Малкольм рассказал, что это было уже второе покушение.

Я ехал в Кембридж чуть медленнее, чем обычно, все время настороженно высматривая через зеркало заднего обзора сумасшедших преследователей, но, слава Богу, никого не увидел. Правая нога отекла и болела, но многие годы работы с лошадьми и участие в трех или четырех сотнях скачек с препятствиями приучили меня спокойно относиться к такого рода травмам – мне не раз приходилось падать с лошади.

Малкольм не любил водить машину. Куши как-то метко заметила, что он для этого излишне раздражителен. Куши не доверяла ему руль. Она (по ее словам) попросту боялась ездить с ним, а потому обыкновенно сама усаживалась на место водителя. Я тоже, с тех пор как получил права, стал возить Малкольма. Было бы безумием попросить его сесть за руль из-за какой-то царапины на ноге.

Дважды кто-то пытался его убить…

– А когда это началось? – спросил я.

– В прошлую пятницу.

Сейчас был вечер вторника.

– Как это произошло?

Малкольм ответил не сразу. Когда он заговорил, в его голосе звучало не раздражение, а отчаяние. Я прислушивался к интонациям, мало обращая внимания на слова, и понемногу начал понимать, насколько он испуган.

– Я вывел собак на прогулку… вернее, я думаю, что вывел, на самом деле, я не очень хорошо это помню. – Он помолчал. – Думаю, меня чем-то ударили по голове… Как бы то ни было, последнее, что я помню, – это как позвал собак и открыл кухонную дверь. Я собирался прогуляться с ними через двор на поле, к ручью с ивами. Не знаю, как далеко я отошел от дома. Не думаю, что очень далеко. В общем, я пришел в себя в гараже, в машине Мойры… она все еще там… и мне чертовски повезло, что я вообще пришел в себя… мотор работал… – Малкольм снова замолчал ненадолго. – Забавно устроены наши мозги. Я совершенно точно знал, что надо выключить зажигание. Немедленно, чем скорее, тем лучше. Я был на заднем сиденье… лежал, неловко опрокинувшись навзничь. Я поднялся и буквально провалился между передними сиденьями, чтобы дотянуться до ключа зажигания. Когда мотор заглох, я так и остался там лежать, в чертовски неудобной позе, но не было сил даже пошевелиться.

– Никто не появился? – спросил я, когда он замолк.

– Нет… через некоторое время мне стало лучше. Кое-как выбрался из машины… меня стошнило…

– Ты вызывал полицию?

– Конечно, я позвонил им, – устало сказал Малкольм, погруженный в воспоминания. – Когда я вышел с собаками, было около пяти. В полицию я позвонил примерно в семь. К тому времени я выпил пару стаканов виски и перестал трястись. Они спросили, почему я не позвонил раньше. Чертовы идиоты! Это были те самые, что приходили после смерти Мойры. Они думают, это сделал я… Убил ее.

– Знаю.

– Ведьмы сообщили тебе и об этом?

– Джойси рассказала. Она говорила, что ты мог бы …э-э… – я не стал повторять буквально, что сказала моя мать, а именно: «утопить эту сучонку в дерьме», заменив это более сдержанным выражением, – …мог бы убить ее сам, но не нанимать для этого какого-нибудь убийцу.

Малкольм согласно хмыкнул, но не сказал ни слова, и я продолжал:

– Вся семья, похоже, с этим согласна.

Он вздохнул.

– Полиция не согласна. Далеко не согласна. Похоже, они не поверили, что кто-то пытался меня убить. Они задали кучу вопросов, взяли пробы… прошу прощения… моей блевотины, обследовали всю машину Мойры в поисках отпечатков пальцев, но было ясно, что они очень сомневаются в моих словах. Полагаю, они считают, что я собирался покончить с собой, но передумал… или что я разыграл представление в надежде, что люди поверят – я не мог убить Мойру, раз уж кто-то пытается убить меня самого… – Он покачал головой. – Я жалею, что вообще вызвал их. Поэтому мы не станем никуда сообщать о том, что случилось сегодня ночью.

На стоянке в Ньюмаркете он настоял на том, чтобы не обращаться в полицию.

– А как они объяснили шишку у тебя на голове?

– За ухом была небольшая припухлость. Полиция сочла ее «неубедительной».

– И если бы ты умер… – сказал я задумчиво.

Он кивнул:

– И если бы я умер, они решили бы, что это вполне естественно. Самоубийство. Из-за угрызений совести. Доказанное признание вины.

Я осторожно вел машину в направлении Кембриджа. Рассказ Малкольма потряс меня, но и разозлил. Смерть Мойры ничуть меня не трогала, но покушения на отца заставляли задуматься. Мойра тоже имела право на жизнь, как бы я ее ни ненавидел.

– А как вели себя собаки?

– Что? А, собаки… Они вернулись домой… вертелись у кухонной двери. Я впустил их, пока дожидался полицейских. Они были все в грязи… один Бог знает, где они болтались. Выглядели они уставшими. Я покормил их… потом собаки забрались в свои корзины и сразу уснули.

– Жаль, что они не умеют говорить.

– А? Да, конечно. Да. – Малкольм замолчал, только изредка вздыхал, а я тем временем раздумывал над тем, что он мне рассказал.

– Кто знал, что ты поедешь на аукцион в Ньюмаркете?

– Кто? – Малкольм не ожидал этого вопроса, но потом понял, о чем это я. – Не знаю. – Он был удивлен. – Не могу сказать. Я сам не знал до вчерашнего дня.

– Ладно, тогда расскажи, что ты делал с тех пор, как полицейские уехали от тебя в прошлую пятницу.

– Думал. – И раздумья эти были невеселыми, судя по тому, как печально звучал сейчас его голос.

– М-м… о том, из-за чего убили Мойру?

– Вот именно.

Я спросил напрямик:

– Потому, что она собиралась отсудить половину твоего состояния?

Малкольм неохотно согласился:

– Да.

– Ее смерть была выгодна в первую очередь твоим прямым наследникам. Твоим детям.

Он промолчал.

– А также, вероятно, их мужьям и женам, а кроме того, трем ведьмам.

– Я не хочу этому верить, – сказал отец. – Как я мог породить убийцу?!

– Так же, как и другие.

– Ян!

По правде говоря, я не слишком хорошо знал своих сводных братьев и сестер, кроме бедного Робина, чтобы с уверенностью что-либо утверждать относительно них. Я со всеми поддерживал ни к чему не обязывающие светские отношения, но ни с кем не был особенно дружен. Слишком много склок и ругани: дети Вивьен терпеть не могли детей Алисии, дети Алисии точно так же относились к ним и ко мне. Вивьен ненавидела Джойси, Джойси ненавидела Алисию, причем самой черной ненавистью. В свое время Куши выдворила всю эту свору из дома Малкольма. В результате буря всеобщего негодования обрушилась на меня, которого она оставила при себе и воспитывала как собственного сына.