— Алистер, — хнычет она, хватаясь руками за мою футболку, отчаянно пытаясь притянуть меня ближе к своему телу.

Левой рукой я скольжу по ее нежному телу, проникая между ног, под трусики и чувствую, насколько она нуждается во мне. Подушечками пальцев я размазываю ее влагу по мягкому бугорку ее киски.

Я разворачиваю Брайар, прижимаю ее лицо к стеклу, ее дыхание затуманивает зеркало, и я со стоном говорю ей в ухо:

— Ты чувствуешь, насколько эта киска намокла для меня?

С легкостью я просовываю два пальца внутрь ее тугих стенок, чувствуя, как она насаживается на мою руку, желая, чтобы я вошел глубже. Такая жадная, такая чертовски моя. Я оттягиваю поводок, перекрывая ей доступ воздуха, и слышу ее вздох.

Одной рукой Брайар тянется назад, хватаясь за мое предплечье, впиваясь в него ногтями, и я вижу, как ее глаза начинают закатываться. Кровообращение перекрыто настолько, что ей кажется, будто она летит, пока я трахаю ее пальцами сзади.

Я ослабляю хватку, позволяя ей глотнуть кислорода, Брайар опускается и хватается за зеркало для поддержки. Это то, чего я хотел каждый день своей жизни, смотреть, как она все глубже и глубже погружается в наслаждение.

Я скольжу взглядом по глубокому изгибу ее спины, по маленьким сдвинутым набок обтягивающим трусикам на ее круглой попке, и, Боже, по ее лицу, которое являет собой воплощение мечты. Разгоряченные и окрашенные в красный цвет адреналином, мои чернила впитались в ее кожу.

Это самый настоящий рай для такого мужчины, как я.

Вытащив пальцы из ее пизды, я очень быстро просовываю их ей в рот, через отверстие в пластике, позволяя ей почувствовать, какая она сладкая.

— Как нектар богов, Брайар. Ты — их самый сладкий дар, — бормочу я, она сосет мои пальцы, облизывая их, прежде чем я начинаю снимать джинсы, высвобождая член из стягивающей его одежды.

Он вырывается наружу, оказываясь прямо между гладкими полными ягодицами ее задницы, с толстого красного кончика капает предэякулят. Я держу одну руку на поводке, а другой потираю свой член, размазывая по нему ее слюну и соки.

— Я трахну тебя вот так, — рычу ей на ухо я, прижимая свой жаждущий член к ее уютному входу, мое тело возбуждено намерением опустошить ее. — Скажи мне, что ты хочешь этого, Брайар.

Она не сбивается с ритма.

— Я хочу этого, черт, я хочу этого, пожалуйста, — Брайар практически дрожит, когда я жестко вхожу в нее, заполняя до отказа. Она раздвигает бедра, позволяя мне проникнуть глубже под таким углом, и мы оба падаем в океан наслаждения.

Я наслаждаюсь тем, как она хнычет от удовольствия и дискомфорта. Она тяжело дышит сквозь зубы, пока ее тело вынуждено подстраиваться под меня. Я не даю ей много времени на раздумья, потому что уже начинаю находить жестокий темп, вбиваясь в нее бедрами и выходя из нее.

Вот что мы делаем. Мы трахаемся посреди моего тату-салона. Я лишаю ее дыхания, засунув свой член так глубоко, что она будет чувствовать меня годами. Нам не нужны рождественские гимны и елка. Нам необходимы только мы и вот это. Эта неистовая, разрушающая душу связь, которую я скорее умру, чем потеряю.

— Черт…, — задыхается Брайар, которая не способна ни на что, кроме как стонать и толкаться ко мне своей готовой к этому киской. — Так близко.

Я дергаю за поводок, резко вырываю воздух из ее легких, ее спина прижимается к моей груди, и я подаюсь вверх, свободной рукой крепко обхватывая ее талию. Развратные звуки наших тел, сближающихся снова и снова, подстегивают меня дать ей еще больше.

Я трахаю ее у зеркала, мое тело и член прижимают ее так, как ей нравится. Брайар обожает, когда я вжимаю ее в неподатливые поверхности.

Ее ноги начинают дрожать, тело слабеет, она изо всех сил пытается кричать, когда кончает на мой член, выдаивая меня по полной программе. Я полностью отпускаю пленку, рукой тут же хватаю Брайар за бедро и безжалостно долблюсь в нее в погоне за собственным оргазмом.

Ее пульсирующее напряжение толкает меня за край, я поднимаю руку с ее бедра к голове и, сжав в кулак медовые светлые волосы, тяну вверх. Брайар наклоняет голову от зеркала, измученная, раскрасневшаяся.

— Моя, — со стоном произношу я, глядя в зеркало, и встречаюсь с ней глазами.

— Твоя, — бормочет она.

Мой оргазм захватывает меня, как только я выхожу, толстые, теплые струйки спермы орошают ее спину. Она сжимается и пульсирует, дрожа от силы. Я продолжаю держать ее за волосы, наклоняя ее лицо так, чтобы она смотрела через плечо.

Я прижимаюсь губами к ее горячему рту, проникая языком внутрь, изливая все мои эмоции в ее горло. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы удержать ее рядом, удержать ее рядом с собой.

— Навсегда, Маленькая Воришка, — говорю я, прикусив ее нижнюю губу. — Это навсегда.

Я слышу биение ее сердца, как в ту ночь, когда она убегала от меня в лесу. Оно билось для темноты. Билось для меня.

Я пытаюсь перевести дыхание, слушая свое собственное сердце.

Слушая, как оно совпадает с ее ритмом.

Два сердца, которым суждено было остаться в одиночестве, нашли друг друга, соединились и продолжали биться.

Вместе.

Брайар

Если я увижу еще один плакат с приветствием, то вылью на него свой кофе.

Рождественские каникулы закончились, а это значит просыпаться ни свет, ни заря вместо того, чтобы ложиться спать. Мне потребуются месяцы, чтобы привести свой график сна в порядок после трех недель каникул.

С Лирой и Алистером я редко ложилась спать раньше пяти утра. Мой парень и лучшая подруга ночные совы, которые перетянули меня на темную сторону. Сейчас я поднимаюсь по ступенькам в свой первый лекционный зал, Лира скачет впереди меня, как будто ее не мучает сон. В этом году мы обе посещаем занятия по иностранному языку, и, к счастью, нам попался один и тот же профессор.

Я опускаюсь на стул, положив голову на парту и защищая глаза от яркого света комнаты. Все, чего я хочу, это свернуться калачиком в постели и спать, а толстовка Алистера вообще никак не способствует пробуждению.

Пропитавший толстовку запах только согревает меня и заставляет спать еще крепче.

Когда он сказал мне, что у него занятия только в десять, я раздумывала, не швырнуть ли в него учебником. Тот, кто решил, что латынь в 8:30 утра — это хорошая идея, должен гореть в аду.

— Я умру от недосыпания, — со стоном произношу я.

— Как насчет того, чтобы не делать этого. Если ты умрешь, Алистер задолбает нас своей депрессией.

Я поднимаю голову всего на дюйм, чтобы увидеть проскальзывающего в наш ряд Рука, с синяком под глазом и разбитой губой.

— Надеюсь, твой соперник выглядит хуже, чем ты, — замечает Лира.

Он просто пожимает плечами, одаривая нас кривой ухмылкой, а затем садится и откидывается на стуле. Я чувствую пропитавший его одежду запах травы, а его глаза заметно выделяет краснота.

Я, Лира и остальные парни постепенно сдружились. Я говорю «постепенно» только из-за Тэтчера, с которым у меня все еще отношения любви-ненависти. Иногда я хочу его придушить, а иногда не представляю, как эта компания будет существовать без него.

Я провела целый день в доме Тэтчера, встречая Рождество с его очень нормальными бабушкой и дедушкой. Когда я говорю, что это был самый странный день в моей жизни, я не шучу. Четверо самых анархичных, морально надломленных мужчин вели себя как идеальные джентльмены для маленькой леди по имени Мэй.

Это еще больше доказывает, что у них у всех есть души, как бы они ни старались их скрыть.

В это время входит наш профессор, оглядывает аудиторию и указывает на доску, на которой тут же начинает писать. От недостатка сна и понимания латинские слова для меня лишь тарабарщина.

Наконец-то начался второй семестр. Для меня это означает новый набор предметов, еще один шаг к моему будущему, но и всегда шаг в неизвестность.

Какими бы нормальными ни были последние несколько недель, я знаю, чем занимается Алистер, когда остается с ребятами. Замышляет, планирует, разрабатывает план, который закончится тем, что мэр Пондероза Спрингс окажется под землей.