Про себя Фом отметил, что она выглядела как типичная старшая дочь викария. На ней был тот же сине-зеленый костюм в крапинку, такие же как в прошлый раз чулки и туфли на низком каблуке. И все же у детектива было ощущение, что в ее внешности что-то изменилось.

Пока он внимательно смотрел на мисс Пауэр, тщетно пытаясь понять, в чем заключается эта разница, она намекнула ему, что торопится:

— Как я понимаю, у вас есть для меня сообщение от мисс Грин.

Фом объяснил ей просьбу Виолы и получил закономерный ответ:

— Я съезжаю отсюда. А вы можете передать мисс Грин, что я буду поливать луковицы, до самого отъезда. Конечно, мне придется попросить у майора Помероя ключ от ее квартиры. Но, мисс Грин должна дать ему разрешение на это. В противном случае я могу поставить себя в неловкое положение.

— Я передам ей, чтобы она позвонила Померою, — пообещал Фом. — Впрочем, дам и майору ее номер телефона.

Добираясь на метро домой в Хайгейт, он прокручивал в голове все эти странности в поведении фигурантов. И в конце концов решил выбросить все это из головы, ведь «Дело о пропавшей девушке» закрыто, и все это теперь не имеет никакого значения. 

Вдруг детектив вспомнил о блокноте, в который он записывал свои первые впечатления о людях, фигурировавших в каждом новом деле. В некоторых случаях этот блокнот доказывал свою полезность, например, он мог констатировать значительную потерю веса персонажа, которая указывала на излишние переживания, а также выявлял изменение характера, что свидетельствовало о  преднамеренной попытке создать ложное впечатление.

Только чтобы удовлетворить свое любопытство, Фом порылся в карманах. Обнаружив, что оставил свои записи в офисе, он выбросил эту мелочь из головы.

Рассматривая это дело позднее, он нашел оправдание своему поведению — пропавшая девушка была найдена, а искать какие-то улики теперь было делом полиции.

Тем не менее, факт оставался фактом: если бы тогда он смог освежить в памяти эти детали, это могло бы возбудить ряд подозрений и таким образом предотвратить еще одно преступление.

События быстро продвигались к катастрофе. Подобно тому, как падение камня высоко в горах вызывает лавину, — развивающийся роман Виолы с Фомом отдалил ее от Беатрис, что привело к печальным последствиям. Беатрис просто-на́просто приревновала Виолу.

Ясный взгляд карих глаз Беатрис потерял доброжелательность и сузился от ревности, когда, войдя в комнату Виолы тем вечером, она застала ту у телефона. Виола была увлечена разговором, ее лицо излучало радость, интонация была волнующей, особой:

— Нет, мне он не звонил, я знаю этого человека, он ждет, чтобы позвонила я. Для него ничего не значит то, что время идет, и что может быть уже поздно… Да, я свяжусь с ним и попрошу передать мой ключ.

Слыша этот непонятный разговор и особенно тон, каким он велся, Беатрис решила, что у Виолы от нее какая-то тайна. Обидевшись она вернулась в свою комнату и стала ждать там свою компаньонку. Не догадываясь об этих переживаниях своей подопечной, Виола продолжала наслаждаться общением с любимым человеком. Все странное и загадочное, услышанное Беатрис, на самом деле, объяснялось очень просто. — Узнав, что майор Померой и не собирается связываться с Виолой насчет ключа, Фом просто позвонил ей, чтобы поставить в известность об этом.

Звуки голоса Алана были такими волнующими, что Виола не замечала, как бежит время. И глянув на часы, удивилась — неужели они проболтали больше получаса? Сделав короткий звонок майору Померою, она поспешила в комнату Беатрис.

— Знаешь, я только что звонила в Померанию Хаус, — сообщила она.

Беатрис пришлось приложить усилия, чтобы ответить, как ни в чем не бывало, и не брюзжать. Ей это удалось, но с трудом, поскольку ревновала она Виолу со всей силой своей ласковой, щедрой и очень  эгоистичной натуры.  — Хотя ее растили как сказочную принцессу, но воспитание было таким, что она в равной степени могла и управлять своими желаниями, ограничивать их, и управлять своими эмоциями, стараясь, все-таки, уважать, хоть немного, желания других.

— Померания Хаус, — повторила она, будто бы припоминая. — Разве это не адрес твоей квартиры?

— Квартирки, — поправила ее Виола, начиная фыркать, словно один из ее неисправных кранов. — Я хотела бы показать ее тебе. Особенно ванную комнату.

— Твой душ очень старомоден?

Виола ухмыльнулась, вспомнив о деревянной перегородке, которая отгораживала совмещенную кухню-буфет от, кладовой-ванной.

— О, я хотела бы тебе это показать, — заявила она. — Увидишь, как живут бедные. Представь, принцесса, на моей ванной есть крышка, и я ставлю на нее посуду.

Никак это не прокомментировав, Беатрис отвернулась и закурила сигарету. Так как она редко курила или пила, Виола посмотрела на нее с некоторым удивлением. Ее удивление сменилось беспокойством, когда она заметила, что руки девушки дрожат.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Ничего, — напряженно ответила Беатрис. — Просто мне совсем не нравится, как некоторые люди — интересные люди, вроде тебя — презирают людей, у которых есть деньги. Ты, кажется, не понимаешь: чтобы сделать большое состояние, требуется ум, проницательность и твердость. Ты оцениваешь папу, только по тому как он ведет себя дома. Да, здесь он невыразителен и ты насмехаешься над ним, потому что все, о чем он думает или говорит, все, что он делает, основано на его любви к маме и ко мне… Но в финансовом мире он является авторитетом.

— Конечно, это так. Как будто бы я не знала об этом, не глупи.

— Ну вот опять «не глупи», неужели трудно понять, что я кое в чем разбираюсь. Помимо обязательного образования я много читала и изучала социальные проблемы. Я намереваюсь сделать со своим богатством кое-что безусловно значимое… Знаешь, меня страшно раздражает то, что Рафаэль Кросс и ты относитесь ко мне, как к породистому пекинесу, которого нужно держать на поводке.

Беатрис говорила со сжатыми губами, жестко контролируя лицевые мышцы, но, несмотря на это видимое отсутствие эмоций, Виола поняла всю драматичность ситуации.

— Довольно, — скомандовала она, инстинктивно имитируя режиссера. — Ты все неправильно поняла. Абсолютно неправильно. Ведь ты единственная богатая девушка, которую я считаю настоящим человеком. Я о тебе очень высокого мнения. Если бы ты была в опасности, я бы рискнула собственной жизнью, чтобы спасти тебя.

Беатрис издала совсем не девичий смешок:

— О, опять драматический театр! Думаю здесь должны раздаться аплодисменты. Но я хочу, чтобы ты относилась ко мне не только как к защищаемому субъекту. Я — личность. Возможно, я еще докажу всем вам, что я не пустое место.

После этих слов Беатрис ждала только того, чтобы Виола пошутила, высмеяла ее дурное настроение, но та пренебрегла шансом на примирение, заявив:

— Ну, если ты хочешь побыть заносчивой, я ничего не могу с этим поделать.

 Беатрис чувствовала, что ее попытка объясниться с Виолой провалилась, та или не смогла, или не захотела  ее понять. Поэтому, пока они с Виолой шли в гостиную, она поддерживала разговор с ней не как с подругой, а в безличной светской манере.

Миллионер и его жена перед ужином пили коктейли и ждали Рафаэля Кросса. Он присоединился к ним через несколько минут, и его появление было впечатляющим. — На его лице было написано сдержанное ликование, а в его голосе слышалось отчетливое волнение, он напоминал школьника, который сумел спасти от поражения свою футбольную команду, взяв пенальти. Он был в смокинге, но, очевидно, одевался не перед зеркалом, так как его галстук-бабочка съехал набок.

— Что случилось? — импульсивно воскликнула миссис Стерлинг. — Они…

Она умолкла, ожидая услышать известия об аресте убийцы Эвелин.

— Великолепные новости, — вскричал Кросс. — Я знаю свое будущее.

Его заявление заставило присутствующих застыть в изумлении.