— Почему ты пытался вломиться на мою кухню?

— Когда я увидел свет, я захотел убедиться, что всё в порядке, так что я обошёл здание и оказался у заднего входа, чтобы проверить.

— О-о, мой герой. Это мило узнать, что в глубине души у тебя всё ещё осталась капля достоинства, чтобы помогать людям.

Логан смущённо на меня посмотрел. Засранец был только милее, когда был не в своей тарелке.

— Старшая школа Форт Джонсон, — сказала я.

— Ого, ты действительно провела исследование обо мне. Я думаю, я тебе нравлюсь.

— Мы ходили в одну школу

— Это было давно. Ты уверена?

— Да, я уверена, — настаивала я.

Положив указательный палец на подбородок, Логан смотрел в потолок. Либо он ломал себе мозг, либо притормозил на время, чтобы не обидеть меня.

— Расслабься. Я не жду, что ты вспомнишь меня. Я была скромной первокурсницей в новой школе, а ты был звёздным игроком в футбол.

На его лице появилось выражение гордости.

— Это были чудесные годы.

Я пожала плечами:

— Ну да.

— Итак, наши пути уже пересекались. Мир тесен.

— Недостаточно тесен.

— Я не твой враг, Лип.

— Ты точно не мой друг.

— Я хотел бы им быть.

Я почувствовала слабость в коленях, а моё сердце пропустило…

Проклятье! Лип! не более пяти секунд назад ты говорила о том, какая ты сильная женщина. Логан произнёс четыре слова своим глубоким хриплым голосом, и ты превратилась в желе. Это были даже не грязные словечки.

— Ох, ты хорош. Ты очень хорош. Но я лучше. У меня есть иммунитет ко всему этому, — я взмахнула рукой, очерчивая его тело. Его высокое, подтянутое тело.

Логан усмехнулся.

— Ты мне нравишься, Лип Смекер.

Повернув голову в сторону, я сказала:

— Конечно, нравлюсь. Я очень очаровательная.

— Могу я спросить кое-что?

— Конечно.

— Почему ты так категорична насчёт продажи этого места?

— Я не хочу. Этой причины достаточно для вас, мистер Хит.

Если бы я сказала ему настоящую причину, я знаю, он нашёл бы как использовать это в качестве оружия против меня.

— Есть что-то ещё, что держит тебя в этой точке, — сказал он.

— Ты так думаешь, м-м-м?

Логан сделал три шага, останавливаясь в футе от меня.

— Я собираюсь узнать, что это, Лип.

— Удачи с этим, Логан.

— Вызов принят.

— Ты один из заносчивых подонков.

Его лицо дёрнулось, сдерживая смех.

— Это самое милое, что ты мне говорила.

— У меня есть работа, которую я должна сделать, мистер Хит. Так что будьте так любезны, выметайтесь из моей кондитерской.

— Люблю женщин, которые знают, чего хотят.

— И это ты подальше отсюда.

— Я вернусь, — сказал он.

— Уверена, что так и будет.

Логан пошёл к выходу через коридор, но остановился.

Он обернулся через плечо и сказал:

— Лип.

— Да?

— Я рад, что мой день начался с тебя.

Я почувствовала, как румянец покрывает мои щеки.

— О, и… это был первый день в школе. Твой шкафчик. На тебе были очки в красной оправе.

Не дожидаясь ответа, Логан оставил меня стоять посреди кухни, ошеломлённую и на грани обморока.

Когда Логан ушёл, я попыталась сфокусироваться и вернуться к ежедневной рутине. Но я не могла выбросить его, его слова или то, как он заставлял меня чувствовать себя из головы. Я была как громом поражена, когда он признал, что помнит меня. Потом мне в голову пришла ужасная мысль. Что, если он видел меня, подглядывающей из-за углов или сидящей на трибунах во время футбольных тренировок столько лет назад?

Появилось ощущение, будто стены маленькой кухни начали по дюйму сжиматься вокруг меня, вызывая чувство клаустрофобии. Положив руки на столешницу витрины, я сделала усилие, чтобы наполнять и опустошать лёгкие кислородом. Я была на грани полномасштабной панической атаки, когда Вейви вошла через дверь. Не желая вызывать у неё какое-либо беспокойство, я подавила желание выпустить желчь, наполняющую горло и, вместо этого, надела маску счастливейшего лица, которое могла выдавить.

— Элифелета, нам нужно поговорить прежде, чем мы откроемся, — сказала она.

Это всегда плохо, если кому-то нужно поговорить с вами. В девяносто девяти и девяти десятых процента случаев это что-то, что вы предпочли бы не слышать. Только два раза Вейви произносила эти слова: когда умер дедушка и когда погибли мои родители. Незамедлительно, в груди появилось чувство, как будто огромный булыжник балансирует у пропасти, дожидаясь, чтобы его толкнули, и он разбил моё сердце.

Я сделала ещё один глубокий вдох и выпрямилась.

— Хоро-о-о-шо.

— Давай присядем.

Я проследовала за ней в магазин, мы обе присели за один из хлипких круглых столиков.

Она выдохнула и сказала:

— Я думаю, тебе стоит продать магазин.

— Этого не произойдёт.

Она накрыла мою ладонь своей.

— Тот молодой человек, что был здесь вчера…

— Придурок.

— Может быть и так, но он прав.

Я тряхнула головой и отодвинулась от столика.

— Этот вопрос закрыт.

— Элифелета Кора Смекер, ты будешь сидеть здесь и слушать, что я тебе скажу.

Нехотя, я придвинулась обратно к столику.

— Я знаю, почему ты сделала это, — она обвела рукой пекарню.

— Я сделала это ради нас.

— В основном ты сделала это ради меня.

— Это не так.

— Элифелета, ты ужасная лгунья. Я думаю, тебе стоит хотя бы выслушать то, что это молодой человек хочет сказать.

— Ну, я не собираюсь этого делать. Это место особенное.

— Моя сладкая девочка, я много думала об этом. И мне стало очевидно, что я пыталась вернуться к тому времени, когда моё сердце не было разбито, — её светло-зелёные глаза наполнились слезами. — К сожалению, что-то однажды разбитое никогда не станет прежним, сколько бы клея ты не использовал. Сохраняя эту кондитерскую в этом месте, мы не вернём Леона или кого бы то ни было ещё. Если ты примешь предложение, ты будешь финансово обеспечена.

Говоря «кого бы то ни было ещё», она имела в виду моих родителей, особенно отца, единственного сына Вейви. Она никогда не избегала разговоров о моём дедушке. На самом деле, сразу после его смерти, как только упоминалось его имя, это приносило потоп слёз в её глаза. Но время шло и слёзы стали смешиваться со смехом и добрыми воспоминаниями.

Раньше я задавалась вопросом, почему Вейви редко говорит о моём отце. После несчастного случая она сохраняла тишину в то время, как я рыдала и задавалась безответными вопросами. Когда я почувствовала себя достаточно сильной, чтобы пройти с ней по реке воспоминаний, отчаянно цепляясь за хорошие воспоминания об отце, на её лице появился мимолётный намёк на улыбку. Но когда я закончила предаваться воспоминаниям и она убедилась, что я в порядке, Вейви сразу же ушла, вернувшись с красными опухшими глазами. Хотя потеря любви всей её жизни разбило ей сердце, я предполагаю, что в некотором роде она была к этому готова. Потеря единственного ребёнка же сломила её душу. Ни один родитель не может быть готов к такому. Это не то, как жизнь должна работать.

— Я не понимаю, почему ты говоришь мне всё это, — сказала я.

Она заколебалась на мгновение.

— Вчера я была у врача.

— Почему ты не сказала мне, что у тебя назначен приём? Я бы пошла с тобой.

— Ты и так уже была расстроена из-за молодого человека. Я не хотела добавлять тебе стресса.

— Я взрослая женщина, Вейви.

Подняв руку, она обхватила мою щеку ладонью:

— Да, ты взрослая, и я так горда тем, какой женщиной ты стала. Ты так красива и внутри и снаружи.

— Что сказал врач?

Она прикрыла глаза.

— Рак распространился на поджелудочную.

Два года назад в возрасте семидесяти пяти лет у Вейви диагностировали рак груди третьей степени. Двойная мастэктомия и химиотерапия тяжело сказались на ней, но она преодолела это. Не считая лет, когда умерли дедушка и отец, это было худшим годом в её жизни. Во время её последнего сеанса химиотерапии, она сказала, что в независимости от результатов, она не станет проходить через этот ад ещё раз. Тогда я ужасно разозлилась. Как Вейви могла предположительно покинуть меня? Она была единственной семьёй, что у меня осталась. Несколько родственников, которых я едва ли помнила, были разбросаны по всей стране. Они были незнакомцами. Вейви была моим домом. Моей безопасной гаванью.