Внезапно Виоле захотелось услышать хладнокровное профессиональное мнение, чтобы очистить воздух от противоречивых эмоций. Хотя она признавала, что пристрастна, высказываясь в интересах Алана Фома, в то же время для Кросса было бы логично прибегнуть к его помощи, и она осмелилась предложить:

— Фом должен иметь возможность заработать деньги. Не мог бы он выследить этого человека по этому письму?

— Никакой надежды, — заявил миллионер. — Почтовый штемпель — EC4[16]. Но, скорее всего, письмо было написано в другом месте. Бумага стандартная, и на ней не будет обличительных отпечатков пальцев. Даже полиция ничего не смогла бы извлечь из этого.

— Написано слишком литературно, — заметила Беатрис. — Возможно, это блеф.

Стерлинг с гордостью улыбнулся.

— Я думаю, что тут Беатрис права, — объявил он. — Это может быть попытка достать вас человеком, у которого нет вашей дочери. Одна из сложностей каждого дела о похищении — это толпа прохвостов, которые вымогают деньги, стараясь на этом заработать.

— Значит, вы до сих пор не считаете, что она похищена? — спросил Кросс. — Даже после этого письма?

— Нет. Я думаю, что письмо так нас ошеломило, что мы забыли о фактах. Ваш собственный детектив придерживается мнения, что это случай добровольного исчезновения. Но главный аргумент против похищения — это слишком большое время, прошедшее до предъявления требования о выкупе. В этом нет смысла.

— Кто знает об исчезновении Эвелин, кроме нас? — спросила миссис Стерлинг.

— Довольно многие, — ответил Кросс. — Конечно, я сказал в нашем отеле, что она уехала в гости. Но в Померании Хаус в тот день было много людей: майор Померой, девушка, готовившаяся к экзаменам, Гойя, толпа машинисток и Грини.

Все посмотрели на Виолу при упоминании ее имени, и она ощутила неприятное ощущение ложной вины. Хотя ее совесть была чиста, испытывающий взгляд миллионера заставил ее осознать не только свою ответственность по отношению к его дочери, но и ощутить себя под подозрением.

— Девушек можно исключить, — объявил Кросс.  У майора вместо крови сливовый сок, он не способен совершить преступление… Тем не менее, любой из них мог проболтаться. Эта информация могла дойти до какого-нибудь беспринципного человека.

— Я уверена в том, что это утечка информации, — сказала миссис Стерлинг. — Рафаэль Кросс, вы действительно должны позвонить в полицию.

— Что они могут сделать? — поинтересовался тот.

— Предоставьте это им. Они знают свое дело. Эти негодяи, которые пытаются нажиться на чьей-то беде, заслуживают того, чтобы быть наказанными.

— Вы правы. Я думаю, что это письмо — фальшивка. Позвоню в Скотланд-Ярд.

Кросс подошел к телефону. Его решимость сохранилась до конца официального разговора, а затем он произнес:

— Если мы не правы, я только что убил свою девочку.

На следующее утро Кросс зашел в офис «Гердлстон энд Гриббл», чтобы рассказать Фому об анонимном письме. Разъясняя сложившуюся ситуацию, он казался подавленным и убежденным в том, что совершил ошибку.

— Эти Стерлинги накинулись на меня, — заявил он. — Отец, мать и дочь все говорили и говорили, пока я не уступил, пойдя против собственного суждения. Теперь это от меня не зависит. Сегодня вечером будут действовать полицейские.

Если Фом и считал, что с ним не слишком хорошо обошлись, не спросив его мнения, он никак не выказал этого.

— Если письмо подлинное, — начал он, — то это случай похищения, и я предпочел бы, чтобы с этим разбиралась полиция. Если это фальшивка, а ваша дочь до сих пор не вернулась, то я должен продолжать свою работу, пока не найду ее… Кстати, полиция знает о ваших делах?

— Нет, я сказал им, что моя дочь ушла от меня, и что я послал по ее следу ищейку. Как и вы, они считают, что это ее выходка. По их мнению, кто-то распустил сплетни об этом деле, и теперь какой-то самоуверенный наглец пытается нажиться на этом.

— Вы знаете, как они будут действовать сегодня вечером?

— Да. Они организовали засаду и фиктивный выкуп, — объяснил Кросс. — В записке сказано, что я должен доставить его лично. Но я сказал полиции, что непременно заподозрю кого-нибудь, приду в ярость и разобью эту морду. Так что один из полицейских моего роста и сложения отправится туда вместо меня.

— Как я понимаю, они сразу же позвонят вам, чтобы дать знать о случившемся?

— Разумеется. — Кросс вытер лоб и добавил: — Это ожидание угнетает меня. В этом письме в прямую угрожают Эвелин.

— Я думаю, вам не следует воспринимать угрозы слишком серьезно, — сказал Фом. — Если похищение и требование выкупа дело одного из тех, кто пострадал купив у вас шахту, то это само по себе свидетельствует, что он не настолько сообразителен, как вы. Вот и письмо прислал слишком поздно. Скорее всего, у него просто нет наличных, ведь вы его  обчистили, и убивать он не станет, а будет стараться, вновь и вновь, хоть что-то из вас вытянуть.

Как и ожидал Фом, Кросс, со свойственным ему непостоянством, воспрял духом:

— Это разумно. — Знаете, Фом, вы единственный достойный парень, которого я встретил в этом деле. Все остальные, кажется, только вредят… Вот почему я дал полиции номер вашего офиса и сказал им позвонить мне сюда сегодня вечером. Но если я слишком много на себя взял, то могу позвонить и дать другой номер, хотя ума не приложу какой.

— Но почему сюда? — поинтересовался Фом.

— Потому что больше некуда. Я не хочу напрашиваться к Стерлингам и не хочу, чтобы сообщение поступило в мой отель. Ночной портье скучает на своем посту, и когда он услышит, что звонок из Скотланд-Ярда, он станет подслушивать, совать нос в мои личные дела. Однажды мне уже пришлось сменить отель из-за того, что его руководство не желало иметь никаких дел с полицией. Они щепетильны в этом вопросе, а мне не хочется переезжать.

— Понимаю, — заверил его Фом. — Конечно, вы можете прийти сюда и принять звонок. Я улажу это со своим руководством.

— Спасибо… Но есть кое-что еще. Я хочу, чтобы вы находились здесь со мной. Возможно, мне потребуется совет или помощь. Разумеется, я заплачу вам за потраченное время.

Фом слишком привык к ночной работе, чтобы возражать, поэтому он пообещал вернуться в офис в одиннадцать вечера.

Весь день предстоящее — неясное и неприятное — мешало ему заниматься другими делами.  Он удивил свою мать, вовремя вернувшись к ужину домой в Хайгейт, но следствием его пунктуальности стал беспокойный вечер, который Фом провел, бродя по комнатам.

Было настоящим облегчением пожелать своим родителям спокойной ночи и покинуть теплый уютный дом, выйдя на улицу, в холод и мрак. Он не торопясь прогулялся от станции метро и был удивлен, обнаружив, что Рафаэль Кросс уже ждет его у офиса, ведь до одиннадцати еще было далеко.

На том был плащ, надетый поверх смокинга, и оперная шляпа, сдвинутая на одну сторону, а под мышкой он держал бутылку виски. Стоящий в тени дверного проема, Кросс напомнил Фому захмелевшего донжуана из девятнадцатого века — такую иллюзию создавали темные хогартовские здания[17] и серповидная луна, которая плыла низко, прямо над крышами этих зданий.

— Одолжил полицейскому, играющему мою роль, свои пальто и шляпу, — объяснил Кросс свой праздничный наряд, а затем указал на бутылку виски. — Надо приободриться.

— Хорошая идея, — согласился Фом.

Он проводил своего клиента в личную комнату мистера Гердлстона, которая безо всяких на то причин называлась залом заседаний совета директоров. Это была огромная викторианская комната, обставленная массивными креслами, расположенными вокруг центрального стола. Обои были коричневыми, покрытыми золотистыми папоротниками, а новый дорогой красно-зеленый ковер имел сложный витиеватый узор.

Над мраморной каминной полкой висел написанный маслом портрет отца Гердлстона — основателя фирмы. Портрет был написан, чтобы отметить получение этим джентльменом высокого статуса в масонской ложе. Там также был портрет в красивой рамке миссис Гриббл — хорошего качества  фотография. Раньше на стене висел и фотопортрет миссис Гердлстон, но его куда-то подевала уборщица. К счастью, Гердлстон и Гриббл слишком привыкли не обращать на такие мелочи внимание и оба автоматически считали оставшийся фотопортрет своей «половиной».