– Своррр–рог!!! – раздался громогласный зов.

Старый Род был единственным, кто мог перекричать песню медноголового бога.

– Сваррр–рог! Заткни глотку своему отпрыску, и давай сюда, живо!

Райский управитель за голову схватился: придётся к Ладе на поклон идти, просить, чтоб ещё вулкан–другой на земле вскрыла, извержение устроила. Иначе не замолчит медноголовый, во вкус вошёл, популярность зарабатывает, да оказалось, что зря волновался: всем песня Перунова уши утомила, да до такой степени тишины захотелось, что устроили райские обитатели натуральный сбор металлолома. Чего только голодающему не натащили, благо, много вещей, сделанных из металла, пооставляли родственники, второпях удирая из Ирия. Тут и трубы медные, и кубки золотые были, и даже молот братца Тора, забытый впопыхах. Умолк Перун, впервые за последние дни чувствуя себя сытым. И не только сытым, а что намного важнее, нужным и любимым, и главное – популярным!

Порадовался Сварог, что тишина восстановилась, огненным вихрем завернулся, и на родительское облако взлетел.

– Выполнил всё, как велено было, батюшка, для твоей радости старался! – Отрапортовал он, зарабатывая одобрение. Но когда взглянул в лицо Рода старого, понял – не будет похвалы. Оно может и заработал, да отцу не до того, отягощён думами тяжёлыми отец.

– Что опять тебя кручинит, батюшка? Почему хмур, аки туча грозовая? – осторожно поинтересовался райский управитель, опасаясь, как бы снова на свою голову громы и молнии не вызвать.

– А что мне не хмуриться, чего не кручиниться? Вот, – Род по каменной обложке Голубиной книги ладонью хлопнул, – прочёл судьбу нашу, и пожалел, что грамоте учён. Лучше б век буквы не знать. Уже ум за разум зашёл, всё думу думаю, как избежать нам беды великой.

– Да какая опять беда, отец?! – Всплеснул руками Сварог. – Конкурентов сынки мои буйные из Ирия спровадили, людишки в Лукоморье жертвами радуют, в голоде да холоде сидеть не дают, а чего ещё надобно?

– Веры надобно, нерушимой. Ещё любой ценой Забвения избежать надобно, – вздохнул Род, нахмурив кустистые брови. – Вычитал тут в книге судьбу нашу дальнейшую, и скажу тебе, сын, безрадостна она. Придёт нам на смену новый бог, зачатый женщиной от духа святого, какой ей в образе голубя явится.

– Нашёл из–за чего печалиться! Да у иной смазливой бабёнки таких голубей цельная голубятня наберётся!

– Не в птичке дело, Сварог, и хоть один голубь, хоть голубятня, а дитё на свет появится, сын божий, будет про душу бессмертную речи вести, к святости призывать.

– А хоть и сын, и дочь в придачу? Дети – они все божьи, и все святостью облачены.

– Так–то оно так, да нам от этого не легче. Люди, они увлекаются если чем, то берегов не видят. Им если верить, то всем скопом, одинаково. А иную веру под корень вырубают, огнём жгут, в воде топят. В Голубиной книге написано, что такую охоту на ведьм устроят…

Тут Сварог в отцовскую речь вклинился:

– Так у нас ведьм отродясь не было, одна только Буря яга, да и той Велес голову снёс с плеч долой!

– Велес… был он у меня, повздорили. В претензиях парень, что не предупредили о божественном бессмертии. Возмущался шибко. Де жена у него умерла и сын тоже прибрался, пока он с поручениями в Поднебесной шастал. Ну, говорю, шастать меньше надо было, быстрей б крутился. И сам не дурак, мог бы заранее у меня божественную должность для семейства своего выпросить. Он едва с кулаками на меня не кинулся, потребовал назад супругу вернуть. Оживить, понимаешь ли. Так я просьбу его выполнил, оживил. Сделал бабу его дубравой на земле, а ему наказал там же, в лесах лукоморских, медведем побегать, да подумать, какого он роду племени – людского али божественного?.. Пущай у Лешего на побегушках определяется, кто он есть – бог али человек. А что я, злыдень какой, что ли? Всё выполнил, что просил. И сыну его бессмертие дал, сказал, что будет он умирать, прожив долгую жизнь, и снова рождаться на земле, а хода ему в Ирий не будет.

– Добрый ты, батя.

– Да уж, чего уж там, – и старый Род отмахнулся от комплимента, как от мухи назойливой. Сварог вздохнул огорчённо. Вот всё не так ему, и что б не сделал, хорошо ли, плохо ли – а всё одно выговора не миновать.

– А что ведьмы… – вернулся к прерванной теме Род. – Ведьмами нас объявят и будут на нас охотиться, да на тех, кто в нас верить будет. – Он встал, книгу Голубиную к груди прижал и говорит:

– Повелеваю тебе, сын мой нерадивый, как хочешь извернись, а чтоб вера в нас сохранилась, века пережила.

– Сделаю, батюшка, и века переживёт, и нас с тобой!

– Э, э! Ты, это, слишком–то не увлекайся! – воскликнул Род, но Сварога уж и след простыл. Род устало опустился на каменное кресло, прижал к глазам ладонь и пробормотал:

– Ох, лихо, лихо…

Только произнёс Род последние слова, как откуда ни возьмись, появился ребёночек – маленький, глазки ясные, личико ангельское.

– Ути–пути–пути, – разулыбался старый Род. Держит младенца на руках, козу ему делает. – Ты чей же такой будешь?

– Ваш я, дедушка, ваш, – отвечает малыш и другой стороной лица поворачивается. Глянул Род, а лицо то у ребёнка будто из двух половин состоит. Одна половина ангельская, а другая бесовская. И улыбается дитя нехорошо, прямо–таки, гаденько.

Вздрогнул Род от неожиданности, а дитё из рук вывернулось, и книгу ручонкой выбило. Старик и дитя удержать пытается, и книгу поймать, да два дела разве сделаешь? Особенно, когда лихо поминаешь? Ребёнок смехом залился, ручонкой махнул раз, да другой – и всю физиономию дедушке расцарапал, крест–накрест красные полосы на лице старого Рода остались, а сам извернулся, да пропал.

Род второй раз подряд в кресло каменное рухнул, и чувствует, будто выжали его. Сына позвать, взбучку устроить – и то сил нет. Заплакал старик, слёзы ручьём по лицу потекли.

– Эх, дурень я старый, сам беду в Ирий накликал… Сварог! Сварожушка… – хотел крикнуть, да губы острыми коготками располосованы, не шевелятся, только крови полный рот набежало.

Не слышал Сварог зова родительского, впервые в жизни не почувствовал, что отец в нём нуждается. Прилетел райский управитель на ветвь мирового дерева, в дупло родовое голову засунул да на жену так глянул, что та без слов поняла: упрёкам да битью посуды сейчас не время.

– Одевайся в парадное, да выходи к трону. Сейчас совет семейный держать будем. Потомству нашему я уж вести послал, прибудут через миг другой в полном составе.

Отдав распоряжения, прошёл по ветви широкой к трону, сел, бороду за плечо закинул, посохом в морщинистую кору дуба солнечного упёрся. Дети себя ждать не заставили, быстро собрались. И жена тоже, чувствуя, что муж настроен решительно, не мешкая надела парадное платье и встала рядом с троном, положив руку на плечо супруга.

Стали один за другим пребывать Сварожичи, да все с дурными новостями.

– Батюшка, матушка, там у коровы Зимун опять молоко пропало…

– Река молочная скисла, створожилась…

– Цветы райские все засохли…

– У корней дуба солнечного гниль образовалась, того гляди, корни подточит…

– Берега кисельные протухли, тиной затянулись, плесенью зацвели…

Лада детей слушает и с каждым известием всё бледнее делается, лицо вмиг осунулось, сама на глазах тает, уж кости сквозь кожу просвечивают. Посмотрел райский управитель на детей своих, пересчитал, все ли на месте. Все, даже Стрибог, на что уж в Ирий его не заманишь, и тот здесь, стоит, волосы по ветру развеваются. И Хорст явиться соизволил, и Леля, и Жива тут, и внуки рядком выстроились.

Задумался Сварог, закручинился, да глянул на располосованную физиономию младшего сына, и вспомнил сказку, в детстве далёком слышанную. Хлопнул себя по лбу райский управитель:

– И как это я сразу не догадался! – Да как гаркнет:

– Ой, лихо, лихо какое!

Тут рядом с ним ребёнок появился, уже не маленький, годов эдак шести пацан. Стоит, ангельской половиной лица на Ладу смотрит. Та потянулась к новичку, нагнулась, хотела приласкать да приголубить, по головке погладить. А он по руке раз, и ударил. Глянула жена райского управителя на руку, а там царапины крест–накрест, да глубокие. Кровь с руки заструилась, на ветвь солнечного дуба течёт. Сварог к жене кинулся, на руки подхватил, в дупло унёс и на постель уложил. Погладил руку, царапины затянулись.