Я чувствую укол около правого локтя.

— Не морщись, это не больно. Не любишь быть зафиксированным?

— Слегка неуютно, — даже знать не хочу, как ужасно выглядит та улыбка, которую я пытаюсь выдавить. Хорошо, что тут нет зеркала.

— Ты ведь спешишь? — я хочу сообразить, когда мы стали на "ты", а Даша продолжает монолог, — поэтому наркоз не полный. Обезболю только руку, и введу ещё кое-что, для успеха операции. Говори обо всех ощущениях, ладно?

О каких ещё нафиг ощущениях? Обезболивающее ведь подразумевает отсутствие ощущений? Я чувствую, как по венам разливается приятное тепло. Даша наклоняется, словно бы у меня на лице должно появиться описание происходящего мелким шрифтом, а она пытается его разглядеть.

— Жарко, — рапортую об ощущениях, раз уж так надо.

Возможно, при других обстоятельствах меня бы сильно заинтриговал тот факт, что она не носит лифчик. Но у меня осталось лишь двадцать минут, и я задаюсь вопросом: нарочно ли она мне это продемонстрировала? Я на всякий случай сверяюсь с картами и сайтом заведения. Врачебный кабинет, да и процедура установки протеза ничего подобного не подразумевает. А если она сумасшедшая? Убила врача, расчленила, запихнула в холодильник, а теперь вот играет с пациентами.

— Расслабься, а то ничего не получится, — улыбается девушка.

— Чего не получится?

— Ни-че-го, — мурлыкающим тоном отвечает Даша, — зажмурься.

Надеюсь, так надо. Или она просто опасается, что я впаду в истерику от вида своей отделённой части. Я покорно закрываю глаза и бормочу:

— Угу.

— Вот и славненько, — её пальчик скользит от моего плеча вниз по руке, но ближе к локтю я перестаю его ощущать, — в первый раз — всегда страшно.

В районе правого запястья становится теплее. Я же не должен ничего чувствовать?

— Ой, какая активная у тебя ладошка, нет-нет, глазки не открывай, тебе не понравится.

Сидеть в темноте и гадать, что происходит — занятие весьма неприятное. Я чувствую ладонь на груди. Надеюсь, это не та ладонь, которая уже должна быть отрезана.

— А можно?

— Да открывай.

Даша сидит на стуле, уперевшись ладонью в меня, и быстро-быстро двигает зрачками. Пальчики её левой руки в перчатке-манипуляторе будто бы играют мелодию на невидимом инструменте. Моя правая рука скрыта за целой стеной неведомых приспособлений. Если бы я не был распят на столе, то непременно захотел посмотреть, что там происходит.

Как минимум она не разбирает меня на органы, а судя по сосредоточенности, прекрасно знает, что делает. Насколько мне известно, протез требует ручной проверки для соединения мышц и нервов с датчиками протеза. То, что срез был сделан только что — значительно упрощает процесс, большую часть электронные мозги берут на себя, но проверка и доработка профессиональным хирургом — просто необходима. Зонтик надо мной будет открыт ещё пятнадцать минут, если судить по статьям из сети — операция-то стандартная. Может, она успеет её закончить вовремя?

Если бы я был врачом и, оперируя женщину, упёрся ладонью в грудь, а ногтями впился в кожу — однозначно получил бы иск за домогательство, однако Даша, мурлыкая себе под нос и используя меня как тумбочку, самозабвенно работает с протезом. Надеюсь, что с ним. Мне же не видно, что выводится ей на линзы перед глазами, но судя по движению головой, она непроизвольно пытается посмотреть на место стыка протеза и культи то с одной стороны, то с другой.

— Фигу покажи, — отстранённо командует моя врачевательница.

Время поджимает, я перебарываю желание задать вопрос, сжимаю в кулак все пальцы кроме среднего.

— Отлично, теперь пошевели каждым пальчиком по отдельности.

Выполняю команду безропотно.

— Хорошо, просто замечательно. Так, я пока выключила. Заживляйкой намазала, сшить тоже всё сшила. До завтра пользоваться нельзя и ещё с недельку осторожно.

— А-а, — я пытаюсь сообразить, какими словами корректно сказать ей, что сейчас не время лапать меня за грудь.

— Бэ-э, — возвращаясь к прежней ипостаси, дразнит Даша.

Три минуты осталось. Я слышу колокольчик входной двери. Этот звук заставляет девушку подпрыгнуть, будто её снизу укололи, и начать расщёлкивать крепления, которые фиксировали меня на столе.

— Уходи, быстро!

Она поворачивает руку ладонью вверх и разжимает пальцы. Этот жест означает, что она отправила мне сообщение. Его используют, когда хотят обменяться контактами, не привлекая внимания. Сообщение придёт на инфон, в направлении которого был сделан жест.

Продолжая не понимать, что происходит, я проделываю этот жест в обратном порядке — сжимаю пальцы левой руки в кулак и поворачиваю его вниз, что значит поймал. Правда, мой девайс не запрограммирован принимать сообщения таким образом, и я ловлю контакт как все нормальные люди — движениями зрачка.

Даша рывком дёргает халат — всё-таки эта пуговка держалась еле-еле. Не дав мне опомниться, она обнимает меня за талию и прям-таки тащит к двери.

— Это Фёдор Майколович, поздоровайся.

— Здрасте, — обращаюсь я к открывающейся двери.

В неё пыхтя протискивается седовласый дядька с одутловатым лицом, а Даша силой выталкивает меня из операционной и активными взмахами ладони требует валить, и побыстрее.

Голос девушки звучит так, будто на столе только что проводилась далеко не хирургическая операция:

— До скорого, Айджи!

Надеюсь, сообщение от неё всё прояснит. Я совершенно точно не называл здесь своё настоящее имя!

На улицу я вываливаюсь совершенно ошарашенный. Зато у меня осталось целых полторы минуты! Давлю на дверь и возвращаюсь внутрь. Нетронутая левая рука цапает аэроборд, и я выскакиваю обратно. Минута десять. Может, снять ограничения по высоте полёта? Нет, тогда меня точно по камерам найдут.

В глухом переулке за мной наблюдают лишь лежащий в груде тряпья и картона старик и пара облезлых собак. Сомневаюсь, что кто-то из этой троицы ведёт видеофиксацию, но на всякий случай утыкаюсь в угол между стеной и контрфорсом древней многоэтажки.

Очень хочется узнать, что же мне написала Даша, но увы. Даю команду отключить инфон в последнюю секунду таймера. Я успел. Айдж исчез под "зонтиком" в одном переулке. Сейчас в другом появится Вадим Бросов. Я достаю из рюкзака сумочку. Две накладки на щёки и два "самострельных" микрошприца, а к ним инструкция. В каждую бровь. Выполняю нехитрую манипуляцию по протыканию кожи миниатюрными тюбиками с иглами, жду указанные тридцать секунд и бросаю отработанные расходники обратно в сумку. Не буду рисковать и попытаюсь утилизировать их более надёжно.

Активирую и кладу в карман браслет инфона моей новой личности. Ещё сутки предстоит жить с одной рукой, неудобно. Застегнуть браслет левой на левом же запястье задача нетривиальная, а правую я трогать не хочу. Линзу-экран моего прежнего девайса из левого глаза приходится просто бросить в рюкзак и установить на её место аналог, подходящий к модели инфона новой личности.

Вот и всё, хотел бы я взглянуть на себя в зеркало, но такой возможности у меня нет. Я аккуратно ощупываю лицо, и правда не родное. Как минимум ничего не болтается, не выпирает. Накладки сидят, как влитые, даже на ощупь от кожи не отличить.

Прыгаю на борд и уношусь прочь от старика с собаками. Надеюсь, он ничего не видел.

Я должен найти ту самую Никки. Она влезла в телефон отца и всё испортила! Из-за неё я спалился, из-за неё не могу вернуться домой! Подкручиваю доску и делаю хитрый горизонтальный флип. Я же вроде как аэрогонщик. Вылетаю из переулка на дорогу и замираю. Понятия не имею, что делать дальше. Обвинять во всём эту самую Никки, которую я даже в глаза не видел — очень и очень глупое занятие. Мне искать её надо, а не материть мысленно.

Ещё эта девчонка в белом халате — Даша. Откуда она знает моё имя? Перебираю всех Даш, которых когда-либо видел. Если бы люди с возрастом не менялись — я бы её узнал. Память у меня почти фотографическая. Если человек не изменился — я узнаю его через любое время, но как сопоставлять детские лица со взрослыми, в которых выросли их обладатели — ускользает от моего понимания. Хорни-докторица не бьётся ни с кем из прошлого. К тому же она и не врач, но в сети пишут, что после такой операции протез и правда нельзя использовать сутки. Я даже не могу проверить, работает он или нет.