— За последние два года он был там в нерабочее время, в час, в два часа ночи. Сотни раз.

Я облизываю нижнюю губу:

— Значит, мы думаем, что он и есть тот учитель, который написал Крису? Не хочу говорить очевидное, но что если Крис просто лгал, чтобы мы его не убили? Что, если он на самом деле тот, кто это сделал?

Я ненавижу играть в это дерьмо с соединением точек. Я чувствую себя продажным детективом, а быть копом — это не то, к чему я когда-либо стремился.

— Зачем тогда рассказывать нам о подбрасывании тела? Если бы он хотел соврать, разве не стал бы все отрицать? Кроме того, какого учителя ты знаешь, который направляется в химическую лабораторию в два часа ночи? Это было бы логично, но мы не можем пойти и отрубить ему голову, — злобно улыбается Рук. — Пока.

Он продолжает:

— Но это зацепка. Мы можем наблюдать за ним, следить за ним, пока не получим необходимые доказательства.

Зиппо Рука щелкает, пламя освещает кончик его сигареты.

— И мы думаем, что его дорогая племянница замешана в этом или, по крайней мере, знает об этом. Я имею в виду, подумай об этом, — выдыхает он.

— Она на мели, как чертова шутка. Думаешь, стипендию ей оплачивает Холлоу Хайтс? Как она вообще туда попала, это еще лучший вопрос. Она не слишком умна или одарена. У Томаса должно быть много ниточек, за которые он мог потянуть, чтобы доставить ее сюда. Деньги, на которые можно купить племяннице поступление в престижный университет. Такие деньги, которые платят за молчание людей.

Я скрещиваю руки на груди, пожевав внутреннюю сторону щеки.

Вот она, веская причина ее преследовать.

Чтобы показать ей, каково это, когда ты попадаешь в переплет с людьми, которым наплевать, будешь ты жить или умрешь.

Идеи трещат. Мысли искрятся.

Образы ее широко раскрытых глаз, мокрых от непролитых слез и паники. Ее розовая нижняя губа дрожит, когда она обдумывает каждое жизненное решение, которое когда-либо принимала до этого момента.

Я заберу у нее все.

Ее радость. Друзей. Секреты. Страх.

Все это я должен забрать. Украсть.

— Да. Я с тобой согласен, но ее даже не было в Пондероза Спрингс, когда убили Роуз. И я сомневаюсь, что ее дядя ходит и говорит с ней об убийстве девушек.

Однако мне нужно действовать с осторожностью. Если мы пойдем не за теми людьми, наступим не на ту ногу, причиним вред не тому человеку, вся операция закончится через двадцать секунд.

— Ты защищаешь ее?

Я перевожу взгляд на Тэтчера, его руки скрещены на груди, в точности повторяя мою позицию. Ветер трепет его зачесанные назад волосы. Серая водолазка и черный пиджак делают его старше. Утонченнее. Это еще один элемент его процесса запугивания.

Выглядеть соответствующе. Играть свою роль. Но внутри — вот где ты можешь спокойно гнить.

Внутри ты можешь быть настолько злым и зловещим, насколько пожелаешь. Тэтчер верит в маску. Скрывая мир от того, что происходит под поверхностью.

А я нет.

Я не ношу маску. У меня нет причин прятаться.

Он вписывается в социальную пищевую цепочку с помощью внешнего вида и общения. Но мы трое — единственные, кто видел, что на самом деле скрывается под ледяной кожей Тэтча.

И поскольку мы знаем это, поскольку мы поставили его в невыгодное положение, он презирает возможность нелояльности. Быть преданным.

— Разве, похоже, что я защищаю ее, придурок? Я просто констатирую факты, — сердито хмурюсь я, выходя из-за стойки, чтобы мы были в равных условиях.

Если я что-то и ненавидел, так это когда меня спрашивали о моей преданности. Особенно по отношению к ним.

Рук кладет руку мне на грудь.

— Потише, парень. Не надо натягивать трусы. Я не говорю, что она знает об убийстве. Я просто говорю, что у меня нехорошее предчувствие, что она знает что-то о наркотиках. Я имею в виду, — он разражается смехом. — Просто посмотри на ее послужной список. Не совсем законопослушный гражданин.

— Ну, не у всех из нас есть папочки, которые чистят наши дела. — Теперь Тэтчер просто ведет себя как придурок. Он прекрасно понимает, какую цену, в конце концов, заплатит Рук за эту услугу своего отца.

— Как насчет того, чтобы не обсуждать сегодня проблемы отцов, хорошо, Американский Психопат?

Я всегда восхищался этим в Руке. Его способностью смеяться над болью, шутить над тем, что любого другого разозлило бы.

Присоединяясь к веселью, я саркастически вдыхаю воздух:

— Не обращай на него внимания, это неделя акул, — с усмешкой я толкаю Рука в плечо.

У нас было направление, был другой план, другой человек, представляющий интерес. Как бы это ни раздражало, мы приближались к цели. Каждая отметина на нашей душе, вся кровь, которую мы пролили, в конце концов, стоила того.

И теперь я мог немного повеселиться.

— Сейчас нам нужно быть терпеливыми, — говорю я, убедившись, что они все меня слушают. — Мы наблюдаем за Томасом. Смотрим, как он двигается, что делает.

— А девочки? — спрашивает Тэтчер.

— Мы напугаем их. Сделаем все необходимое, чтобы обеспечить их молчание. Получим от Брайар любую информацию, какую только сможем. Но мы не поднимем на них руку, не сейчас, — предупреждаю я.

Мы должны довести это до конца. Довести их до такой паранойи, чтобы они едва могли моргнуть от страха, что эти секунды с закрытыми глазами будут моментом, когда мы нападем. Пусть они почувствуют, что каждый миг мы наблюдаем за ними, всегда рядом. Готовы наброситься.

Я хочу, чтобы их преследовали призраки. Хочу, чтобы они окаменели и были охвачены ужасом.

Только тогда, когда у нас будут необходимые доказательства, мы сможем закончить начатое.

Такого радостного возбуждения я не испытывал долгое время. Моя кровь бурлит, рот наполняется слюной.

— Кто не любит небольшую прелюдию перед главным событием? — шевелит бровями Рук, по собственному желанию пытаясь отобрать пистолет у Сайласа, который смотрит на него с укором за то, что он даже прикоснулся к нему.

Мы должны подойти к делу творчески. Должны быть зловещими и скрытными.

Мы заставим их желать смерти, просто чтобы отдохнуть от ужаса, сковавшего их тела.

Это то, ради чего я живу.

Брайар

У меня официально наступила крайняя степень недосыпания. Я начинаю ощущать последствия отсутствия сна после сорока восьми часов. Беспокойство, раздражительность и даже галлюцинации поздней ночью. Я слышу звуки шагов, скрип дверей, вижу тени в пустой комнате общежития.

Даже когда ложусь в свою кровать, мои глаза отказываются закрываться. Мой мозг чертовски хочет оставаться бодрым и бдительным. Я не хочу дать им шанс застать меня в уязвимом или невыгодном положении.

Мне кажется, что если я всегда буду бодрствовать, то буду готова в любой момент.

Прошло уже несколько дней с тех пор, как я переполошилась из-за дохлой крысы на двери. Обо мне все еще перешептываются и говорят за моей спиной в классе, но я научилась не замечать. Я отгородилась от всего, что говорили, и действительно стала полагаться на Лиру, которая, к счастью, не против и тоже опирается на меня.

Она позаботилась о беспорядке на двери, быстро положив Аду в коробку и вытерев кровь. Вместе мы похоронили ее у дерева за одним из школьных зданий, устроив ей небольшие похороны, после чего вернулись в общежитие и стали смотреть фильмы о Гарри Поттере.

Я старалась сохранять оптимизм, но это не помогало. Каждый день был похож на очередную игру в ожидание, очередной день, когда я краем глаза улавливала движение тени, но, повернувшись, видела, что там никого нет.

Вчера я обедала с дядей Томасом, который был полон энергии и все время болтал. Это было прекрасно, так как мне оставалось только улыбаться и кивать головой. Он слышал от моих учителей, что я хорошо учусь, и был рад моей успешной адаптации.

И хотя мне хотелось рассказать ему о случившимся, я обещала Лире не делать этого. Поэтому держала все в себе, заглатывая безвкусную пищу, пока он продолжал говорить о предстоящем ежегодном школьном мероприятии, на котором я не хотела присутствовать.