Повернув голову, Дэрил встречает мой поплывший взгляд и в глубине прозрачных зрачков трескается лед. Поставив рядом бокал, он протягивает руку и гладит мои скулы с пронзительной нежностью.

— Ты светишься, — тепло улыбается Дэрил.

Конечно, я помню, что его улыбкам верить нельзя, но почему-то верю, что эта — настоящая. Возможно потому, что помню его слова, которые он произнес, когда мы спускались в бункер. «Я бы не сказал, что несчастлив сейчас». Тоже самое происходит со мной.

— Жаль, что это ненадолго, — вздыхаю я, позволяя тягостным мыслям пробраться в голову.

Хочется заткнуть себе рот, не говорить того, о чем наверняка пожалею, но поздно. Я и так слишком долго держала это в себе.

— Ты кое о чем умолчал вчера.

Не ожидая подвоха, он вопросительно выгибает бровь.

— Одна пчелка все-таки погибла. Та, которой ты заменил меня. Дао, кажется. Я ее помню… — не договорив, смотрю в затянувшиеся льдом глаза.

Его улыбка гаснет, как закатное солнце, и я замерзаю. Дэрил убирает пальцы от моего лица, взгляд становится тяжелым и… разочарованным.

— Какое тебе дело до нее, Ди? — спрашивает пустой равнодушный голос.

Ушам не верю! Он смеется надо мной? Какое мне дело? Это, что, в порядке вещей — брать себе в постель любую приглянувшуюся пчелку на время отсутствия жены? Обстоятельства того требовали? Ладно, это я могу понять, но понять не означает принять и проглотить. У него бы не возникло вопросов, появись у меня схожие обстоятельства?

— Хочу узнать, как она справлялась с моими обязанностями, — вспыхнув от возмущения, бросаю я.

— Ее больше нет. К чему этот разговор? — Дэрил с невозмутимым видом тянется за бокалом и подносит его к губам бокал.

Я его убью. Честно. И рука не дрогнет.

— Она жила в королевском лофте. Два месяца! Играла мою роль и трахалась с моим мужем. Вот к чему этот разговор! Теперь стало понятнее?

— Дао умерла вместо тебя, — отрезает ледяным тоном. — Высокая цена за твою уязвленную гордость. Не находишь?

Не нахожу! Я в бешенстве, что он этого не понимает.

— Мне ее пожалеть?

— Почему бы нет? — стиснув зубы, парирует он. — Эти два месяца не были для нее безоблачными и счастливыми.

— Напрасно ты так думаешь. Она хотела тебя и получила.

— Диана!

— Не затыкай меня, — огрызаюсь я. — Ты — мой, и я не буду терпеть посягательств на свою территорию. И только попробуй сказать, что понятие «мой» в Улье не существует. Кастрирую, когда будешь спать.

Пока я негодую, угрожаю и сотрясаю воздух, этот похотливый козел едва сдерживает довольный смех. Ему весело? Бесстыжая сволочь.

— Будем считать, что ты его только что ввела, — Дэрил притягивает меня к себе на колени. Я не сильно упираюсь и даже обнимаю его за плечи, безвольно отвечаю на поцелуй. — Хочешь издадим королевский указ? — оторвавшись от моих губ, усмехается самодовольный мерзавец.

— Хочу, — капризно выдыхаю я.

Диана

К ночи ураганный ветер немного ослабевает, и я настаиваю на визите к матери. Все доводы Дэрила убедить меня дождаться утра разбиваются о мою категоричную непреклонность. Приходится напомнить, что я больше не его подопечная пчелка, и с моим мнением ему придется считаться… если он действительно хочет сохранить установившийся между нами шаткий мир.

Мама лгала мне. Возможно, всю мою осознанную жизнь. Мне нужны ответы, мотивы, причины, толкнувшие ее на поступки, которым нет оправдания и прощения. Я имею право узнать правду, ее правду, и не успокоюсь, пока не закрою этот гештальт.

Все, что происходит сейчас… Все, к чему мы пришли спустя несколько месяцев борьбы за выживание. Все, что потеряли, дойдя до финала смертельных игр, началось задолго до того, как я узнала о существовании Улья.

Это не моя игра, и даже не Дэрила. Мы — насильно втянутые участники чужой бойни, но именно нам выпала сомнительная честь ее завершить.

Чей план мы исполняли?

Ради чего стольким пожертвовали и достигли ли цели?

Какой финал уготован нам самим?

Поднимаясь в сопровождении молчаливого конвоя по занесённым снегом ступеням, я заочно размышляю о том, что буду делать, если мама откажется говорить. В памяти всплывает наша последняя встреча, и внутри разгорается адское пламя. И даже ледяной ветер, пронизывающий до костей, не способен затушить эту кипящую лаву.

Я терпеливо жду, пока солдаты разбираются с входной дверью в убежище Марии Демори. Женщины, которая родила меня… Женщины, с которой мне предстоит встретитьсявпервые. Анна Гейден умерла шесть лет назад. Действительно умерла. А ту, кем она стала сейчас, я не знаю.

Военные барабанят в дверь, требуя открыть, но их крики тонут в шуме взбесившегося ветра. Я переступаю с ноги на ногу и приказываю вскрыть замок. Мороз больно колет кожу моих щек, покрывает инеем ресницы, пробирается под плотные слои теплой одежды. Солдаты не спешат исполнять. Связываются сначала с генералом, затем с Дэрилом. Их колебания не беспочвенны. Несанкционированное вторжение на личную территорию Марии Дэмори недопустимо. В ее руках сейчас столько же власти, сколько было у моего биологического отца.

— Поговори со мной! — кричу я, растолкав локтями бесполезных вояк.

Иступлено луплю кулаками в дверное полотно. Горло обдирает холодом, онемевшие конечности теряют чувствительность. Каждый вдох, как схватка со смертью. Больно и горько от того, что меня не ждут.

Пришло время снять маски, и я готова сделать это первой. Пришла к ней. Сама. Почему она прячется? Боится посмотреть мне в глаза?

Но все оказывается намного проще, чем я себе напридумывала.

Дверь открывается сама. Изнутри. На пороге возникает хрупкая фигура в наброшенном на плечи белом пальто поверх кремовой брючной пижамы. Заспанный взгляд фокусируется на моем лице.

— Прости, я задремала, — буднично произносит она и, схватив меня за руку, затаскивает внутрь, захлопывая дверь перед шеренгой солдат.

Сразу становится так тихо, так убийственно тихо…

Мама смотрит на меня с теплым участием, но мне холодно. Мучительно холодно от ее взгляда и наигранного беспокойства, отражающегося на до боли знакомом лице.

— Не ждала тебя сегодня. Такой лютый холод, а ты недавно болела, — каждым новым словом безжалостно кромсает мое сердце.

Задремала. Не ждала.

— Ну что ты стоишь? Проходи, — восклицает она, утягивая меня к полыхающему в камине огню.

На автомате подмечаю, что обстановка здесь точно такая же, как в нашем с Дэрилом коттедже. Вплоть до мельчайших деталей, цветовой гаммы и расположения комнат. Упираюсь взглядом в расстеленную на полу бурую медвежью шкуру и шумно сглатываю образовавшийся в горле ком.

— Тебе нужно согреться, милая. Ты такая белая, — она нежно проводит теплой ладонью по моей ледяной щеке. — Замерзла?

Отпрянув, я нахожу в себе силы кивнуть. Смотрю на нее во все глаза и не верю. Происходящее кажется абсурдом, игрой больного воображения. Она выглядит так же, как шесть лет назад. Так же, как в тот день, когда я ее потеряла. Ничего общего с той сумасшедшей, сломленной, изможденной женщиной, которая собирала геометрические фигуры из сот в своей камере.

— Зачем он тебя отпустил? Надо было дождаться, когда буря закончится, — тяжело вздохнув, одаривает меня ласковой улыбкой. — Хочешь я заварю горячий чай?

Непринуждённый тон, плавные жесты, искренняя забота, сквозящая во взгляде… Как ей удается сохранять спокойствие? Она разве не видит, что моя душа разнесена в ошметки? Я едва держусь на ногах, а она предлагает мне горячий чай?

— Раздевайся и садись поближе к огню. Я отойду на минуту, — скинув прямо на пол свое пальто, мама спешно ускользает в сторону кухни.

Наверное, нам обеим нужна небольшая передышка и чертов чай тоже не будет лишним. Стащив зубами толстые перчатки, деревянными пальцами расстёгиваю молнию на толстой куртку, разматываю шарф, снимаю шапку. Складываю ворох одежды на пол… рядом с белым пальто. Обувь ставлю на решетку у камина. Протягиваю окоченевшие ладони к обжигающему пламени, наблюдая, как огненные языки пляшут на почерневших углях. Рассеянно смахиваю влагу с щек. Это не слезы, нет. Просто иней тает на ресницах.