– Телячьи нежности, – морщится Варя, извиваясь маленьким ужиком на сидении.

– Раньше тебе нравилось.

– Я была ребёнком.

Мария усмехается. По-доброму. Но даже это вызывает в дочери волну негодования. Почему её считают маленькой? Ей уже 13! Да в таком возрасте раньше замуж выдавали! А у некоторых народов до сих пор выдают. У цыган, например. Антонина Сергеевна про это очень много рассказывала. Она знает. Она учитель.

Дверь в сенях скрипит. Варя почти срывается с места, услышав возню.

– Ай!

– Вот именно! – вздыхает мама, отбрасывая клок волос, оставшихся в её руках – Сама дёрнулась. Так совсем…

– Лысой останешься, – договаривает Варя, снова падая на стул.

Шорохи за стеной сменяются злобным шипением. Тётка Настасья опять чем-то недовольна. Как и всегда. Так просто её узнать, даже не видя перед собой. Интерес к происходящему в сенях тут же угасает. В животе начинает урчать, значит, тело достаточно проснулось, чтобы проголодаться. Эту мысль Варя тоже подметила из рассказов Антонины Сергеевны. Девочка ещё борется с собой, нельзя же так легко сдаться и согласиться с маминой правотой. Но дурманящие запахи свежей выпечки берут верх. Прежде чем тётка Настасья с цоканьем и руганью заваливается в дом, племянница успевает схватить первый кусочек пирога.

– Что за бардак вы развели! Ногу поставить некуда!

– И тебе здравствуй, – непроницаемым тоном бросает Марья.

Варю всегда удивляла эта её способность. Мамины руки нежные и мягкие, голос тихий и вкрадчивый, а взгляд такой любящий и беззащитный, что иногда кажется, будто она вот-вот расплачется. И откуда берётся вся эта несгибаемая жёсткость? Тётка по-хозяйски проходится по кухне, заглядывает в каждый угол, поднимает каждую крышку и ни на секунду не закрывает рот.

Марья отвечает спокойно, но в Варином сердце всё кипит. Она запихивает в себя слишком большие куски, не успевая прожевать уже откушенное. Сверху вливает ненавистное тёплое молоко. Набить рот едой до предела – единственный способ не дать ему говорить. Когда-нибудь она точно не выдержит, но сегодня слишком замечательный день.

– Ешь медленнее, – шепчет мама, приглаживая дочкину макушку. Привычное движение, говорящее, что косичка заплетена.

«Пора смываться», – догадывается Варя и, выползая из-за стола, направляется к выходу, прихватив ещё один кусочек с собой. Это для дела. Настасья тем временем подходит к своему любимому пункту.

– Вот если бы Стас здесь был…

– Но его нет! – перебивает племянница уже из сеней и быстро убегает на улицу под шквал тёткиных оскорблений.

Она несётся сломя голову. Ветер больно бьёт по лицу. Дыхание от этого сбивается сильнее. Щёки горят, а сердце стучит где-то под горлом. Конечно, маме придётся выслушать от золовки ещё больше неприятных слов, да и самой Варе, наверняка, достанется от всех. Но какое-то новое чувство переполняет её. Радость, ощущаемая почти физически, колющая каждую клеточку, льющаяся теплом внутри. Недобрая и, наверное, неправильная. Но о серьёзном можно подумать позже. Потому что сейчас…

«Оно того стоило!», – девочка бы рассмеялась от этой мысли, если бы не приступ кашля, заставивший её замедлиться. Пауза возвращает ей мир звуков. Что-то отчаянно привлекает внимание. Или кто-то? Приходится прислушаться, чтобы понять.

Рой голосов – ломких и срывающихся, немного напоминающих её собственный – смеются, спорят, улюлюкают. Подростки устраивают свои вселенские разборки. Обычное дело.

– Сегодня хороший день, – напоминает себе Варя. – Он не для того, чтобы ввязываться в историю.

Громкий визг, пронёсшийся по улице, заставляет девочку остановиться. Что-то внутри обрывается. Она готова поклясться, что знает этот голос. И принадлежит он вовсе не человеку. Взгляд машинально опускается на припасённое лакомство, всё ещё сжатое в руке.

– Джек, – шепчут губы.

Радость, заполнявшая её минуту назад, превращается в нечто новое – липкое, как смола, и непроглядное, как ночная темнота. Ноги сами несут её туда, откуда разливается шум.

«Это может быть не он! – верится в голове. – Пусть это будет не он!» Сердце уже знает ответ, но ужас всё равно перехватывает горло от увиденного.

Знакомые лица – старшеклассники, одногодки, несколько неместных ребят. Последних девочка знает плохо, некоторых не помнит вовсе. На полу барахтается Ромка, пытаясь вырваться из тяжёлых лапищ грузного прыщавого мальчишки с детским и до неприязни глупым лицом. Чёрные кудри Вариного дружка лезут в глаза, давая противнику ещё большее преимущество. Марья бы давно разобралась с этими непослушными прядями, но она не его мама, а той всё равно, в каком виде ходит сын.

Снова визг. Варе не нужно много времени, чтобы отыскать Джека. Огромные, полные грусти и страдания глаза, смотрят прямо на неё, точно умоляют: «Спаси!» Кровь липнет к его прекрасной чёрно-белой шубке, льётся откуда-то из макушки, стекая по дрожащему носу вниз. Лапы стиснуты и перекручены леской, язык беспомощно болтается на ветру.

– О, так ты ещё выделываешься! – хохочет долговязый главарь, занося руку с чем-то блестящим

– Не тронь! – не своим голосом кричит Варя.

Толпа затихает, оборачиваясь на незваную гостью.

– Это ещё что за чудище? – хмыкает кто-то из мальчишек.

– Глупыха! – хрипит Рома. – За помощью беги!

Долговязый не удостаивает девочку большим вниманием. Но когда кулак его снова зависает над головой несчастного пса, в лицо прилетает что-то мерзкое и влажное. Первым, что было в Вариной руке, оказался кусок маминого шпинатного пирога, припасённый для Джека. Его она и кинула, да с такой злостью, что угодила прямо в яблочко. Парень залился краской и свирепо глянул на неё.

– Тебе не жить! – прорычал сквозь зубы и двинулся вперёд.

По толпе прокатился шёпот, посыпались смешки.

– Это же Варька! – сказал кто-то.

– Дочка полоумной Марьи? – отозвался другой.

Реплики перебивали друг друга, но некоторые всё-таки доносились до её уха.

– Та, что батю своего сгубила?

– Безотцовщина!

– Точно-точно, как она появилась, так и пропал мужик.

– Подкидыш!

– А вот моя мамка говорит…

– Да не был он ей никаким отцом, – закричал прыщавый толстяк, пригибая Вариного дружка к земле. – Тётка Марья её…

Он не успел выговорить взрослое слово, оскорбительное и так ненавидимое девочкой. Ромка долго искал момента, когда противник потеряет бдительность и ослабит хватку, поверив в свою победу окончательно. Мальчишка незаметно высвободил руку, прихватил горсть земли и швырнул её в глаза болтуну. Тот завопил, слепо замолотил кулачищами по тому месту, где только лежал его заложник. Но Ромка уже успел вывернуться и вскочить на ноги.

Варя тоже не стала дожидаться своей участи. С бешеным рёвом она метнулась вперёд и протаранила живот долговязого головой. Шея заныла, в ушах зазвенело, но до Джека оставалась всего пара шагов. Сделать их ей не дали. Острая боль пронзила плечо. Двое парней схватили её за руки и повернули лицом к наблюдателям. Долговязый оказался прямо перед ней.

– Думаешь смелая?

Он ошибался. Варя не думала вообще. Поэтому плюнула ему в лицо. Сдавленный смешок послышался из толпы. Лицо главаря позеленело. Он замахнулся.

– Трус! – крикнул Ромка, отбиваясь от двоих чужаков. – Последнее дело – девчонку бить!

– Заткнись! – рявкнул тот, но кривая ухмылка пробежала по его лицу. – Впрочем, можем начать с тебя, – он помедлил, – или…

Взгляд долговязого устремился Варе за спину.

– Не смей его трогать! – голос её звучал почти так же непроницаемо, как у Марии.

– Или что?

Он зашагал к Джеку.

– Не смей! – крикнула девочка, но получилось уже не так уверенно. Больше похоже на мольбу, чем на угрозу. Она судорожно вглядывалась в лица, пытаясь найти кого-то. Хоть кого-нибудь. Все они насмехались над ней, все они были полны ненависти, кроме…

– Мишка! – надежда загорелась в её голосе.

Мишка Есин – спортсмен, отличник и хороший мальчик. Он гордость школы. Он всем нравится. И Варе нравится. Он мог бы помочь. И он… Он… Осознание нахлынуло холодным потоком. Он мог бы помочь. Но не помог. Он с ними.