– А… когда?

– Через две недели. С 23-го ноября по 3-е декабря. Там сейчас круто, давай!

Я вздыхаю.

– Не могу.

– Да научу я тебя на лыжах кататься!

– У мамы день рождения 1-го. Даш, спасибо, но я правда не могу.

Она вздыхает.

– Ну ладно. Но если передумаешь – я и в последний момент билет возьму, и бронь сделаю. Для тебя, Ленчик, что угодно.

Я натянуто улыбаюсь. Даша оглядывается на витрину и просит упаковать ей меренговый рулет с собой. Потом оборачивается и вдруг тихо говорит:

– Лен, а ты веришь в любовь?

– Что?

– Ты говоришь, надо ценить себя. Конечно, это правильно. Но что если мы по-настоящему и любим только себя? Понимаешь, мне сейчас кажется, я влюбилась в Игоря потому, что знала – он никогда моим не будет. Мне его хотелось как достижение, как победу. Как доказать теорему, над которой лучшие учёные бились, а у меня, студентки, получилось. Теперь я на него даже смотреть не могу – зачем? Достижение получено, можно идти дальше. Мне страшно: что если всегда так? Что если любовь, которую воспевают фильмы и книги, лишь мечта, а настоящая она такая – эгоистичная и одинокая? И никто нас не любит, кроме самих себя.

У меня начинают дрожать руки, точно от страха.

– Даш, прекрати. Не все же такие, как твой Игорь.

Она кивает и улыбается – неискренне, только чтобы я замолчала.

– Да расслабься, Лен, я пошутила. Пиши, если насчёт Куршевеля передумаешь. И вообще пиши.

Она целует меня на прощание и уходит, прихватив меренговый рулет, а я, чтобы успокоиться, иду поправить декорации – венок из кленовых листьев на двери покосился, и тыквы на подоконнике некрасиво сбились в кучу. К шарфу, повязанному на сову из кедровой шишки, прикреплена записка с телефоном и просьбой позвонить. Ещё с десяток таких художеств я нахожу у свечного фонаря и гирлянды искусственных ягод на витрине.

Придётся бросать работу в этой кофейне. Жаль, мне здесь нравится. Но десять записок в день – это слишком.

Как же вы мне все надоели!

Андрей наблюдает, как я выбрасываю записки в мусорное ведро. Потом вдруг спрашивает:

– Лена, ты к ЕГЭ готовишься?

Я стою к нему спиной – и закатываю глаза.

– Конечно.

– А мама знает, что ты на проверочную контрольную по алгебре не явилась?

Да уж, завуч наверняка пожаловалась. Она обожает маме названивать. Толку-то. Мама забывает заплатить за свет, а тут какие-то экзамены.

– Наверное. Андрей Николаевич, хватит, а? Да, я прогуливаю школу, но это моё дело, и ни во что такое я вашего сына не втяну, я же обещала.

Он продолжает сверлить меня взглядом, а я невольно вспоминаю, как год назад именно Тёма (Артём Андреевич, звучит гордо, да?) привёл меня сюда. Я искала работу, а Андрей – официантку. Сперва он наотрез отказал пятнадцатилетней однокласснице сына, но я тогда была совсем на мели, а мама в очередной депрессии. Сначала мы делали вид, что я вовсе не работаю, а просто как друг прихожу с Тёмой, помогаю и обедаю, а потом и ужинаю. Но со мной кофейня быстро стала популярна. Мужчины побежали, как мотыльки на свет, следом – их изумленные жёны. А тут такие вкусные тортики!

Так что Андрей разрешил мне остаться. Всё по Трудовому кодексу: согласие от мамы, медосмотр, никаких переработок. За этим Андрей бдительно следит. До недавнего времени он раз в неделю ворчал, что мне учиться надо и “о чём мать думает”.

А потом Тёмыч объявил, что влюбился. В меня. Я так старалась, так осторожно на него не смотрела – а он всё равно… Даш, а ты говоришь, любви нет! Что же тогда я внушаю мужчинам – страсть? Очень может быть. Тёма ведь совсем меня не знает. Придумал невесть что и поверил.

Да, пора искать другую работу.

Тёма приходит после пяти и молча забирает у меня тяжеленный поднос с чаем, кувшином лимонада и спагетти. Андрей провожает его неодобрительным взглядом, но вечером здесь настоящий аншлаг, так что я не успеваю услышать очередную проповедь в стиле “кончай динамить моего сына, чем он тебе не угодил” – и несусь к холодильнику за мороженым.

Всем мне Тёма угодил, мечта а не парень. Добрый, умный, надёжный. Да, не плейбой и в Куршевель меня не отвезёт. Зато на Врубеля я бы с ним сходила. Но не хочу, чтобы Тёма стал моим рабом, а именно это случится, если я хоть раз задержу на нём взгляд.

Рождаются люди с заячьей губой или косоглазием. А я, вот, с убийственным взглядом.

В семь приходит моя сменщица, и Тёма заявляет:

– Я Лену провожу.

Андрей протягивает мне пакет с тщательно запакованным ужином и тем самым рулетом из киви.

– Конечно. Только сразу возвращайся. Фрукты приедут, поможешь разгрузить.

Это давно стало ритуалом: Тёма провожает меня домой почти каждый вечер. Как в старых фильмах несёт мою сумку. Хотя до дома здесь всего сто метров, а сумка у меня маленькая. Спорить бесполезно, да я и не хочу. Мне хорошо с Тёмой, очень. Если бы я только была обычной, если бы не боялась, что Тёма сойдёт по мне с ума, как уже не раз бывало… Если бы!

– Разве олимпиада по математике не завтра? Тебе не нужно готовиться? – говорю я, когда мы выходим на улицу. В воздухе искрится морось, забивается в нос, плотная, как вата.

Холодно. Я ёжусь и тру руки – опять перчатки забыла.

Тёма протягивает мне свои.

– Я уже готов. Надень, ты ведь замерзла.

Отказываться тоже бесполезно. Как и говорить, что сама могла бы дойти до дома. Но я всё равно говорю:

– Тут идти пять минут. Зачем, а?

Тёма оглядывается. Фонари мигают, как в фильме ужасов, а ноябрьский сумрак только добавляет страха. Если бы я верила в чудовищ, обязательно представила бы одного… Да вот хотя бы за мусорными баками слева. И вцепилась бы в Тёмин локоть, как нормальная девчонка. Тёма бы наверняка меня защитил.

В чудовищ я не верю. Вместо них в моей жизни есть…

– Серый сегодня тебя обсуждал. Ты уверена, что хочешь встретиться с ним и его дружками одна?

…мерзавцы, уверенные, что меня можно если не купить, то взять силой. И я просто обязана пасть к их ногам по первому же слову.

Я невольно прижимаюсь к Артёму. Не цепляюсь за локоть, но даю понять, что мне страшно. А зря. Тёма, конечно, крупный, если не сказать огромный. Я видела однажды, как на заднем дворе школы он раскидывает дружков Серого, словно медведь – гончих. Но он один, а их пятеро.

– Ты и ему отказала, – у Тёмы даже голос под стать медведю, грубоватый, хриплый.

– Как будто меня спрашивали.

Ну да, меня просто прижали к стене женского туалета и попытались не то поцеловать, не то сразу изнасиловать.

– Понятно. – Тёма как всегда само спокойствие. Только сжал ручку моей сумки так, что мне страшно за кожзам – он, вообще-то, хрупкий. – Поэтому Серый сегодня хромал? А всем говорил, что вчера на тренировке связки потянул.

– А про фингал он наврал, что упал с лестницы? – подхватываю я. – Тём, забудь. Пожалуйста. Я сама разберусь.

Он оглядывает меня, всем видом давая понять, что маленькая и хрупкая девушка никак не может сама разобраться даже с одним-то Серым, а тем более с его друзьями.

– И как же?

Я вытаскиваю из кармана электрошокер. Симпатичный, розовый, со стразами – в виде флакона губной помады.

– Вот так. Не волнуйся за меня. – “Я уже так делала” успеваю проглотить. Тёме это знать необязательно.

– Я всё-таки встречу тебя завтра – пойдём в школу вместе. Скажи, во сколько?

Я хмурюсь. Если не скажу, с Тёмы станется прийти к моему подъезду в пять утра и встать на караул.

– У тебя олимпиада завтра, помнишь?

– Сбор всё равно в школе. Так во сколько?

Вообще-то я завтра в школу не собиралась. Ну да бог с тобой.

– Без пятнадцати восемь. – Я останавливаюсь у крыльца, где кто-то снова разлил пиво, и машинально бросаю взгляд вверх, на окно нашей кухни. Свет горит – значит, мама дома. Отлично, от рулета с киви она точно не откажется. – Спасибо, Тём.

Он кивает и молча смотрит, как я вхожу в подъезд. Знаю, будет стоять ещё минут пять, и только потом уйдёт. Вдруг я застряну на лестнице, да?