть чем-то большим. Я благодарю всех Богов, что позволили мне встретить тебя».
Этот мужчина разрывает сердце. Нет, он его наоборот склеивает, наполняет и согревает. Я и не знала, что любовь — не всегда боль. Если и может быть причина мне оставаться в этом мире, то это ОН.
Пока каждый наш разговор — как проработка с психотерапевтом. Хотя стоп, ведь так оно и есть. Вне работы уже не замечаешь, как применяешь рабочие техники, суггестии, чистый язык, специальные вопросы. Мы такие же люди, но деформированные профессией.
До бутика один перекресток. Хочу замедлить время наслаждения моментом.
Не все идеально. Я не понимаю, что у нас с Ником. Мне далеко до нормальных отношений с мамой. Времени на миссию все меньше. Но прямо сейчас, если не цепляться за прошлое и будущее — я есть, чувствую себя хорошо, дышу солнечным декабрьским воздухом и, сбежав с конференции, иду тратить деньги. «Инвестировать» — поправляет Богиня. Жизнь не должна быть только борьбой или гонкой, это утомительно, особенно в скафандрах. А вот мелодичное покачивание в невесомости, созерцание и полет — отлично. «Плыву» по улицам и представляю идеальный костюм, который сможет ощущаться «новой кожей». Захожу в бутик, чувствую себя «важной персоной» и наслаждаюсь этим состоянием, но не из попытки доказать другим, а в уважении к себе. Из этой точки хочется всем улыбаться, быть вежливым и щедрым. В этом состоянии нет сравнения с другими, но есть много человечности, экологичности и наслаждения.
Консультанты предлагают присесть на диван, выбрать напитки, приносят модели моего размера. Я примеряю только один, серый, давая ему шанс, но это не совсем то, что мне представлялось. А потом приносят идеальную темно-бордовую тройку с брюками-палаццо. Новый образ под новое ощущение себя. Смотрю в отражение и мысленно шепчу «ты достойна». Звучит, как в рекламе, улыбаюсь этому нелепому пафосу и зову консультанта. Не сморю на стоимость, благодарю ребят за помощь и выхожу в позолоченный солнцем Ереван. Свет почти оранжевый, вдали розоватые облака. Последние недели принесли мне больше радости и ощущения жизни, чем предыдущие несколько лет. Что изменилось? Намерение. Я решила, что готова создавать что-то другое, «открывать двери новыми ключами». Как можно было забыть об этой созидающей силе? Почему я соглашалась на заданный сценарий, а не придумывала свой? Высшее Я подсказывает: «это тоже опыт». Только после завершения урока можешь осознать его и увидеть со стороны.
Возвращаюсь в отель, решаю снова заказать ужин в номер. Смотрю на часы, чтобы не пропустить назначенного времени звонка. Немного волнуюсь. Восьмиклассница грызет ногти, Профессор объясняет, что это онихофагия, компульсивная привычка. «Интереснейшая» лекция прерывается звуком вызова. Экран высвечивает «Ник», настраиваюсь и нажимаю зеленую кнопку.
— Привет, сладкая! — не голос, а мёд.
— Привет — смущенно и осторожно.
— Как дела? Закончила на сегодня учебу?
— Ага — ну хотя бы не коровье мычание.
— Я только приехал, еще не ходил в душ. Уставший от дороги и папиной критики. Когда ты возвращаешься? — на фоне слышу какой-то шум.
— В воскресенье вечером — прислушиваюсь внимательнее.
— Забрать тебя? — шуршание и треск.
— Как хочешь — почему-то меня беспокоит это, — что за шум? — решаю спросить напрямую.
— Распаковываю новый чемодан.
— Зачем?
— Не могу поместить вещи, чтобы отвезти домой.
— К родителям?
В Москву, к себе — замираю. Этот инстинкт вшит на уровне бессознательного «бей/замри/беги». Я, по всей видимости, кроме субличности коровы имею еще часть в образе опоссума, которого стресс парализует. Отвезти вещи «домой в Москву» значит, что он уедет и тут вариантов не много: отношения на расстоянии и отсутствие отношений. Он там, я здесь, общение по телефону дается нам непросто, мы отдаляемся, у него другая, я не успеваю выполнить миссию, остаюсь здесь навечно одинокая, несчастная и заключенная в это бренное тело, которое еще и стареет! «Отставить панику» — кричит Жириновский. Вот это меня понесло, классика когнитивных искажений: обобщение и предсказания. Так, Ванга Александровна, давай по фактам: пока не понято, что между вами, Москва — не северный полюс, он может съездить и вернуться. Выдыхаю.