– Ранёхо ты, красавишна, с тенью тягаться удумала! – постановила знахарка. – Подрасти малёк, а там и видно будет.

Мария ахнула при упоминании самого страшного кошмара своего. Гость, не пожелавший выйти из укрытия, тоже всё слышал. Сердце его оборвалось: «Откуда ей знать? – мелькнула мысль, – или она…» Он осёкся. Мысли опасны.

– Вот этот подойдёт, – рыкнула женщина.

Мария непонимающе глянула на неё.

– Таз, говорю, пойдёт. Воды набери. По сих пор, – указала пухлым изогнутым пальцем. – Да, смотри, сама сделай. Без помощников.

Несколько минут спустя всё было готово. Знахарка разложила травы, намазала чем-то Варюшин лоб. Зашептала непонятные слова.

– Поди сюда, – скомандовала матери. – Да ближе! Не бойсь.

Она взяла Мариину руку, смазала её какой-то холодной, скверно пахнущей жидкостью, приложила к дочкиной макушке. Снова шёпот. Снова непонятные слова.

Девочка закряхтела. Тревожно завозилась. Мария забеспокоилась, но сдержалась. Знахарка не обращала ни на что внимания. Она была поглощена своим делом.

Варя ёрзала, хныкала, почти плакала. У матери сжималось сердце. «Тише, милая, тише», – повторяла она про себя.

Знахарка наклонилась над тазом, будто вглядывалась в воду, присматривалась к ней, прислушивалась. Двумя ладонями, сложенными в лодочку, зачерпнула немного. Притянула к губам, ни на минуту не прекращая непонятный монолог. Затем, руки её нависли над девочкой, выписывая в воздухе фигуры, а может быть слова. Вряд ли наблюдатели могли бы понять значение, но каждое движение имело смысл. Было и странное. Ни одна капля не пролилась за эти несколько мгновений.

Голос знахарки вдруг возвысился, слова стали громче и чётче, но ни взволнованной матери, ни её затаившемуся гостю так и не удалось разобрать ничего кроме многократно повторяющегося «Су!». На пике звука женщина вдруг развела руки, и вода выплеснулась на девочку.

Малышка затихла, и вдруг… Громогласный скрипучий крик заполнил весь дом. Мария зажмурилась, боль сжала всё её нутро. Не физическая, но та, что намного сильнее. Справившись с собой, женщина поглядела на дочь и ахнула. Впервые за всё время на неё смотрели огромные зелёные глаза. Варя больше не плакала. Она улыбалась во весь свой беззубый младенческий рот.

– Вот так, – заключила знахарка, – поживём ещё. Да, красавишна?

***

Они сидели за столом, допивая остывший чай. Мария смотрела в окно, размышляя о том, как будет поднимать двоих детей одна. Поминутно она прислушивалась к происходящему в комнате. Шумно сопел Стёпа. Отрывисто дышала Варя. Знахарка не захотела дожидаться утра. Уехала ночью. Гость так и не вышел к ней. Уже засветло заглянул в небольшую хозяйкину комнату, осведомится о состоянии девочки.

Теперь он наблюдал за Марией с особенным вниманием. Он слышал о ней раньше, но толки оказались так далеки от правды. Это его не удивляло. И всё же…

– Как вы будете, – начал он осторожно, – дальше?

Мария взглянула на него отстранённо, будто не сразу поняла вопрос.

– Я… не знаю…

Они снова замолчали. Он что-то обдумывал, решался. Она пыталась собрать обрывки мыслей в одно и продолжала прислушиваться.

– Я помогу, – выпалил гость.

Она удивилась. Но промолчала. Она не знала, как реагировать, но где-то внутри ощутила облегчение. Он смутился. Встал, обернулся к раковине, начал судорожно тереть свой бокал.

– Могу я, – послышался её голос, – хотя бы имя ваше узнать?

– Макар, – пробубнил, не оборачиваясь.

– Я Мария.

«Я знаю», – не высказал он.

Лето 2007 года

Каникулы! Чудное слово. Чудное время. Больше всего на свете Варя любит каникулы. Никаких ранних подъёмов, никаких глупых задачек. Список литературы внушительный. Но читать-то ей нравится. Жаль, конечно, что в школьной программе стало много занудства. Ей больше по душе сказки.

– Тебе уже тринадцать лет, – брюзжит тётка Настасья. – Пора взрослеть.

– Тринадцать с половиной, – скалит зубы Варя и убегает на недовольные причитания отцовой сестры. Та всё время ругает мать. Говорит, что Мария плохо их воспитывает.

– Будь здесь Стас, он бы вас научил уму-разуму.

Настасья не любит племянницу, она привязана к Стёпке. Потому и ходит к ним постоянно. Он напоминает ей сгинувшего брата.

– Ещё бы мозгами в отца выдался. Испортила вам мамка гены дуростью своей.

Будь у Вари сверхспособности, как в её любимых книжках, давно бы наложила на тётку какую-нибудь порчу. Она даже пыталась узнавать у знахарки, но та только хмурится и ругается в ответ. Виданное ли дело – на родню чары насылать!

– А, по-моему, – смеётся девочка, – отличное начало для какого-нибудь фильма!

Вообще-то Варя непохожа на всех этих юных барышень, которые только и мечтают, как бы влипнуть в глупую, но непременно романтическую историю. И уж тем более не хотелось бы ей, чтобы главным героем в её повести оказался напыщенный принц. Хотя, если он будет похож на Мишку Есина из параллельного класса, она бы подумала.

Но сейчас всё это неважно. Первый день каникул! Лето, которое точно станет особенным. Ещё бы разобраться со своими дурацкими биоритмами. «И откуда у тебя берутся такие словечки?» – звучит в голове насмешливый голос Макара.

– Бесит! – ворчит Варя, но почему-то улыбается.

Она проснулась в восемь утра. И теперь лежит, зажмурившись, будто так можно призвать ускользнувший сон обратно. Поваляться подольше тоже хорошо. Но ей уже почти наскучило это занятие. Солнце сочится сквозь занавески и слепит глаза. Муха, застрявшая в окне, громко жужжит и бьётся о стекло. Упёртая. Тоже хочет жить.

Мама уже встала. В комнату девочки просачиваются чарующие ароматы и волшебные звуки из кухни. Всё шкварчит и шуршит, нож отбивает торопливую дробь, сердце вторит этим звукам, разгораясь предвкушением чего-то хорошего. Чего? Вертится же на языке. Только что про это думала. Принюхивается внимательнее, мысленно расслаивая ароматы. Лук, чеснок, какая-то зелень… Петрушка? Нет… Точно! Шпинат. Тонкий аромат чего-то молочного. Простокваша? Не то… Ага! Творог! Это же…

– Стёпкин любимый пирог! – она подскакивает в постели, произнося эти слова.

Как она могла забыть! Ведь у братца тоже каникулы. Он наконец-то вернётся домой из своего специального училища. Или как это там называется?

Варя отодвигает занавеску, выглядывая на улицу. Солнце уже высоко, погода кажется тёплой. Муха из последних сил кружит вдоль стекла в полупьяном танце.

– Что, настырина? – улыбается девочка, припомнив очередное знахаркино словечко. – Освободим тебя?

Приходится повозиться с непослушными крючками, окно распахивается с трудом. Ошалевшая муха понимает не сразу. Но, почуяв запах свободы, тут же взмывает в воздух и скрывается из виду.

– Эй! Ты не в комнату должна лететь! – смеясь, возмущается Варя.

Она высовывает голову на улицу. Тёплый ветер касается её щёк. Это будет хороший день. Должен быть.

***

– Куда? – преграждает путь мама. – Завтрак!

Взгляд пробегает по небрежному наряду дочери. Накинутая на плечи куртка не скрывает мятую футболку. Как всегда натянула первую попавшуюся. Джинсовые шорты в пятнах от травы так и не успели отправиться в стирку. По взлохмаченным чёрным волосам плакала расчёска.

– Ну, мам! – кривится девочка, в зелёных глазах её сверкает огонёк недовольства. – Сегодня же Стёпка…

– Макар его прекрасно встретит без тебя, – звучит безапелляционно. – И вообще, как девочка…

– Может в таком виде показываться на улицу! – договаривает Варя наигранно строгим тоном.

Но сопротивляться бесполезно, мамины руки уже тянут её к столу и усаживают на старенький шаткий табурет. Как маленькую. Это раздражает и заставляет дочь строить недовольные гримасы и фыркать. Мария не замечает или только делает вид. Она склоняется к лохматой макушке и целует её так нежно, что если бы у девочки было хоть немного времени, она бы обязательно простила все заминки и нравоучения. Но сегодня…