Войдя в «Студию Дианы», я попал в холл. Сбоку была лестница наверх. Молоденькая девушка, сидевшая за столиком под доской объявлений, услужливо заулыбалась, когда я открыл стеклянную дверь и ступил на серый ковер холла, но потеряла ко мне всякий интерес, едва я спросил о Сирене и сказал, что я ее брат.

– Пройдите туда. Она сейчас ведет занятие, – девушка показала на двойную дверь у себя за спиной, выкрашенную белой краской.

Я прошел туда и оказался в небольшой комнатке без окон, но ярко освещенной и уютной, с маленькими столиками и креслами. Несколько женщин за столиками пили кофе из пластиковых чашек. Стены вибрировали от ритмичной музыки, которая играла в какой-то другой комнате. Когда я снова спросил о Сирене, мне показали, как пройти в зал. Оттуда и доносилась музыка.

Это и была собственно студия – большой зал с окнами, выходившими в какой-то садик. Пол был выстлан полированными досками и сильно пружинил под ногами, заставляя чуть ли не подпрыгивать при каждом шаге. Стены выкрашены белой краской, кроме одной длинной стены слева, которая сплошь была покрыта зеркалами в полный рост. Живая напористая музыка заставляла непроизвольно двигаться в такт.

Сирена танцевала, стоя спиной к зеркалам. Перед ней выстроились в три ряда девушки, которые дружно подпрыгивали на месте, выбрасывая поочередно руки и ноги в разные стороны. У всех – сосредоточенные и довольные лица.

– А теперь еще быстрее! – скомандовала Сирена, и вся группа с каким-то почти фанатичным усердием в самом деле стала двигаться быстрее.

– Чудесно, леди, просто замечательно! – наконец сказала Сирена, перестала прыгать и выключила магнитофон, который стоял в углу возле двери, через которую я вошел. Она недружелюбно глянула на меня и снова повернулась к своим клиенткам:

– Если кто-то хочет продолжить занятие, через минуту Сэмми будет с вами. А пока можно немного отдохнуть.

Несколько человек остались. Большинство же посмотрели на часы, висевшие на стене, и, оживленно болтая, устремились к двери с табличкой «Раздевалка».

Сирена спросила:

– Что тебе нужно?

– Поговорить.

Она разрумянилась после занятия, но разговаривать со мной ей явно не хотелось. На Сирене был яркий розовый купальник с длинными рукавами, ярко-красные обтягивающие лосины, белые спортивные туфли и шерстяные гетры в белую и розовую полоску.

– Я могу уделить тебе только пять минут.

Она почти не запыхалась. В зал вошла девушка в ярко-голубом костюме, видимо Сэмми Хиггс, и снова включила музыку. Сирена недовольно предложила мне поговорить в другом месте. Мы прошли обратно через комнату отдыха и холл, поднялись по ступенькам наверх.

– Сейчас здесь нет занятий. Говори, зачем пришел, и уходи.

На втором этаже, судя по табличке у входа, был танцевальный зал. Сирена стояла, упершись руками в обтянутые блестящей розовой тканью бедра, и ждала.

– Малкольм просил меня выяснить, кто взорвал Квантум, – сказал я.

Ее глаза сверкнули.

– Я не взрывала.

– Помнишь, когда-то старый Фред выкорчевывал пень от ивы?

– Нет, – она ответила не задумываясь, даже не попыталась вспомнить.

– Томас тогда отнес тебя на плечах на край поля, а самого Фреда отбросило взрывом.

– Не знаю, о чем ты.

– Почему ты не хочешь со мной говорить?

– Тебе кажется. Где папочка?

– У своих друзей. Он расстроится, когда узнает, что ты не захотела мне помочь.

Сирена горько сказала:

– Не смеши меня. Ему наплевать на всех нас, кроме тебя. И я уверена, что это ты убил Мойру.

– Ему не наплевать на вас. И мне тоже.

– Он отвернулся от нас. Когда я была маленькой, я любила его. – Неожиданно у нее на глазах появились слезы. Она сердито смахнула их. – Он не знал, как от меня отделаться!

– Он хотел оставить тебя при себе, но Алисия не позволила. Она подала на него в суд и выиграла.

– Я ему не нужна! – резко сказала Сирена. – Он только говорит, что все из-за мамочки, чтобы помучить ее. Я все знаю.

– Это Алисия тебе сказала?

– Конечно, сказала. Папочка так спешил от нас отделаться, и от мамочки, чтобы поскорее жениться снова, чтобы… чтобы… вышвырнуть из дома все, что о нас напоминало, ободрать все миленькие комнаты… вычеркнуть нас из своей жизни.

Она сильно разволновалась из-за старых обид, все еще не забытых за эти двадцать лет. Я вспомнил, как я расстроился, когда Алисия выбросила кухню моей матери. Я чувствовал тогда, что меня как будто предали или обокрали. Мне было шесть лет, столько же, сколько Сирене, и я до сих пор помнил все очень хорошо.

– Попробуй простить его, – сказал я.

– Я пробовала! Я предлагала помочь ему после смерти Мойры, но он… я ему не нужна. И посмотри, чем он сейчас занимается. Тратит деньги без толку. Если он думает, что меня хоть капельку интересуют эти чертовы дебилки из школьного общества, он просто дурак. Ты можешь наговорить ему все что угодно, но я не собираюсь больше терпеть. Пусть он подавится своими проклятыми деньгами! Я прекрасно обойдусь без него.

Она посмотрела на меня мрачно и упрямо. У каждого из нас иногда прорезаются отцовские черты.

– Твои пять минут закончились. Увидимся на похоронах! – Сирена быстро обошла меня и направилась к лестнице.

– На чьих похоронах? – спросил я.

– На чьих угодно! – мрачно ответила она и запрыгала вниз по ступенькам, как будто прыгать для нее естественнее, чем ходить.

Когда я спустился в холл, Сирена уже скрывалась за белой дверью. Идти за ней было бессмысленно. Я вышел из студии, чувствуя, что не достиг совершенно ничего, и с тяжелым сердцем вернулся на автостоянку. Сел в машину и поехал в Уокингем разговаривать с Фердинандом.

Я почти надеялся, что его не будет дома, но он сам открыл дверь. Фердинанд неохотно впустил меня в дом, он был недоволен – я оторвал его от работы.

– Нам не о чем говорить, – сразу сказал он, но я понял, что он не отказывается напрочь, а готов смириться с неизбежным. Через пару минут он немного смягчился, как и тогда, у меня в квартире.

Они с Дебс купили этот одноэтажный коттедж с верандой неподалеку от дороги в Ридинг, когда поженились. Фердинанд провел меня в центральную комнату, где был его кабинет. Этот кабинет настолько же точно соответствовал привычкам Фердинанда, как отцовский кабинет в Квантуме – привычкам Малкольма.