Намеренно или случайно, но архитекторы сделали так, что это место кажется удаленным от любой цивилизации. Тут словно свой собственный мир за деревьями, построенный на мрачном болоте, от которого меня тошнит. Знаете, как после суши на заправке?

— Твоя штука снова пугает меня своими красными глазами-бусинками, — говорит Томас, подъезжая к месту высадки у общежития.

Я смотрю на маленькое животное в моих руках, на ее чистый белый мех мягкий под моими пальцами и высунутый маленький носик, принюхивающийся к окружающей обстановке.

— Ее зовут Ада, и она не штука. Она крыса-альбинос. Если ты еще раз назовешь ее как-нибудь, она тебя укусит, — предупреждаю я, хотя знаю, и Ада тоже, что она и мухи не обидит.

Когда папа разрешил мне выбрать домашнее животное, когда я была маленькой, я выбрала крысу. Не потому, что пыталась быть необычной или нестандартной, а потому, что в крысах просто есть что-то невероятно классное. У меня было три крысы, и каждая из них прожила ожидаемый срок жизни в два с половиной года, прежде чем умерла. Каждый раз я ждала несколько месяцев, чтобы оплакать их, а потом начинала искать нового компаньона.

Мы с Адой живем вместе уже около года.

— Тебе нужна помощь, чтобы донести вещи до комнаты? Или думаешь, что справишься сама? — спрашивает он с водительского сиденья.

Я смотрю на общежитие, район Ируин, где живут младшекурсники. В центре располагается круглый фонтан с водой. Из-за потрескавшегося мрамора мне кажется, что он может рассыпаться в любую секунду.

Сверху доносится карканье ворон, их черные крылья пробиваются сквозь дымку. Я пытаюсь сосчитать глазами количество горгулий, стоящих на страже на вершине пьедесталов и свай.

Я отмахиваюсь:

— Я справлюсь. Но все равно спасибо.

Я открываю дверь, засовываю Аду в карман толстовки, где она находится большую часть времени, когда не в клетке.

Я автоматически жалею, что не надела джинсы вместо этих спортивных шорт, я не привыкла к холоду. В Техасе не было ни холодной погоды, ни такого сильного тумана.

Подойдя к багажнику машины, я открываю его, вешаю сумку с книгами на плечо и беру свой чемодан.

По моей спине проносится порыв холодного ветра, как будто что-то по ней пробежало. Я слегка поворачиваю голову и смотрю на здание, ожидая увидеть кого-то стоящего там. Кого-то, кто смотрит в мою сторону, но меня встречают только студенты, шаркающие по территории школы и затаскивающие внутрь свои вещи.

— Ты в порядке? — спрашивает Томас.

— Да, — качаю я головой, улыбаясь. — Я в порядке.

— Это будет действительно здорово для тебя. У меня просто такое чувство. — потирает он руки. — Вот твой ключ от общежития и карточка на обед. Если тебе что-нибудь понадобится, у тебя есть мой номер телефона, моя квартира находится за пределами кампуса, в городе, но это в нескольких минутах езды, так что не стесняйся спрашивать.

Он обхватывает меня рукой за плечо, обнимая самым неловким объятием в истории.

— Спасибо, дядя Ти.

Я не слишком сильна в сантиментах. Нельзя быть бедной и нежной.

Я должна нервничать, идя в школу, по сравнению с которой Гарвард выглядит как захолустный муниципальный колледж.

Но я не нервничаю.

Не в моей природе нервничать или бояться. Когда живешь такой жизнью, какой жила я. Той, где тебе приходится бороться за выживание, еду на столе, крышу над головой? У тебя нет времени бояться чего-либо.

Ты делаешь то, что должно быть сделано.

Алистер

— Вам двоим понадобилось достаточно времени, — бормочу я, отталкиваясь от машины ботинком, бросая сигарету на землю и затаптывая угасающий уголек.

— Тэтчеру нужно было погладить свой костюм, — Сайлас толкает плечом Тэтча. Сам он одет в черное худи. Лунный свет отражается от его ожесточенного лица.

— Версаче? На место преступления? Немного претенциозно, даже для тебя. — Я разглядываю его наряд, выглядящий так, будто он присутствует на каких-то гребаных политических дебатах о глобальном потеплении или здравоохранении.

— Приятно видеть, что ты не слишком ненавидишь маму и папу, похоже, ты, по крайней мере, научился от них разбираться в брендах, — его голос выравнивается. — Мы знаем, что ты выступаешь против богатства, Алистер, но нет нужды завидовать моему невероятному стилю. — Он поправляет воротник.

Я делаю шаг ближе к нему в знак предупреждения, но звук высоко взревевшего двигателя перебивает мой временный гнев на лучшего друга.

Мотоцикл Рука стального цвета въезжает на парковку морга. Мотоцикл резко глохнет, когда он поворачивает ключ зажигания. Снимая матово-черный шлем с головы, он встряхивает волосами, как будто участник бойз-бенда.

— Рад, что ты смог присоединиться к нам, Ван Дорен. — замечаю я.

Он идет к остальным, не снимая перчаток, единственный из нас с ухмылкой на лице. Он поднимает свою сумку.

— У меня есть все, на случай, если мы решим…

— Сегодня мы ничего не будем взрывать, Рук, — прерывает его Тэтчер, уже зная, куда направлены его мысли.

Он поднимает руки в защиту.

— Пойдемте, разузнаем, что скрывает добрый доктор, — я поворачиваюсь, гравий хрустит под моими ботинками, когда мы идем к задней двери здания. Сегодня Рук выполнял небольшое поручение для своего отца в офисе окружного прокурора.

Все, чтобы помочь отцу и отпереть эту дверь, чтобы мы могли легко попасть внутрь.

Мои костяшки пальцев дрожат от предвкушения, когда я осторожно открываю дверь. Слышу, как Сайлас щелкает замком позади нас, просто чтобы никто не последовал за нами. Мы идем в ногу, пробираясь через приемную, мое сердце колотится в груди. Металлический привкус распространяется по моему рту, и я сжимаю челюсти.

Что это говорит обо мне и о том, кто я есть, что эта ситуация привела меня в восторг?

Я вижу отблеск света, как раз перед тем, как упираюсь руками в двойные двери, открывая их с громким стуком. Внутри кабинета судмедэксперта стоит ужасный запах. Он въедается в нос и проникает внутрь. Холодное тело с подтянутой к груди простыней.

Слева доктор Говард Дискил вздрагивает за своим столом, стул скрипит под его весом. Он быстро поправляет очки, пытаясь прийти в себя после того, как мы его напугали.

— Извините, — прочищает он горло, стараясь говорить более строго. — Но вы, мальчики, не можете здесь находиться.

Он поудобнее устраивается на своем месте, настороженно оглядывая каждого из нас.

Я смотрю на парней, и все мы на короткий миг устанавливаем зрительный контакт, как будто для кого-то из нас это последний шанс отказаться, прежде чем мы начнем пачкать наши репутации. Когда никто ничего не говорит, я снова обращаюсь к Говарду.

— Я не помню, чтобы мы спрашивали твоего разрешения.

После этого работа идет быстро. Сайлас и Рук достают из сумки нейлоновую веревку и привязывают доктора к креслу. Он сопротивляется, безнадежно, но все, же сопротивляется. Он извивается в их руках, пока они обматывают черную веревку вокруг его тела, полностью обездвиживая его.

— Что, черт возьми, вы делаете?! — кричит он, его лицо приобретает уродливый оттенок красного.

Рук упирается ногой ему в спину, толкая кресло на колесиках на середину комнаты. Оставаясь за столом, он начинает открывать ящики и перебирать бумаги.

Я лезу в карман куртки, доставая пару золотых кастетов. Металл холодный в моей ладони, но тепло кожи быстро его согревает. Шагнув к Говарду, я продеваю пальцы в отверстия, позволяя изогнутому концу впиться в мою ладонь, крепко сжимая ее.

— Розмари Донахью, — говорю я, все еще глядя на боестящий металл на моей руке, мои инициалы выгравированы на вершине каждой костяшки. — Ты делал отчет о ее вскрытии, верно?

— Это конфиденциальная информация. Я не могу просто так сказать тебе что-то подобное, — возражает он, борясь со веревками.

Мышцы на моей челюсти дважды дергаются, когда я наклоняю голову влево, хрустнув шеей.