Он спрашивал — она не отвечала. Ему думалось, что так она продлевала его пребывание здесь. Может, ей и в самом деле было одиноко?

Спелый плод лазурного цвета лег в протянутую ладонь Адиль — она сорвала его аккуратным, но быстрым движением и кинула Тазеусу.

— Ешь, — обронила она и продолжила свой путь. Тазеус послушно вгрызся в твердую оболочку, обломавшую бы ему все зубы, не будь они закалены ореховыми скорлупками. Когда сладкий вяжущий сок заполнил рот, Тазеус замычал в удивлении и восторге. Ничего вкуснее он и не пробовал! Адиль обернулась на него через плечо и усмехнулась. Она точно хотела оставить его здесь, но Тазеус и не собирался уходить. Пока что.

***

В отдалении от хижины и рощи стояло каменное сооружение, со всех сторон, кроме входа, занесенное снегом. Адиль молчала — Тазеус и не спрашивал. Внутри оказались голые стены и каменный алтарь, устланный багряными шкурами. Тазеус замер у входа в нерешительности, наблюдая, как Адиль сбрасывает с себя шубу, оставаясь в тонком белом платье, вышитом голубыми узорами. Словно откликаясь на них, каменные стены загорелись лазурными символами — знаками древнего языка, как догадался Тазеус. Загадочный алтарь теперь выглядел устрашающим и напоминал жертвенник, особенно когда шерсть на шкурах вздыбилась и затрепетала, стоило Адиль приблизиться к нему.

Сердце Тазеуса пропустила удар. Он узнал их — узнал эти шкуры.

— Где вечерние багрянцы, которые привезли меня сюда? — прохрипел он едва слышно. Адиль обернулась к нему со странной улыбкой, заводя седую прядку за ухо. В голубом потустороннем свечении стен и узоров на платье она казалась старше. Древнее. Могущественнее. Но лицо ее оставалось все таким же молодым и прекрасным. Здесь ее добродушие и гостеприимство не могли обмануть Тазеуса — она все еще оставалось ведьмой заснеженных пустошей. Не из легенд — настоящей.

— Твоя жизнь в обмен на жизнь питомцев, — произнесла она. Голос ее звучал глубоко и отовсюду. Тазеус вздрогнул и невольно отступил назад. Адиль ступила на жертвенник и легла на него, касаясь щекой темно-красных шкур. Тазеус сглотнул. В груди все похолодело. — Не думал ли ты в самом деле, что легенды о злой ведьме — пустая выдумка?

Тазеус не думал — он выскользнул из сооружения, казавшегося ему теперь гробницей с похороненными в ней надеждами. Он не мог уйти, даже если захотел бы сделать это прямо сейчас. Багрянцы, отважно тянущие за собой сани Тазеуса, оказались им беспечно забыты и поплатились за его решения смертью. Адиль осталась внутри и явно не собиралась выходить. Он не хотел думать о том, что она делала там. Ноги сами вели его к горным хребтам, недавно подарившим ему надежду, а теперь казавшимся единственным, что способно дать ему ответы.

Он шел долго и безостановочно. Живот его все еще был полон лазурным соком, а потому Тазеус не чувствовал ни голода, ни усталости. Осознание этого пугало его даже больше, чем ведьма, оставленная позади.

Когда он вышел на вершину холма, над его головой расстилалось полотно звезд. Пологий склон уходил к запорошенным мерцающим снегом каменным развалинам, некогда бывшим, как догадался Тазеус, крепостными стенами. Чуть в отдалении начинались горы. Тазеус вглядывался в них долго и упорно, но так и не смог разглядеть ответы. Живот скрутило болезненным отчаянием пополам с голодом. Тазеус испустил обреченный вздох. Все было зря.

— Почему же — раздался голос над его ухом. Тазеус резко развернулся, встречаясь взглядом с льдистыми смеющимися глазами. Адиль стояла совсем близко. Закутанная в шубу, она прислонилась к нему грудью и прошептала: — Я напугала тебя? Прости. Ты пришел за ответами. Так вот же они.

Она развернула его лицом к горам и окинула их взмахом руки.

— Что ты видишь перед собой?

— Горы, — неуверенно ответил Тазеус.

Адиль прикрыла ему глаза холодной рукой.

— Что ты видишь, Тазеус?

Он видел высокие каменные стены. Людей, обживших берег протекающей рядом реки. Детей, звонко смеющихся, катающихся на спинах утренних румянцев. Он видел мужчин и женщин, их спокойную, размеренную жизнь. Он видел поселение, полное жизни, работы, отдыха, очарования быта и развлечений. Он видел уходящие ввысь пики гор, вздымающиеся, словно…

Он заметил движение у подножья — огромную серую лапу, что он сначала принял за груду камней. Он все понял — и задрожал. Темный блестящий глаз с лазурной радужкой следил за ним — то был глаз великой черепахи, покоившей на своей спине то, что Тазеус по ошибке принял за горы. Он отшатнулся. Рука с его лица исчезла. Он огляделся — снежную тишину разрушал лишь свист блуждающего ветра да дыхание Адиль, что все это время прижималась к нему сзади.

— Ты видел ее — сказала она. — Богиню северных земель. Теперь она спит — и сон ее уже так долог, что ни я, ни ты не сможем себе его вообразить. В своем сне она видит нас — через звезды в безоблачные ночи, через парящие снежинки, когда облака застилают небо. Ее размеренное дыхание гонит к нам холодные ветра. Она спит, но все еще охраняет нас. И дает нам имена на своем древнем языке.

Тазеус замер. Великое дерево Уста, чью тайну не знал никто. Из поколения в поколение его уважали, ему поклонялись, подносили дары и новорожденных детей. Великое дерево Уста носило на своих ветвях имена всех жителей северных деревень.

— Но зачем тогда ты…

Он не договорил. Адиль смотрела на него долгим, тяжелым взглядом. Разомкнув губы, она произнесла:

— Пойдем домой. Ты устал и проголодался.

Тазеус послушался. Все в этом мире казалось ему теперь неважным.

***

Живя вместе, они делили обязанности. Адиль приносила мясо, рыбу и ягоды — Тазеус готовил их на жаровне. Адиль застилала постель — Тазеус подметал деревянные полы, разгоняя в стороны непослушные тени. Они спали вместе, на одной кровати, прижимаясь друг к другу спинами, но Адиль всегда просыпалась раньше, как бы поздно не ложилась. Каждый день она уходила к алтарю, возвращаясь оттуда уставшей и помятой, словно вела там ожесточенную борьбу с призраками ушедших эпох. Тазеус мог лишь догадываться — он никогда не уходил с ней. Иногда он вспоминал о родной деревне, гадая, сколько дней или месяцев назад покинул ее.

— Альмираль все еще ждет тебя — однажды обмолвилась Адиль. — Богиня справедливо наградила ее именем.

— Мне стоит вернуться — сказал тогда Тазеус, не понимая, утверждал ли он или задавал вопрос.

— Боюсь, она уже стара — Адиль улыбнулась грустно и будто извиняясь. — Когда ты вернешься, последний лепесток ее имени уже упадет с великого дерева.

Тазеус долго думал об их коротком разговоре. Он был все также молод, но, вернувшись, он уже не застанет никого из тех, кого знал. Ему было просто не суждено вернуться.

***

Когда багряное солнце катилось к закату, Тазеус остановился у двери, ведущей в хижину. Он уже потерял счет дням. Он не думал о возвращении, но сердце сжималось каждый раз, когда он смотрел на юг — туда, откуда когда-то пришел. Адиль тихо подошла к нему и взяла за руку. Отчего-то сейчас ее кожа, вечно мерзлая, отдавала ласковым теплом. Он не успел как следует подумать об этом — взглянув в ее глаза, он вдруг все понял.

— Пойдем со мной. К алтарю.

Тазеус послушался и позволил ведьме вести его за собой.

***

Выцветшая до снежно-белого цвета шерсть багрянцев щекотала его кожу. Тазеус проснулся, ощущая пустоту. Он был один. Он помнил их прощание. Он знал, что Адиль ушла к Богине. Босыми ступнями по ледяным пустошам она преодолела тот долгий путь, что некогда прошел и сам Тазеус.

Когда он проходил через рощу, деревья расцветали. Он сорвал один из спелых лазуритных плодов. Липкий сок теперь казался ему выцветшим, как шкуры багрянцев, и безвкусным.

Когда он вернулся в хижину, тени-человечки замерли в нерешительности лишь на мгновение и тут же подбежали к нему, запрыгивая за воротник белой шубы. Теперь он понимал их беспорядочное трещание: «Хранитель вернулся, Хранитель вернулся!» — ликовали они.