Лотта напряженно помешивает сахар в чашке, не решаясь возразить лучшей подруге, несмотря на оптимизм, который на самом деле уже не особенно-то ощущает. До сих пор она опасалась выказывать беспокойство и старалась все смягчать, смеясь:

— Эти недоумки сами себя угробят.

Наконец-то она перестала оспаривать существование опасности, но не потому, что засомневалась, а потому, что знает темную магию слов, которая придает вещам ужасную силу, если их произносишь.

— Может быть, и тебе пора на время забыть обо всем этом, Луиза, — шепчет она. — Здесь у нас больше ничего не осталось, а где-то все двери открыты.

— И куда же мне деться?

— В Лондон, я тоже скоро собираюсь туда. Помнишь, в декабре я выступала в Париже? В зале сидел Эдвард Джеймс. Англичанин, фантастически богат. Он сказал, что хотел бы со мной поработать. Такую певицу, как ты, он просто с руками оторвет. Я спрошу его.

Да, стоило послушать Курта и оставить рулетку ради гастролей «Махагони» в Зале Гаво. Восторженные крики до сих пор звучат у Лотты в голове, как и льстивые похвалы эксцентричного мецената Джеймса, который сидел в зале — и с тех пор обожествляет ее. Он не откажет ей в просьбе.

— Это было бы прекрасно.

Лотта закатывает глаза. Она ловит безучастный тон подруги.

— Ты из Берлина вообще уезжать не хочешь?

— Мне кажется, это неправильно. Что станет со страной, если все здравомыслящие люди исчезнут?

— Тебе не надо оставаться в Лондоне навсегда. Просто посмотри город. Он тебе понравится. Обратно ты можешь вернуться в любое время. Но потом, наверное, будет нелегко на это решиться.

Лотта хватает свою подругу за руку.

— Да согласись же, бестолковая, я бы тебя сразу куда-нибудь пристроила.

— Ну ладно. Ты выиграла, — сказала Луиза.

На этот раз она улыбалась по-настоящему. Лот-та, довольная, откинулась назад. Луизе понравится в Лондоне. Лотте понравилось. Необъяснимо, как же она могла так долго оставаться вдали от сцены.

— Ну что, пойдем? — Она показывает на нетронутый торт со сливками.

— Я попрошу, чтобы его быстро упаковали для Харраса. Ему может понадобиться сладкое утешение, ведь сегодня вечером любимый хозяин уедет.

— А Курт не может взять его с собой? Он ведь так привязан к этому псу.

— Боюсь, что нет, — если бы Курт знал, где остановится... Домработница с Харрасом будет держать оборону, пока мы не продадим дом.

Вскоре они покидают кафе, и Лотта тихо вздыхает.

— Вот так все и заканчивается.

Под мышкой она несет картонную коробку с тортом. На трамвае по дороге в Кляйнмахнов они почти не говорят, и когда сходят — тоже. Не успели они сделать несколько шагов, как громкий крик заставляет их вздрогнуть. В нескольких метрах перед ними падает мальчик. Его окружает группа молодых людей. Один из них на ходу бьет свою жертву в бок так сильно, что тот со стоном скрючивается.

— Эй, вы! — почти одновременно кричат Лотта и Луиза.

Но молодые люди уже исчезли за углом, ни разу не обернувшись.

Луиза вцепилась в руку Лотты.

— Ты видела? Они ударили его исподтишка и пошли себе дальше.

— Столько парней против одного ребенка, — соглашается Лотта. — Трусы.

Они бросаются на помощь мальчику. Лотта подает ему обе руки, чтобы помочь встать. А Луиза аккуратно отряхивает его дырявые брюки, хотя и безуспешно, стараясь убрать хотя бы свежую уличную пыль. Старая грязь все равно остается.

Ему вряд ли больше десяти лет, и он точно не из богатого района.

— Все нормально, — смущенно говорит мальчик. Под носом у него сопли и грязь. — Не надо.

Он вытирает глаза кулаком, но его помощницы уже заметили слезы.

— Ты их знаешь? — Луиза с ненавистью смот-рит в сторону угла, за котором скрылись молодые люди.

Бедный паренек потупил взгляд, бормоча:

— Один был моим соседом.

— Понятно, а теперь вы не очень ладите? — поддразнивает его Лотта, улыбаясь.

— Его брат был моим лучшим другом. А теперь, конечно, он больше не играет со мной.

— Почему? — спрашивает Лотта. — Я бы с удовольствием с тобой дружила.

Мальчик краснеет.

— Они говорят, что мы цыгане.

— Правда? — спрашивает Лотта. — Это так?

— Да, мы цыгане.

— Ну и что?

— Они говорят, что меня и моих братьев не должно быть на свете. Нас слишком много. Но скоро с этим покончат, говорят они.

Лотта смотрит поверх его головы на Луизу и видит, как в ее взгляде отражается ее собственный ужас. Нет, цыганам всегда было нелегко, но Лотта никогда не видела, чтобы цыганских детей прилюдно унижали. Еще ужаснее звучала его интонация, будто он уже смирился с приписанной ему виной, которая основана только на происхождении, ни на чем другом.

Лотта кладет обе руки на его плечи и склоняется, чтобы быть на уровне его глаз:

— Как тебя зовут?

— Энис.

— Энис. Мне нравится это имя. Я даже знаю несколько цыган. Они умеют делать удивительные вещи. И уверена, ты тоже.

— Правда? Что, например? — Он скрещивает руки на груди и смотрит на нее с подозрением. Глаза у него глубокого синего цвета, хотя Лотта думала, что у цыган они темные.

Она нервно кусает губы. Знает ли она вообще хоть одного цыгана? Ей просто хотелось его утешить. В ее окружении почти никого не интересовали национальность или религиозная принадлежность. Мальчик, разочаровавшись, хотел уже было отвернуться, когда Лотту все-таки осенило:

— В одном парижском кафе я однажды видела Джанго Рейнхардта. Невероятно, что этот человек мог вытворять с гитарой. А ведь у него была почти полностью повреждена рука после пожара в таборе. Но он не сдался. Вот! И теперь творит чудеса двумя пальцами, только указательным и средним.

Лотта с силой перебирает струны на невидимой гитаре, и, увидев это, мальчик с Луизой громко смеются.

— Да, и ты, конечно, знаешь Полу Негри. Ее отец тоже цыган.

Энис смотрит на Лотту задумчиво.

— Мой отец говорит, что артист — не профессия.

— А другие говорят, что цыгане и евреи не такие хорошие, как другие. Не надо слушать все, что говорят люди. Это ведь в основном чушь. Скоро они признáют, что ошибались.

— Вы уверены? — Он внимательно смотрит на нее.

— Абсолютно. Безобразия скоро закончатся.

Лицо мальчика просветлело. Надеюсь, что он не так быстро узнает, что и дружелюбные взрослые лгут. Неизвестно, что еще придет в голову его соседу.

— Нам проводить тебя до дома? — спрашивает Луиза.

Энис качает головой.

— Да это было не так страшно, правда.

— Ты смелый мальчик. — Лотта хватается за свою сумочку. — Купи себе несколько леденцов, чтобы забыть этот ужас. Только не отдавай ничего паршивым соседским парням, хорошо?

Когда он трусцой бежит от них со своей добычей, лицо его сияет. Лотта смотрит вслед, а затем поворачивается к подруге.

— Отвратительно. — Луиза сплевывает. — Хуже всего, что он прав. И с этим поколением скоро покончат.

— Что ты такое говоришь?

— Ты здесь не бываешь в последнее время, а до моих ушей долетает, что они планируют издать закон, позволяющий стерилизовать этих людей.

Лотта смотрит на подругу, выпучив глаза:

— Чудовищно.

— Ты еще собираешься отнести Харрасу торт?

— Я про него забыла.

Лотта оглядывается и видит лежащую на земле поврежденную картонную коробку, которую в волнении уронила. Она осторожно поднимает ее и открывает.

— Боже мой! Ну что поделаешь. Хотя Харрас вряд ли будет против.

Лай собаки — первое, что они слышат после того, как Лотта позвонила в дверь.

Им открыла домработница Курта.

— Добрый день, — здоровается Лотта. — Ну вот и мы. Это моя подруга Луиза.

После того как все вежливо поприветствовали друг друга, Лотта, смеясь, опускается на колени, чтобы почесать весело прыгающего вокруг Харраса.

— Прекрасный пес. Я принесла тебе что-то вкусненькое, видишь?

Она кладет на пол коробку с бесформенной массой из сливок.

— Вы же не дадите ему торт? Не знаю, что бы на это сказал господин Вайль. — Эрика хмурит лоб и смотрит на Харраса, будто обвиняет его в предательстве, потому что он лижет руки этой изменнице.