Если я позволю себя уйти с головой в этот омут, то уже не выберусь. По крайней мере не такой, какая я сейчас. А я так долго шла к себе. К такой. Не нуждающейся в любви, в одобрении, в поддержке. Не жаждущей влюбленных взглядов и нежных прикосновений дрожащих рук.
— Мне пора, — я резко поднялась, но, Коля внезапно ухватил меня за запястье и потянул на себя так, что я не поняла, как очутилась на его коленях.
— Скажи, что ничего не чувствуешь сейчас, — шепотом попросил он. В его глазах горел опасный огонь, грозящий спалить меня до остатка.
Уцепившись за его плечи, я отвернулась и попыталась встать, но Коля держал крепко, прижимая меня к своим коленям.
— Глядя в глаза, Надя. Скажи. И я тебя отпущу, — пообещал он, и я поняла, что это не шутка.
Стоит мне сказать то, чего он хочет, как он действительно отпустит. Не буквально, а совершенно во всех смыслах. Отпустит меня в ту жизнь с Антоном, о которой я так долго мечтала. Без любви, но с откупами в виде машин и бриллиантов.
— Надя, — тихо позвал Коля, а я, касаясь ладонью его шеи, чувствовала, как пульсирует артерия.
Я повернулась к нему и, набрав в грудь воздух, ответила:
— Раздражение, — прошипела я, закрываясь от Коли маской жестокости, — Все, что я чувствую сейчас, — это раздражение.
Взгляд молодого человека погас, и, ничего не ответив, он ослабил хватку, давая мне возможность слезть с его колен. Поспешно поднявшись на ноги, я направилась к выходу, чтобы Коля не увидел в моих глазах страх. Страх потерять то, что я даже не успела обрести.
А что я могла сделать? Поддаться чувствам и согласиться на отношения с человеком, у которого никаких перспектив на обеспеченную стабильность? Я не хочу возвращаться в такую жизнь. Уж лучше я буду каждое утро завтракать в одиночестве в доме на Рублевке, чем…
Чем ощущать на себе нежные прикосновения и чувственные поцелуи, пока в сковороде маняще шипят сырники с изюмом. И вся кухня — маленькая, но такая светлая — наполняется вкусными ароматами и смехом влюбленных.
Я остервенело хлопнула дверью, вылетая из школы. Запахнула пальто и прикрыла лицо шарфом. Чтобы спрятаться от мелкого назойливого снега. Чтобы скрыть от прохожих, как сильно я растеряна. Будто снова — второй раз в своей жизни — я встаю на перепутье, и от того, какой выбор я сделаю, будет зависеть вся моя последующая жизнь.
Но я сделала выбор. Я оттолкнула то, что могло бы осчастливить меня, но лишь на короткий миг. Очарование любви всегда проходит, и, как бы сильно меня ни тянуло к Муромцеву, придет конец и этой сказке, и тогда я буду жалеть, что не выбрала Антона и успокоительный счет в банке. И отдельный гардероб для всей своей обуви.
Я пнула камешек и усмехнулась. Женщинам, живущим в Булкине, можно не переживать из-за такой ерунды, ведь в этом городишке нет нормальных дорог, а, значит, и красивой обуви много не надо.
Уже на подходе к дому я почувствовала, как в кармане вибрирует телефон. На дисплее снова высветилось слово, от которого по моему телу побежала дрожь. Мама.
В любой другой день я по привычке проигнорировала бы звонок, но сегодня, после того, как я узнала, что случилось с мамой Коли, я не смогла убрать телефон в карман и позволить ему вибрировать там до тех пор, пока у мамы не кончится терпение. Сегодня что-то во мне изменилось, и я приняла звонок.
— Алло, — с наигранной уверенностью в голосе произнесла я.
— Надя! Я уж думала, ты никогда не соизволишь ответить, — в голосе мамы прозвучало обвинение. Впрочем, как и всегда в разговоре со мной.
— Что-то случилось? — спросила я, не обращая внимания на укор родительницы.
— Если ты забыла, завтра у дедушки Льва поминки. Думала, ты захочешь приехать, — напомнила мама. Было в ее тоне что-то еще. Нечто знакомое и очень привычное мне. Умение натягивать маску не только на лицо, но и на голос. Будто мама хотела звучать грубо и равнодушно намеренно, чтобы я, не дай Бог, не подумала, что нужна ей. Нашим взаимным обидам слишком много лет.
— Я приеду, — неожиданно для самой себя согласилась я.
— Приедешь? — голос мамы дрогнул, и на миг я услышала ее настоящую — уставшую от всего, что между нами происходило в последние десять лет.
— Да. Если найду, как добраться, — пробормотала я скорее себе, чем маме.
— От Москвы всего два часа ехать, — напомнила мама, даже не скрывая обиды за то, что, поселившись в Москве, я совершенно перестала навещать родных.
— Я не в Москве, — коротко ответила я, и, прежде чем мама начнет задавать вопросы, поспешила закончить разговор: До завтра.
***
Добраться из Булкина до моего родного городка, который был меньше самого Булкина в два раза, оказалось сложнее, чем я думала. Мне пришлось трястись на поезде до Тулы, а оттуда на дряхлом автобусе до конечной остановки. На сердце скребли кошки от одной мысли, что я снова могла бы жить так. Нет, я ни за что не вернусь в эту дыру. Хотя, вспоминая город, в котором я родилась, хочется отдать должное Булкину. Возможно, он не так уж плох и бесперспективен.
От автобусной остановки до калитки дома, в котором я выросла, было минут двадцать пешком, и я в очередной раз послала мысленное проклятье Тому Форду за то, что его чудесная обувь не приспособлена для путешествий по русской глубинке.
— Ого, какие люди! — воскликнула Софа, встречая меня на крыльце.
Глядя на сестру через прутья калитки, я натянуто улыбнулась. Подергала дверь, но та не поддалась. Я сунула руку через прутья, чтобы нашарить крючок, на который всегда запиралась калитка, но замерзшие пальцы никак не могли нашарить нужный гвоздик.
Смеясь, Софа натянула галоши и прошлепала по влажной зебетонированной дорожке к калитке. Ловко щелкнув пальцами по замку, она отворила дверь, а я с удивлением уставилась на замок, которого раньше не было.
— Ну и лицо ты сделала, — младшая сестра хохотнула и, кивнув мне, направилась к дому. Мне ничего не оставалось, как взять себя в руки и последовать за ней.
В доме тоже многое изменилось. На бревенчатых стенах появилась обшивка, а на ней милые светлые обои. Старые окна сменились на стеклопакеты, и только наличники остались на месте, хоть и украсились более яркой краской. В комнатах стало светлее, просторнее, словно вместе с моим уходом из дома ушла и большая часть хлама. Мама с сестрой поставили новую мебель — старомодную, но удобную, приобрели большой телевизор и холодильник. В основной комнате появился письменный стол и много мальчишеских игрушек.
Младшему ребенку Софы — сыну Славику — было три или четыре, я не особо следила за его взрослением. Но возраст старшей племянницы Стаси я знала хорошо, потому что в тот год, когда она родилась, я уехала из дома, и было это десять лет назад.
На мгновение меня унесло в воспоминания. Мне вот-вот исполнится восемнадцать, и я собираюсь сбежать в Москву тайно, ведь мама запретила мне покидать дом. Даже зная, как сильно я хочу стать известным дизайнером, мама решила поставить крест на моей карьере.
— Софа беременна, Надя, — сказала мне мама в тот день, когда я начала вслух говорить о желании перебраться в Москву для учебы, — Ты не можешь уехать. Тебе нужно работать, чтобы помогать сестре растить ребенка.
Весь мой мир тогда перевернулся с ног на голову. Глупая шестнадцатилетняя Софа залетела от еще более глупого мальчишки, след которого тут же простыл, а я должна за это поплатиться своими мечтами? Остаться в деревне и работать дояркой, чтобы покупать памперсы чужому ребенку? А я как же? Меня кто-то спросил?
Не дожидаясь, когда сестра разродится, я написала прощальное письмо и, прихватив все, что накопила, сбежала в Москву. Уже оттуда я скинула маме сообщение, что добралась хорошо и сняла комнату в коммуналке у женщины, которая до этого сдавала жилье моей деревенской знакомой.
Мы с мамой редко созванивались и вообще делали это только для того, чтобы убедиться, что мы живы и продолжаем как-то сводить концы с концами. Я не знала, как растет Софина дочка, а мама не знала, как я ночами работаю то посудомойкой, то уборщицей, пока днем учусь. Мама не знала, сколько счастья я испытала, когда смогла устроиться швеей в ателье, где после работы оставалась за машинкой создавать свою уникальную одежду. Мама не знает, как я смогла пробиться и стать личной помощницей дизайнера в Доме Моды, где познакомилась с Кристиной Бондюжкиной, которая с тех пор выросла до Крисси Бонд — известной во всем мире модели.
