Поскольку Виола назвала скромный ресторан, в котором они с Фомом обедали в прошлый раз, миссис Фом повесила трубку с довольной улыбкой. «Не охотница за деньгами», — заключила она.

Когда Виола вернулась в гостиную, Беатрис встретила ее с напряженной улыбкой. Она предполагала, что ее компаньонка воспользуется кратким периодом свободы, чтобы возобновить свою личную жизнь, о которой говорилось изредка в волнующих коротких фразах. Хотя Виола ни словом не обмолвилась о намеченной встрече, по ее лицу можно было догадаться, что таинственное мероприятие назначено на ближайшее время.

— Обедаешь вне дома? — небрежно поинтересовалась Беатрис.

— Да, — ответила Виола. — А что запланировано у вас?

— Ты имеешь в виду бостонских друзей? О, близкие нам по духу. Они, вероятно, наскучили бы тебе.

Виола не заметила ноток обиды в голосе Беатрис, так как в этот момент вновь подумала о преступлении:

— Я не могу выбросить из головы бедняжку Эвелин. Я продолжаю думать о ней. Какой именно она была?

— Знаешь, не принято говорить дурно о мертвых.

— Ой, не будь ханжой. Я всегда могу принять правду.

— Но это жестокая правда. Честно говоря, она была во всех отношениях не очень. Ее голос был вульгарным, у нее не была поставлена речь, поговорить с ней было не о чем. Конечно, это не ее вина, что она была необразованной. Она привлекала толпы мужчин и была совсем неразборчива.

Зная, что стандарты Беатрис были жесткими, Виола не приняла в расчет большую часть критики. Она решила для себя, что Эвелин была обычной беззаботной, легкомысленной девушкой, каких она встречала во время работы в массовке на съемках. Если она так же охотно целовала мальчишку-пекаря, как и пэра, то это правильно. Хотя возможно, мальчишку-пекаря целовать было приятнее.

— Я рада, что у нее была интрижка, — тихо произнесла Виола. — Все должны жить.

— Все, кроме дочери миллионера, — внесла поправку Беатрис.

Боясь опоздать на свою встречу, Виола оделась и ждала возвращения Стерлингов, выполняя свои обязанности по отношению к Беатрис. Они вернулись только тогда, когда ее уже охватило отчаянно нетерпеливое желание уйти. Для приличия было необходимо задержаться, а не бросаться прочь немедленно, и она поинтересовалась новостями о Рафаэле Кроссе.

— Он куда спокойнее, чем я, — ответил миллионер с ноткой возмущения в голосе. — Можно подумать, что он не прочувствовал случившегося.

— Так и есть, — мягко объяснила его жена. — Сейчас его нервы парализованы шоком — защитная реакция. Но, впоследствии, боюсь,  его страдания будут ужасны. Полицейские уверены, что это не было похищением. — То, как выглядит ее тело, исключает всякую мысль о похищении.

— Каким образом? — спросила Беатрис.

Хотя миссис Стерлинг нахмурилась в знак того, что ей неприятна эта тема, она не уклонилась от объяснения:

— Тело похищенного человека имеет признаки голодания, дурного обращения или пренебрежения внешним видом. Жертвы теряют интерес к своему внешнему виду и отказываются от еды, даже если их кормят. К тому же у них, как правило, нет никаких возможностей заботиться о себе. Но Эвелин была в отличном состоянии. Она выглядела так, как будто вернулась домой прямо из салона красоты. У нее недавно был сделан педикюр — эмалевые сердечки на ногтях пальцев ног, — и на ней было чистое нижнее белье.

— Похоже, она была бойкой девушкой, — заметила Беатрис.

— Кажется, так считает и полиция, — согласилась миссис Стерлинг. — Они думают, что она сбежала с молодым человеком.

Несмотря на проведенную тяжелую миссию, миссис Стерлинг уже не выглядела поникшей, говорила свободно, а в ее глаза вернулся прежний блеск. Виоле подумала, что причина этой трансформации понятна. — Миссис Стерлинг считает, что это не их настоятельные советы обратиться в полицию привели к трагедии.

Виола не стала участвовать в дальнейшем разговоре. Взяв такси, она вскоре оказалась в ресторане, где ее ждал Фом. Он выглядел измотанным, но его лицо просветлело когда он ее увидел, а ее собственные глаза в ответ приветственно засветились.

— Это убогая дыра по сравнению с тем великолепием, в котором вы сейчас живете, — заметил Фом. — Странно. Почему вы выбрали это место?

Сев напротив Фома на скамью из красного дерева и вдохнув пропитанный теплым соусом воздух, Виола одобрительно осмотрелась вокруг себя. Все здесь было точно так же, как в прошлый раз: та же грубая белая скатерть, темная французская горчица, толстые темно-красные и зеленые стаканы, в вазах искусственные желтые нарциссы и декоративный папоротник.

— Это место воодушевляет, — сказала Виола, — все это. Вы вписываетесь сюда, вы выглядите таким восхитительно настоящим. Меня тошнит от людей, чья значимость сильно преувеличена. Боже, у вас красные глаза.

— Я всю ночь был на работе, — пояснил Фом. — Бедный старый Кросс был не в состоянии в одиночку справиться с полицейской процедурой.

— Неужели они действительно фотографировали, делали измерения, снимали отпечатки пальцев, проводили допрос и…

— И проводили все остальные следственные мероприятия,  какие могли? — закончил Фом. — Да, они это делали.

Виола отметила вялость его тона и вспомнила обещание, данное его матери.

— Я не хочу слышать от вас больше ни слова, пока вы не пообедаете, — заявила она.

Когда Фом покончил с едой, он рассказал Виоле об основных обстоятельствах убийства. Она была рада услышать, что в соответствии с медицинским заключением Эвелин не мучилась, так как ее оглушили, прежде чем задушить. Нападавший пробрался в комнату по пожарной лестнице через открытое окно, но его никто не заметил, и он не оставил никаких улик, указывающих на его личность.

— Кросс ничего не рассказал полиции о своих личных делах, — закончил Фом. — Под давлением он признался, что его дочь часто заводила новые знакомства и что она ушла из отеля, — предположительно, жила с молодым человеком. При таких обстоятельствах полиция пришла к выводу, что это преступление на почве ревности. Требование выкупа оказалось фальшивкой. Никто не появился на станции Виктория, так что эта записка выглядит как средство выманить отца Эвелин из квартиры.

Кросс утаил от полиции, что это возможно месть в отношении него со стороны пострадавших от его аферы. Но это не имеет значения. У полиции больше шансов разобраться в этом деле, разрабатывая линию убийства на почве ревности, чем было у меня, когда Кросс запутал дело этими рассказами о таинственных врагах.

— Вы имеете в виду, что он просто дурачил вас насчет этого?

— Я знаю не больше вас. Он держал меня в неведении. Я должен чувствовать себя уязвленным, но я чувствую только жалость к этому бедолаге. По моей догадке — в силу особых обстоятельств — он оказался втянутым в щекотливую и сложную ситуацию и попытался отвертеться, думая, что такие его действия дадут лучший результат. Конечно, он прирожденный лжец. Никакой он не Рафаэль, а Ричард. Он признался в полиции, что настоящее его имя, данное при крещении, — Ричард, а «Рафаэль» — псевдоним для деловых целей.

— В этом есть здравый смысл, — высказала свое мнение Виола. — Я тоже возьму себе псевдоним, когда появлюсь на афишах, как другие кинозвезды.

С мечтательным взглядом она наблюдала за растворяющимся дымком своей сигареты.

— Помните, как мы встретились в первый раз? — спросила она. — Все это тревожное ожидание и волнение, как под веткой омелы.[19] Мы ожидали найти… все, что угодно. И Рафаэль Кросс был великолепен. Я его вижу, как сейчас — отведенные назад огромные плечи, блестящие светлые волосы. Он был сама сила и страсть — как Тор, выбивающий молотом дверь.

— Разрушением занимались работники подрядчика, — напомнил ей Фом. Сравнение Кросса со скандинавским богом было неприятно. Неужели он ее еще ревнует? — Все, что делал Тор — жевал сигареты и сыпал ругательствами.  

Наблюдая за его угрюмым выражением лица, Виола спросила:

— Мучаетесь из-за этого дела?