Вирджиния же продолжала работу. Однако она отчаянно нуждалась в определенного рода поддержке. Теперь, когда Бодингтон дал ей отсрочку, она не только не свернула свою деятельность, но и была занята больше, чем когда-либо. Бейкер-стрит посчитала необходимым напомнить Вирджинии, чтобы она не тратила время на помощь другим разведывательным службам союзников: польским, бельгийским и даже конкурирующей британской службе МИ-6, поскольку они опасались, что те лишь пользуются «ее добрым сердцем»[193]. Но если Вирджиния видела возможность для сбора разведданных или создания сетей, она не могла устоять. А некоторые из величайших легенд Сопротивления, в том числе Готье, все еще почти не приносили практической пользы. «Слишком много внимания уделяется велеречивым планам, слишком много слов и слишком мало дела», – жаловалась Вирджиния.
Она повторила свою просьбу о «постоянном представителе для установления контактов и проведения расследований». Но также дала понять, что Лондон может оставить его себе (очевидно, не допуская мысли о другой женщине), «если только он не будет первоклассным агентом, опытным, авторитетным, готовым брать на себя ответственность и вести полную неприятностей жизнь» и, самое главное, «не жаловаться». Выручив одного сотрудника, который потерял почти 30 000 франков и свои документы в поезде, и другого, чьи чеки почти на 40 000 франков были проиграны в казино, она устала играть роль матери для мужчин, ведущих себя как непослушные дети. Питер Черчилль сравнивал полдюжины «асов», таких как Вирджиния, которые сделали всю работу «умирая с голоду… на этой ничейной земле», и тех, кто был «неряшливым и бесхребетным, от которых слышны были только нытье и стоны» и которые «не могли держать это при себе»[194]. Все агенты были напуганы. Большинство страдало хронической бессонницей. «Тебя преследуют бесконечные кошмары неопределенности, – объяснял один из них. – Напряжение, натянутые нервы и усталость, неослабная бдительность, которой требует жизнь во лжи, – вот с чем [агенту] придется столкнуться, вот что нужно принять и научиться контролировать. С ними нельзя совладать полностью»[195]. Но даже если страх не удавалось побороть, с ним нужно было справляться, не прибегая к алкоголю, азартным играм или беспорядочным связям. Агенты должны были находить в себе силы работать дальше, но мало кто мог это сделать.
Бен Кауберн вернулся в Лион для проведения ряда стратегических диверсионных операций. Как обычно, он направился прямо на квартиру Вирджинии, чтобы подготовиться к миссии: от него требовалось убедить дружественных рабочих местного авиазавода использовать абразивы в оборудовании и взорвать линии высокого напряжения вокруг электростанции. Вирджиния никогда не позволяла себе привязанностей, не говоря уже о том, чтобы позволить себе кому-то довериться. Но Кауберн с его обнадеживающим присутствием и очаровательно-озорной улыбкой, который лез из кожи вон, пытаясь предупредить ее в эпопее с Ля Шатт, был для Вирджинии особенным случаем. Одним ранним утром, встретив его, она заставила Бена прилечь отдохнуть, пока она на кухне готовила завтрак для них обоих. Но даже в этот короткий трогательный семейный момент Кауберн за нее боялся. Каждая серия арестов приближала преследователей к самой Вирджинии. Один из самых решительных защитников идеи того, что Вирджиния должна остаться во Франции, он, тем не менее, приходил в ужас от риска, которому она себя подвергала. Кауберн умолял ее перестать полагаться на своих могущественных сторонников, советовал затаиться и вести тихую «мышиную» жизнь. Этот подход помогал ему в коротких, сравнительно четко определенных миссиях с периодами отдыха в Лондоне между ними. Но вряд ли это было реализуемо для Вирджинии, чья роль была и постоянной, и всеохватной. Это было ее работой – и в ее характере – быть доступной в любое время для всех, кто в ней нуждался. Только в течение августа она контактировала с двадцатью пятью организаторами, прошедшими обучение в УСО, и шестью «пианистами» в неоккупированной зоне и в восьми различных сетях по всей Франции. Она помогала им с диверсиями, парашютными забросками, сбором разведданных; благодаря ей удалось получить 2 000 фунтов припасов, доставленных морем[196].
Даже теперь Вирджиния продолжала расширять сферу своего влияния, особенно сосредоточившись на Париже. Она серьезно рисковала. Столица была целью самых жестоких рейдов гестапо, и Сопротивление там постоянно уничтожалось массовыми арестами, известными как coups durs, или «жесткие удары». Но ее репутация и связи позволили ей организовать отход ряда выдающихся новобранцев из высшего общества, таких как Вера Ли, – искусный стрелок и блестящий директор дома высокой моды Reboux. Вирджиния вызвала ее в Лион, чтобы помочь с путями побега в Испанию и Швейцарию. К ней также обратились два богатых еврейских бизнесмена – Жан Ворм и Жак Вейль, которые с 1940 года вместе с группой друзей-единомышленников вели собственную независимую войну против нацистов в Париже. Они постоянно отказывались вступать в организации Сопротивления, управляемые французами, потому что не доверяли им и не уважали их, но о Вирджинии и ее работе они слышали только хорошее. Другим ценным контактом был гонщик Bugatti Робер Бенуа, бывший чемпион мира, объединившийся со своим давним соперником, британцем Уильямом Гровером-Уильямсом (который на тот момент уже был сотрудником УСО). Пара организовывала небольшие диверсионные миссии и выброски с парашютом к юго-западу от столицы. Да, контакты Вирджинии в обществе были полезными, но общение с такими заметными фигурами также увеличило угрозу разоблачения. Ее слава в Париже дорого обойдется ей – и многим другим.
14 августа Денис Рейк выскользнул из квартиры Вирджинии в Лионе, где она выхаживала его и прятала от многочисленных преследователей. На следующий день он уже завтракал в кафе отеля Des Faisans в Лиможе. Поскольку и полиция, и гестапо все еще шли за ним по пятам, поездка на поезде и бронирование номера в отеле были рискованным предприятием, и Рейк обливался потом и от страха, и от летней жары. Однако он договорился о встрече с двумя другими агентами УСО – Эрнестом Уилкинсоном и Ричардом Хеслопом – и не мог их подвести. Их Вирджиния тоже приютила у себя и убедила всех троих договориться о создании новой сети в Анже, на западе Франции, – с Рейком в качестве радиста. Она снабдила их, как выразился Рейк, «волшебным образом»[197], фальшивыми документами, деньгами и даже радиоприемником (новой, облегченной модели) из Лондона. Она также предупредила Бейкер-стрит, что через несколько дней Рейк начнет передачу сообщений из Анже.
Но эфир молчал. Все трое просто исчезли. Примерно через день Вирджиния была «вне себя от горя», когда в американском консульстве нашла адресованную ей неподписанную записку с предупреждением о том, что они были арестованы в Лиможе. Используя свое, по словам Кауберна, «удивительное сарафанное радио»[198], она узнала, что инспектор Морель из Сюрте заметил подозрительно нервничавшего Рейка и решил его обыскать. Он нашел в кармане Рейка огромную сумму в 65 000 франков, которую тот пытался и не смог объяснить, заявив, что зарабатывает неправдоподобные восемь тысяч франков в месяц в качестве портного[199].
Инспектор – подчиненный одного из контактов Вирджинии комиссара Гута – немедленно арестовал Рейка по подозрению в шпионаже, а когда появились два других агента, арестовал и их, несмотря на то, что они утверждали, что не знакомы друг с другом. Их легенда развалилась, когда обнаружилось, что все пачки тысячефранковых банкнот, отпечатанных УСО, которые им предоставила Вирджиния, были с последовательными серийными номерами. Это была грубая ошибка, которую Вирджиния, видимо, в этот раз не заметила. У Рейка также обнаружилось три удостоверения личности, якобы из разных городов, но написанные одним и тем же почерком.
