— Прекрасно подходит вашему изящному внешнему виду.

Онашигицунэ наградил ее улыбкой.

— Столько раз видела Вас на постерах и в рекламе… В жизни Вы еще краше.

— Далеко не так хорош, как Вы. Но я рад, — его улыбка стала шире, — что смог удивить Вас.

— Даже не верится, что я наконец-то оказалась тут…

— Не каждому позволено входить в мои покои.

— Значит, — покраснела Акеми, — я удостоилась особой чести?

— Было бы удивительно, если бы нет, госпожа. Быть может, — Онашигицунэ выразительно взглянул на нее, — Вы желаете выпить?

Разумеется, что она хотела! Да, это были лишние потраченные деньги, но ради чудесных мгновений рядом с ее идолом она могла себе позволить такие траты — тем более после удачно выполненной миссии. Деньги Юасы точно пойдут на пользу.

— Что же привело Вас сюда, госпожа? Ежедневные заботы?

Акеми задумалась, вспоминая события последних нескольких дней. Где-то под сердцем кольнула рана.

— Да уж, последняя неделя была… довольно безбашенной.

— Опасная работа? — заботливо поинтересовался Онашигицунэ, и Акеми кивнула ему. В ответ он улыбнулся еще раз, протягивая свою руку: красивую, с тонкими длинными пальцами. Акеми с трепетом взялась за его руку, и он положил сверху вторую, ведя тонким острым ногтем по ее ладони. — Какие изящные у Вас руки, госпожа.

Акеми прикрыла глаза, впитывая каждую секунду наслаждения.

— Эти руки отнюдь не созданы для тяжелой работы.

Конечно, он немного льстил — у нее были руки человека, который многое пережил и многое видел. Но Онашигицунэ был искусен в лести, а потому Акеми мгновенно зарделась.

— Так что за работа была у Вас, госпожа?

— Не всем повезло с такой красивой внешностью, — пролепетала она, невольно пропуская вопрос, пока Онашигицунэ продолжал гладить ее по ладони. — И с манерами, характером… Очутиться в таком месте — самое настоящее чудо.

— Этому, — он крепче сжал ее ладонь, — можно научиться. Нужно лишь стремление.

В комнату принесли напитки и еду; Онашигицунэ лукаво улыбнулся и подлил ей немного вина в крохотную чашечку, после чего протянул ее Акеми. Она покраснела еще больше и с благодарностью приняла ее, после чего он мягким голосом заметил:

— Вы хотели бы очутиться в таком месте?

— Разве я могу? — удивилась Акеми.

— Ну, Вы определенно точно можете бросить тень на многих работниц Дома, — на устах Онашигицунэ заиграла улыбка.

— Вы мне льстите… — застенчиво она вернула чашечку на место. — Я понимаю, что Вы льстите… Но это все равно так приятно!

— Что же Вы, госпожа. Мои собеседники, — Акеми отстраненно заметила, что он не назвал их «клиентами», — знают, что я всегда говорю лишь правду, а не то, что они желают услышать в глубине своих сердец.

— Но разве я действительно могу? — усомнилась она, и его губ вновь коснулась улыбка.

— Даже бродяги из Пустошей найдут тут пристанище.

Онашигицунэ взглянул ей прямо в глаза, и сердце Акеми дрогнуло.

— Неужели Вы не верите мне?

Они проговорили час, два; о том, можно ли попасть сюда на работу, через кого. Онашигицунэ говорил даже о том, что мог бы выступить учителем; но затем, словно закрыв эту тему, ведь больше там и нечего было говорить, мягко улыбнулся и поинтересовался о том, что же так беспокоило Акеми — о том, что успело произойти на этой неделе. Не следя за временем, не замечая, как постепенно со счета снимаются деньги, Акеми заговорила: о своей клинике, о том, что делала по жизни. Слушая ее, Онашигицунэ таинственно улыбался, и в конце вымолвил:

— Нет дела более благородного в Эдо, чем спасение других жизней. Но… — он пригубил немного вина, и алая капля скатилась по его губам, — в чем же была безбашенность прошлой недели? Что же случилось тогда? Может, — в его взгляде заиграли искры, — Вы потеряли товарища? Или наоборот, спасли кого-то?

— Спасла…

Акеми завороженно смотрела на него, и Онашигицунэ улыбнулся еще шире.

— И Вы говорите, что я льстец? Вы спасли чью-то жизнь. Разве может быть что-то прекраснее? Или, — он рассмеялся, едва слышно, — Вы подвергаете мои слова сомнению? Быть может, именно Ваша красота заворожила меня, так, что язык боле не слушается.

— Спасла чью-то жизнь, но себя спасти не смогла…

Стоило ей произнести это и вздохнуть, его взгляд приобрел печальные нотки.

— Как же так?

— Не все прошло гладко. И, — Акеми чуть оттопырила ворот кимоно, демонстрируя свежий шрам, отчего взгляд Онашигицунэ стал еще более горьким, — вот результат.

— Какая жалость. Но в то же время, — он поднял на нее глаза и затем вновь улыбнулся, очаровательно, настолько, что душа у Акеми затрепетала. — Разве нет зрелища чудеснее? Ведь он демонстрирует Вашу храбрость и готовность помочь всякому, даже рискуя собой. Нет лучше добродетели.

Он поднялся; и вернулся с небольшим фарфоровым чайником, разбитым и собранным вновь. Трещины были соединены золотым сплавом, и, проведя по ним пальцами, Онашигицунэ вновь одарил Акеми теплой улыбкой.

— Кто-то говорит, что шрамы делают людей страшнее, но я считаю, что это вовсе не так. Вы словно кинцуги — и эти следы лишь доказывают то, насколько драгоценной Вы являетесь. Но кто же, позвольте узнать, посмел?..

И Акеми поняла — отчего-то, ей хотелось говорить все больше и больше… Но чем больше она рассказывала, тем сильнее было у нее ощущение, что Онашигицунэ о всем давно прекрасно знает. О налете на склад, о крупной игре Юасы. И она лишь раскрывала ему то, что уже было давно известно. Будто бы намеренно он позвал ее сюда, в свои покои. Нарушил правила, заведенные в чайном домике.

Его голос резонировал внутри, проникая в самую душу. И, когда его тонкие пальцы обхватили ее запястье и потянули за собой, за ширму второй половины комнаты, Акеми даже не сопротивлялась.

Хотару знала, что «Звездная Пыль» была не самым дешевым местом, и то, что Инами и Ямаока потащили их именно сюда, конечно, впечатляло. Пришлось отрыть в гардеробе хоть что-то более-менее приличное и выстиранное (чем пару дней назад занимался Ягью, конечно же).

Был уже вечер; изнутри доносился клубняк. Но не это привлекло ее внимание, когда она прибыла сюда — черный спортивный автомобиль, стоявший у обочины недалеко у входа. Его хозяйка стояла рядом, задумчиво поглядывая вдаль и не обращая никакого внимания на окружение, покуривая тонкую сигарету. Невысокая, с короткими черными волосами и яркой синей помадой, сложно было распознать в ней бывшую подпольную гонщицу, закончившую карьеру из-за страшной аварии, ставшей ее первым и последним проигрышем.

Хотару ее знала; Такахаси Цунэо, более известную как «Ивахо-ину». Когда-то они даже работали вместе. Интересное совпадение.

Пока на фоне трепался Ямаока, расказывая о клубе, Хотару шагнула вперед — потому как Ивахо неожиданно повернулась к ней, заметив. Она мягко улыбнулась и шуточно отсалютовала, после чего поманила к себе пальцем.

— … а потом мы пойдем в караоке! И будем стрелять по банкам! И…

Хотару двинулась вперед, не слушая разговоры позади.

Ивахо все еще смотрела на нее с легкой ленивой улыбкой, затем склонила голову набок и задумчиво постучав пальцем по губе заметила:

— Рада тебя видеть. Я думала, тебя отправили в «отпуск».

— Много кто так думал, — хмыкнула ей в ответ она.

— Немудрено. Тебя не было полгода.

— У меня были… определенные дела.

Проведя языком по внезапно высохшим губам, Хотару опустила взгляд. Ивахо, вероятно, не стоило знать истинную природу этих «дел», если ей, конечно, не растрепал Масакадо.

— Да? И чем же?

Ивахо выглядела искренне заинтересованной, и в ответ Хотару лениво пожала плечами.

— Переосмыслением… ценностей.

— И как? Переосмыслила? — она вновь лукаво взглянула на бывшую коллегу. — Готова вернуться обратно?

— Может быть… До меня дошли слухи, что сейчас у вас там немного напряженно. Подготовка к какому-то делу… Не лучшее время для возвращения.