Людмила Сергеевна постучалась и раскрыла дверь.

— Василий Михайлович, я пришла представить вам вашу коллегу, — начала она, подзывая меня рукой.

Кто бы только знал, как мне не хотелось сейчас входить в этот кабинет к Василию Михайловичу, но, покорившись, я сделала шаг и оказалась под пристальным взглядом небольшого класса и его учителя — лысоватого маньяка Василия Михайловича.

Увидев меня, он вскинул брови в удивлении, но ничего не сказал, чему я даже была благодарна.

— Василий Михайлович, дети, это Надежда Львовна — наш новый учитель труда, — представила Людмила Сергеевна.

— А мне так нравилось забивать гвозди в табуреты, — иронично заметила одна из учениц — черноволосая красавица с тяжелым взглядом.

— Юбка, как у Ирки, да? — прошептал кто-то, и я ощутила, как щеки заливаются предательским румянцем.

— Добрый день, — коротко выдавила я.

— Ну что, Надежда Львовна, — издевательски улыбаясь, произнес Василий, — Рад видеть вас в нашей школе! Уверен, мы подружимся.

Подмигнув мне в своей маньяческой манере, Василий Михайлович хохотнул и обратился к ученикам:

— Чего рты раскрыли? Возвращаемся к работе!

Отвернувшись, дети занялись своими делами, а я поспешила покинуть кабинет, слыша, как директриса на прощание говорит девочкам:

— На следующей неделе вы идете на урок в двести восьмой кабинет.

Я подняла глаза, заметив табличку «208» прямо напротив.

— Могу я посмотреть? — Я кивнула на свой кабинет, когда директриса вышла и заперла дверь.

— Да, там должны были уже убраться, — Людмила Сергеевна дернулся ручку, и дверь двести восьмого кабинета распахнулась. — Входите, располагайтесь. Когда закончите, зайдите ко мне. Оформим документы.

Я кивнула и, оставшись одна, прошла в кабинет.

Это было небольшое помещение с пятью партами, на которых были установлены советские швейные машинки, которые по тяжести могли сойти за штангу в спортзале. Стол учителя располагался в углу, и меня даже порадовало то, какое расстояние было между столом учителя и детскими партами. Чем дальше — тем лучше.

Я приехала сюда не дружить с учителями, не воспитывать учеников, не строить из себя хорошего преподавателя. Мне нужно лишь сшить пару дурацких фартуков, а так не успею оглянуться — и год пройдет.

Лишь бы эти допотопные машинки вообще работали.

Вот и проверим. В конце концов, мне нужно разобраться с своими брюками.

Конец сентября. Золотая осень резко закончилась, и мое пребывание в Булкине стало еще более удручающим. Квартира, которую для меня сняла Гела, за неделю так и не преобразилась, ведь в этом захудалом городишке вряд ли отыщется сервис, способный из унылого помещения с обоями в мелкий горошек создать интерьеры Метрополя.

За окном унылая темнота и мерзкий накрапывающий дождик. Еще слишком рано, чтобы идти в школу, хотя я уже полностью готова к тому, чтобы пережить этот кошмар. Легкий дневной макияж, длинные золотистые волосы, собранные в низкий хвост, черная юбка-карандаш и укороченный жакет добавляли мне уверенности в собственном профессионализме.

Всю неделю я прослушивала курсы психологов о том, как вести себя с подростками, и, окончательно устав от всего этого, приняла важную для себя мысль.

Да, я не преподаватель, так что я не должна заниматься детьми. Эти пятнадцатилетние девочки явно уже сами разобрались со своим воспитанием, и наставник в моем лице им не нужен. Я пришла в школу только для того, чтобы доказать жениху, что достойна быть рядом с ним в тех условиях, которыми он располагает. В самых шикарных условиях. И я вытерплю год в периферийном Булкине, чтобы переродившимся фениксом вернуться в роскошный особняк Антона и под марш Мендельсона, сыгранный живым оркестром, выйти замуж за мужчину своей мечты.

А девочки…Девочкам от меня нужно одно — чтобы я не напрягала их глупым уроком труда.

***

Свернув зонтик-трость и хорошенько стряхнув с него дождевые капли, я потянулась к ручке входной двери, но меня опередила крепкая мужская ладонь. Я перевела взгляд от руки в ярко-желтой толстовке выше и встретилась взглядами с сияющим физруком.

— Доброе утро, Надежда Валенкина, — бодро поприветствовал он, и я закатила глаза.

— Надин. Меня зовут Надин, — сквозь зубы пробормотала я и кивнула на все еще закрытую дверь, — Может, вы все-таки дадите мне войти?

— Я думал, мы перешли на «ты», — Николай подмигнул мне, открывая дверь.

Покачав головой, я вошла в школу. Не оборачиваясь на назойливого физрука, пошла по коридору, звонко отстукивая каблуками по плитке. Уверена, этот парнишка стоит, как вкопанный, провожая меня взглядом. Не доводилось же ему где-то в Булкине видеть отработанную модельную походку на высоких каблуках.

Я уверенно шла вперед, покачивая бедрами, как вдруг грязная швабра перегородила мне путь, едва не сбив с ног. Я перевела широко распахнутые глаза на причину сорванного дефиле. В стороне, вытянув перед собой деревянную швабру, стояла невысокая бабуля с косматыми бровями.

— Куда без второй обуви?! — прогремела она неприятным голосом.

— Я учитель! — вспыхнула я, поправляя слегка задравшуюся юбку.

— Да хоть президент! — пробурчала бабка, шваброй отгоняя меня обратно ко входу.

Я развернулась и, фыркнув, покинула коридор, не обращая внимания на бабульку, которая принялась усердно натирать и без того чистый пол.

В холле я столкнулась с Николаем, который смотрел на меня, с трудом сдерживая смех. В его руках был обыкновенный пакет из местного супермаркета. Гадко хихикнув себе под нос, парень присел на голубую скамеечку и достал из пакета чистые кроссовки.

Я снова глянула на уборщицу, гадая, как же мне добраться до лестницы в обход этого Мойдодыра. Николай закончил переодевать обувь и вытянулся во весь рост рядом со мной, и я даже удивилась, что, постоянно вращаясь среди профессиональных моделей, я все еще отмечаю про себя рост окружающих меня мужчин. Должно быть, Николай Николаевич хорош в баскетболе. Или волейболе. Или в любом другом виде спорта, ведь, помимо высокого роста, он обладал в целом довольно крепко сложенным телом.

— Уже закончила осматривать меня? — усмехнулся он, и я, мгновенно покраснев, одернула себя.

— Просто пыталась понять, где ты откопал это вопиюще желтое худи? — сыронизировала я, отводя от парня глаза.

— О, так мы снова на «ты», — его довольный голос прозвучал прямо над моим ухом, — Виталину Марковну не обойти, не надейся.

— Что? — не поняла я, снова переводя взгляд на голубые глаза физрука.

— Виталина Марковна, — он кивнул на бабку, ворчащую в намытом коридоре, — Тебе придется переодеть обувь.

— У меня нет второй обуви, — нахмурилась я, не желая мириться с устарелыми правилами.

— Могу дать бахилы, — весело предложил Николай Николаевич, и мне, поверженной и униженной, пришлось собрать в кулак все свое негодование и направить его на улыбающегося физрука.

— Ты серьезно?! Надевать бахилы на ботильоны Касадей? — я грубовато усмехнулась, — Никогда!

Бесцеремонно ухватившись за локоть физрука, я приподняла одну ногу и расстегнула молнию на любимой обуви. Сняв и отставив один ботинок, я проделала то же самое со вторым. Без обуви я стала еще ниже, и только восхищенный взгляд Николая прибавлял мне хоть какого-то внутреннего роста.

— С этой обувью поступают только так! — высокомерно произнесла я и, прихватив пару Касадей, демонстративно взмахнула волосами, собранными в хвост, и уверенной походкой прошлась по еще влажному полу в коридоре.

Уверена, Мойдодырша просто не нашла слов, чтобы как-то задеть меня, и только потому ничего не сказала. Я же, шлепая по лестнице влажными ступнями в тонких колготках, вдруг ощутила внутри какую-то неведомую силу от того, как эффектно смогла преодолеть очередное препятствие на пути к замужеству.

Девочки из моего класса уже собрались у запертого кабинета и, заприметив меня с парой обуви в руках, стали весело шушукаться. Молча я прошла мимо этой стайки и отперла кабинет.