Я побывал в главной конторе компании и объяснил директору, что господин Пемброк-старший хочет удостовериться, что его дети не имели отношения к нападениям на него. Директор хотел бы мне помочь, но ничего нового сообщить не мог.

В пятницу господина Фердинанда на работе не было, как и в следующий вторник. В пятницу он работал дома, во вторник был на курсах.

Я проверил курсы для статистиков в коммерческом институте «Бингем», в лондонском Сити. Господин Фердинанд зарегистрировался в понедельник, но потом никакие записи посещений не велись. Господин Фердинанд не мог назвать никого, кто достаточно хорошо знал бы его на курсах и подтвердил, что он был там во вторник. Я спросил, делал ли он на лекции какие-нибудь записи. Господин Фердинанд сказал, что ничего не записывал: во вторник была вводная лекция о статистических вероятностях и способах их подсчета, в которых он и так хорошо разбирается. Во вторник действительно была такая лекция.

Господин Фердинанд водит бежевый «Ауди». При осмотре машина была чистой. Господин Фердинанд сказал, что часто моет ее сам щеткой, поливая водой из шланга. Он показал мне шланг и щетку. Господин Фердинанд говорит, что любит, чтобы вокруг было чисто.

Хотя в пятницу он работал дома, его не было, когда госпожа Дебора вернулась из Лондона. Господин Фердинанд сказал, что, закончив работу, решил съездить в Хэнли, покормить уток на Темзе. Это его успокаивает. Ему нравится бывать на свежем воздухе, и он часто это делает, всегда, сколько себя помнит, сказал господин Фердинанд. Он не знал, что госпожа Дебора в этот день приедет с работы так рано, в полчетвертого, но это никак не повлияло бы на его планы, сказал он. Они оба независимые люди и не отчитываются друг перед другом о каждой минуте».

Я перестал читать и поднял голову. Фердинанд действительно всегда любил кормить уток. Он часами бродил вдоль набережной в Хэнли, крошил хлеб и слушал гвалт, который поднимали из-за поживы дикие утки. Мы все волновались за Малкольма, когда они с Алисией начали ссориться. Я тогда думал, что Алисия вопит куда хуже этих уток, но у меня хватало ума не высказываться по этому поводу.

Я вернулся к чтению:

«Господин Фердинанд работает усердно и достиг немалых успехов, и это для него не предел. Его директор тоже так считает. Он умеет рассчитывать свои силы и возможности. Телосложением он похож на своего отца, такой же плотный и сильный мужчина – я помню господина Малкольма двадцать восемь лет назад. Он тогда пообещал перебросить меня через свою машину, когда обнаружил, что я слежу за ним. Я не сомневался, что он вполне мог это сделать. Господин Фердинанд точно такой же.

Господин Фердинанд может быть веселым и общительным, но его настроение быстро меняется, он становится угрюмым и мрачным. Он внимателен к своей жене, не ревнив. Покровительственно относится к своей сестре Сирене. Заботлив по отношению к матери, госпоже Алисии. Отношение к отцу и господину Яну двойственное, я так понял, что он любил обоих в прошлом, но теперь не доверяет им. Полагаю, господин Фердинанд способен ненавидеть.

Конец расспроса».

Я переложил листки с Фердинандом и Дебс под низ стопки. У меня не осталось душевных сил читать дальше, про Жервеза и Урсулу. Я сложил всю стопку в конверт, заказал бифштекс и решил, что буду навещать родственников в том порядке, как они идут в картотеке Нормана Веста. Начну с младших, это не так сложно. Куда делась вся бравада, с которой я заявил Малкольму в Кембридже, что останусь с ним только из-за того, что это опасно?

Ясно, куда.

Похоронена под развалинами Квантума.

Утром я поехал в Даунс, получил массу удовольствия от спокойной работы с лошадьми и напряжения мышц, привычных к таким нагрузкам. Мои руки и ноги налились силой, и я подумал, что, наверное, то же самое ощущает пианист, который сел за рояль после нескольких дней без музыки. Он не задумывается, как должен двигаться каждый его палец, когда играет знакомую мелодию, руки сами знают, что делать, и музыка рождается как бы сама собой.

Я поблагодарил гостеприимных хозяев за завтрак и поехал к Квантуму, вспоминая вчерашний телефонный звонок Малкольму. Я позвонил почти в полночь, в Лексингтоне в это время было шесть вечера.

Малкольм добрался благополучно, а Дэйв и Салли Кендер в самом деле оказались приятнейшими людьми. Рэмзи Осборн уже прилетел, и Кендеры тут же устроили роскошный обед. Малкольм посмотрел нескольких отличных лошадей, и у него появились кое-какие потрясающие идеи, на что потратить деньги, – тут он хихикнул. Как там дела в Англии?

Голос его звучал радостно и беззаботно, немного приглушенный расстоянием, и я сказал, что здесь все по-прежнему, только крышу дома затянули брезентом. Состояние дома озаботило Малкольма всего на десяток секунд, потом он сказал, что собирается вместе с Рэмзи уезжать из Лексингтона в среду или в четверг, они еще не решили.

– Когда вы уедете, не забудь, пожалуйста, оставить Кендерам номер телефона, по которому тебя можно будет найти.

– Обязательно. Делай скорее свой паспорт и приезжай сюда, – жизнерадостно сказал Малкольм.

– Постараюсь.

– Я уже привык, что ты все время рядом. Постоянно оглядываюсь, ищу тебя. Странно. Наверное, старею.

– Да, похоже на то.

Он рассмеялся.

– Здесь совсем другой мир, мне это очень нравится. Отец попрощался и положил трубку, а я подумал, сколько же лошадей он успеет купить, пока я до него доберусь.

Вернувшись в гостиницу в Кукхэме, я переоделся и, как и обещал, позвонил старшему инспектору Эйлу. У него не было ничего нового для меня, мне тоже нечего было сказать, так что разговор получился коротким.

– Где ваш отец? – спросил он как бы между прочим.

– В безопасности.

Он хмыкнул.

– Звоните мне.

– Конечно, – ответил я.

Без особого воодушевления я вернулся к машине и отправился в Брекнелл. Оставил машину на одной из стоянок и пешком пошел на Хай-стрит.

Когда-то давно Хай-стрит была главной проезжей дорогой небольшого городка, теперь она стала тихой пешеходной улицей с фабриками и конторами, на нее выходило множество маленьких извилистых улочек между разросшимися, как грибы после дождя, новыми домами. Студия танцев и аэробики располагалась в большом здании между новым, сияющим отделкой информационным агентством и магазином фототоваров, витрины которого были заполнены яркими желтыми ценниками размером с почтовую открытку, почти на всех стояло «скидка – двадцать процентов».