— Вот, гостя развлекал, пока хозяин отсутствует, — словно извиняясь, торопливо проговорил он и быстро ушёл из кабинета, что-то бормоча себе под нос.

Я включил чайник, сунул пакетик в стакан и опустился за стол.

— Чем обязан? — имя отчество майора никак не хотело вспоминаться.

— Да вот, Сергей Егорович, решил заглянуть к Вам, узнать, как по убийству Герасимова дело продвигается, — майор внимательно посмотрел на меня.

Блин, какое его дело, как продвигается, его же епархия вроде бы МОБ — милиция общественной безопасности, а тут — интерес уголовного розыска. Ругаться с заместителем начальника РОВД не хотелось, и я осторожно сказал:

— Идет помаленьку…

— Может быть, нужно чего? Участковых подключить, например, или ГИБДД? Вроде бы в гаражах труп нашли, можно «пробить» по базе данных хозяев гаражей этих.

Мне показалось, что майор не столько говорит со мной, сколько прислушивается к разговору за соседним столом. А там закипали нешуточные страсти.

— Да едрить твою медь! Да что так-то?! — допрашиваемый Зосимычем капитан обладал, оказывается, довольно неприятным визгливым голосом, не очень вяжущимся с его широченными плечами и чёрными как смоль усами, отпущенными, видимо, по моде правоохранительных органов Средневолжска. — Почему ты мне не веришь, Денис?!

Где-то я видел этого капитана. Чайник закипел. А точно, это в первый мой день в Средневолжске, когда он с мужиком-сердечником у «бобика» говорил, и потом с тем же мужиком и Кондуриным в «Олимпе» был в пятницу. Зосимыч мне тогда сказал, что это и есть Мерецков, его фигурант по материалу, стрелок вольный. Вдруг не к месту вспомнилось, что мне еще Зосимыч советовал посмотреть, что написано в туалете уголовного розыска, дрянь, поди, какая-нибудь, военно-морской, пардон, сухопутно-милицейский юмор.

Это было забавно. Если, как говорил мой профессор в универе, «в Самаре — десять человек», намекая на тесноту мира, то в Средневолжске их было всего четыре, и все они находились сейчас в моем кабинете. Нет, пять, я забыл посчитать Катю.

— Костя, етить-колотить, отвечай на вопросы заданные, а не устраивай мне тут «плач Ярославны»! — Зосимыч был сердит и взвинчен. Баллов пять по его шкале, наверное.

Я посмотрел на майора Кондурина, который совершенно уже отвернулся от меня и открыл рот, намереваясь встрять в Зосимычевский опрос. Всё ясно, помощь тут только официальный предлог, майор опять пришел коллегу и приятеля перед Зосимычем выгораживать.

— Э-э-э… Спасибо за предложение, товарищ майор! Пока ничего не нужно, но, если что, я обязательно сразу к вам обращусь! — громким голосом перебил я так ничего и не успевшего сказать Кондурина и встал, намекая на окончание разговора. Майор опешил от неожиданности, поднялся на автопилоте и вынужден был попрощаться. Проводив майора до дверей, я пригласил из коридора ожидавшего допроса свидетеля и залез в стол за папкой с уголовным делом.

Когда через полчаса Зосимыч закончил опрашивать своего робин гуда в погонах, мой свидетель, ничего особого не привнесший в расследование, уже дочитывал протокол, собираясь расписаться.

— Молодца ты, Серега, лихо Кондурина выпроводил, я уж думал, всю кровь мне выпьют менты эти оба, етима! Выйдет из тебя толк, чётко ощущаю выйдет, — Зосимыч посмеивался в усы и смотрел на меня одобрительно.

А мне было совершенно не до него, мысли путались, в висках колотило. В папке с уголовным делом документы лежали совершенно не в том порядке, в котором я сложил их накануне вечером — точно помню, крайними сверху я положил два протокола допроса соседей потерпевшего, а теперь один из них лежал в середине, а другой вообще был вложен в объёмный протокол осмотра места происшествия. Кто-то рылся в моих документах. Но кто, Зосимыч, Баграмян, прокурор? Посторонних не принято оставлять одних в служебном кабинете, это все знают. Я полез опять в ящик стола и вытащил пакет с вещественными доказательствами. Печать была сорвана. Я напрягся сильнее. Однако все вещдоки, как и все документы уголовного дела были на месте, ничего не пропало.

Чего-то я не понимаю. А как нормальный человек, я не люблю, когда чего-то не понимаю. Надо разобраться, не торопясь, вдумчиво. Тот, кто рылся в материалах дела и в предметах, найденных на месте происшествия, очевидно, что-то искал. И он не мог это что-то спросить у меня, значит, у него свой, совершенно отличный от следствия интерес, вполне вероятно, этот кто-то — сообщник преступника, а возможно, и сам преступник. Кто может быть этим человеком, сейчас прикинем. Кого я вспоминал минуту назад? Допустим, всё-таки Зосимыч, ему удобнее других, он много времени на законных основаниях находится в кабинете, плюс у него есть свой ключ, то есть он может прийти и во внеурочное время. Обычно он бывал осведомлен о моих планах, и я полностью ему доверял. Конечно, Зосимыч на преступника не похож, более того, мне было очень неприятно даже думать об этом, но ситуация обязывала.

Так, кто еще? Прокурор. Он может в любой момент зайти в любой кабинет своего офиса, но какой смысл ему шарить тайком, если он облечён правом, как только ему заблагорассудится, вызвать меня с докладом и истребовать для проверки все материалы уголовного дела. Нет, шарить по чужим столам для прокурора мелковато. Баграмян? Тот тоже мог получить любую информацию непосредственно у меня. Но вот его пристальный интерес, в отличие от прокурорского, уже способен вызвать моё подозрение. Его не исключаем. Кто еще? Менты сегодняшние? Надо бы как-то аккуратно выяснить, оставались ли они одни в кабинете, но как, если мой друг Зосимыч сам под колпаком моих же подозрений? Кто-то посторонний заходил сегодня? Очень маленькая вероятность, что, зайдя в кабинет следователей, получишь возможность одному порыться в столе. Преступник вряд ли на такое рассчитывал. У кого-то ещё мог быть ключ от кабинета, вряд ли здесь часто меняют замки. Но здание охраняют, сюда очень сложно пройти незамеченным ночью или рано утром. М-да, задачка, голова пухнет всё больше.

Так, зайдем с другого края. Почему этот человек рисковал, просматривая без спросу документы и вещи здесь, а не украл их, чтобы спокойно посмотреть в удобном месте? Не хотел привлекать внимание? Ну, допустим, я мог не заметить спутанный порядок документов в папке, но не мог же я не заметить разорванной бумаги с печатью на вещдоках! Значит, ему было всё равно, замечу я или нет. И он не захотел принять предосторожности и вскрыть пакет, аккуратно подрезав пломбу, а затем подклеив на место. Стоп. Почему сразу не захотел? А может быть, попросту не мог… не успел? А вот это запросто! Если преступник орудовал в рабочее время, то вынести документы было бы затруднительно. В коридоре всё время люди, на вахте дежурит милиционер. А вскрывать осторожно у него просто не было времени! Значит, так. Это не Зосимыч, ему просто нет смысла так рисковать, когда можно, имея сколь угодно времени, и не вызывая подозрений, спокойно изучить все документы, не торопясь аккуратно вскрыть пакет с вещами. Да нафиг его вообще вскрывать, я же вчера при нем пакет запаковывал, он мог запросто подойти и посмотреть, я бы уж не стал судорожно от него всё прятать, и он это прекрасно понимает. Нет, точно не Зосимыч. Тогда можно попробовать поговорить с ним.

— Зосимыч, извини если отвлекаю, а у нас сегодня в кабинете из чужих никто один не оставался?

— Чужие здесь не ходят, — процитировал Зосимыч что-то из советского кинематографа и выпустил в потолок струйку дыма. — Что стряслось? У тебя что-то пропало, Серёжа?

— Да нет, ничего особенного, с чего ты взял? — весьма фальшиво изобразил благополучие и оптимизм я. Самому стало неудобно. Подучиться актерскому мастерству, что ли?

— Да ладно, давай выкладывай, чего стряслось, забодай его кальмар! Я смотрю, ты уже десять минут цельных насупленный сидишь и в столе роешься, — мой старший товарищ хмурил брови, продолжая пускать дым в потолок.

— Да вот, понимаешь, у меня пломба вскрыта на пакете с вещдоками со вчерашнего убийства, и бумажки в деле в беспорядке лежат. Лазал кто-то, — проговорил я мрачно.