— Из трех жен Уильяма Демори в живых осталась ты одна, Мари, — немного подумав, я произношу фразу, с которой собирался начать наш диалог, но как-то сразу не сралось, и, наверное, к лучшему. Сейчас самое время. — Первую он сгноил в тюрьме, гибель твоей старшей сестры — тоже всецело его заслуга. — я намеренно делаю упор на родстве Марджи и Мари, и это срабатывает. В ледяных глазах вспыхивает злость. — Ты знала, что Трой, который внезапно решил покончить с собой, на протяжении долгих лет помогал избавиться Медее от нежелательных беременностей?

— Куда ты клонишь? — голос Марии звучит резче, чем минуту назад. Ей люто не нравится поднятая тема, но она ее волнует, иначе в ответ я бы получил холодный игнор.

— Напомнить, что случилось с Ноем, и как мою мать осудили за намеренное убийство собственного сына?

— Любовь порой ослепляет, сводит с ума и заставляет совершать безумные поступки, за которые невозможно себя простить. Элоиз это сделала, Дэрил. Уилл хотел с ней развестись, а она в отместку убила его сына. К сожалению, так бывает.

Стиснув зубы, я слушаю бешенные удары пульса в висках, мышцы непроизвольно сокращаются, заставляя сжать кулаки. Один-один. Ей удалось нанести ответный удар.

— Поэтому она дала признательные показания. Поэтому отказалась от защиты и смиренно приняла приговор. Твоя мать считала, что заслужила наказание.

— Ты врешь, — тряхнув головой, я отгоняю навязчивые мысли, порожденные словами лживой ведьмы.

— Сложно принять такую правду, когда годами верил в то, во что хотел верить, — Мария сочувственно улыбается, в глазах появляется влажный блеск. Я отворачиваюсь, чувствуя, как горлу подступает едкая желчь. — Я не пытаюсь его обелить. Кронос — чудовище, в этом нет сомнений, но он твоего брата не убивал, — мягко добавляет Мари.

— Но он получил все, чем владела моя мать. Разве не в этом была его цель?

— Он мог получить больше, если бы ребенок остался жив, — уверенно парирует она.

— Тогда почему он так не хотел, чтобы ты вносила (выносила) ему наследника? — взглянув ей в глаза, металлическим тоном чеканю я. — Почему потом организовал ваше с Дианой бегство и скрывал долгие годы?

— Потому что я была молода, наивна и верила, что могу распоряжаться своей жизнью, — выдыхает она, опуская взгляд на сложенные на столе ладони. Мертвенная бледность разливается по вмиг потускневшему лицу. Физически ощущаю исходящие от Марии вибрации чудовищной боли. Все эти долгие годы она копилась в ней, никуда не исчезла и не притупилась.

— Через два дня я лечу на похороны моей матери. Ты будешь меня сопровождать, — озвучиваю решение, ради которого по сути и пришел. Она резко вскидывает голову, впиваясь изумленным взглядом в мое лицо. — Есть, что возразить?

— Нет, — устало прикрыв глаза, обреченно отзывается Мари. — Ты все равно сделаешь, как задумал.

Диана

— Я умираю, Эй. Точно тебе говорю, — сделав глоток горькой травяной настойки, которой Эйнар отпаивает меня четвертый день подряд, я убираю с лица взмокшие от пота волосы и обессиленно падаю на подушки. Кожу словно жжет огнем, мышцы выкручивает, легкие раздирает кашель. Боже, еще сутки в таком состоянии, и я точно протяну ноги.

— Ты не умираешь. Это обычный бронхит. — Эй пихает мне в рот очередную таблетку, и заставляет запить жутко воняющим отваром. Где он его только отрыл? Мне кажется, что я вся пропиталась этим мерзким запахом.

— После всего, что мы пережили, нелепее смерти специально не придумаешь, — жалобно скулю, кутаясь в теплое одеяло, под которым дрожу, как осиновый лист.

— Детка, потерпи, скоро станет легче, — поставив стакан на тумбочку, успокаивает Эй и дотрагивается теплой ладонью до моего лба. — Жар уже не такой сильный, как в первые дни.

Ненавижу его за то, что он так спокоен. Мы в гребаной глуши, на краю света, без связи, в деревянной избушке, где из-за постоянных ливней периодически вышибает пробки и гаснет свет, а вместе с электричеством отключается отопление и вода. Дом остывает за считанные часы, а Эйнар не всегда в состоянии устранить поломку. Например, вчера ночью я слышала, как кто-то скребся возле дверей и чуть не умерла от страха, а Эй, налакавшись водки, дрых как медведь. Я растолкала его только через час. Зверь уже ушел, а он ржал надо мной, обзывая психованной трусихой.

Кстати, водкой Эйнар тоже пытался меня лечить, но я потом блевала полдня в ведро и ослабела настолько, что ему пришлось тащить меня на руках в туалет.

— Мне нужны антибиотики, — всхлипываю я, шмыгая сопливым носом.

— Тебе нужен покой и здоровый сон, — строго отрезает он.

Тоже мне командир выискался. Он, вообще-то, до сих пор не реабилитировался в моих глазах и находится под подозрением.

Самое дерьмовое, что я не в состоянии ничего сделать. Даже расстояние от кровати до ванной для меня настоящая пытка. Пот градом, перед глазами белые мушки, ноги, словно ватные. Одно радует — задница болит гораздо меньше, рана не воспалена и почти затянулась.

— Таблетка сейчас начнет действовать, и температура спадет, — Эй мягко поглаживает меня по спине. — Попробуй поспать.

Я бы фыркнула, но меня снова накрывает приступ сухого кашля. Мучительного, до слез и раздирающей боли в груди. Ненавижу! Со школьной скамьи не болела даже легкой простудой, а тут…в самое неподходящее время. В долбаной аптечке, кроме жаропонижающего, перекиси и бинтов ни хрена нет. Но зато Эй раздобыл в кладовой травяной сбор, которые регулярно для меня заваривает, заверяя, что он помогает от кашля. Бессовестно врет. Я же чувствую, что мне хуже с каждым днем.

Через пару минут меня все-таки вырубает. Я словно проваливаюсь в черную пропасть без дна и целую вечность лечу туда на бешеной скорости. Просыпаюсь так же внезапно. В кромешной темноте, в промозглом холоде, грудная клетка горит, каждый вдох обжигает легкие и горло. Озноб сотрясает тело, в голове плотный туман, виски простреливает адская боль. Я дрожу, стуча зубами, мышцы сводит судорогой.

— Эй, — хриплю я, испугавшись собственного голоса. — Проснись.

Повернув голову, слабо толкаю его в бок. Хочу вмазать от души, но на это просто нет сил. Парень безмятежно посапывает рядом, уткнувшись лицом в подушку и придавив меня тяжеленной рукой. Мои удары для него, как укус комара. Зажмурившись, я пытаюсь удержать слезы и собрать последние силы. Сердце как оголтелое колотится о ребра. Эй горячий как печка, но тепло его тела не спасает.

— Проснись, твою мать, — сиплый шепот сушит губы.

Жутко хочется пить, но я не уверена, что смогу проглотить хотя бы каплю. Горло распухло и едва пропускает ледяной воздух. Я пихаю Эйнара в бок, но сукин сын только глубже зарывается лицом в подушку.

Выползаю из-под его руки и тянусь к ночнику. Он не включается. Света снова нет. Поэтому в комнате такой адский холод. Снаружи свистит ветер, в не зашторенное окно молотят обледенелые хлопья снега. Боже, мы тут точно умрем. Не знаю, как Эй, а я точно, и возможно, совсем скоро.

За стеклом, облепленным белыми кляксами, мелькает какая-то тень. Отчаянный ужас парализует конечности, не могу ни дышать, ни думать. В тишине хруст стекла, разлетающегося на крупные осколки, звучит, как разрыв снаряда. В образовавшемся зазоре появляется мощная когтистая лапа, а следом рыжая морда с белыми полосками и блестящими в темноте желтыми глазами. Я визжу, задыхаясь от боли. Огромная кошка поджимает уши, угрожающе рычит, обнажая острые зубы в оскале и снова бьет лапой по стеклу.

Осколки осыпаются на пол. Эйнар наконец-то продирает глаза, подрывается с кровати одновременно с запрыгнувшим в комнату хищником. Господи, я никогда не видела таких здоровенных тигров. В зоопарках они казались куда меньше и миролюбивее. Наверное, потому что были сытыми и находились за надежной перегородкой. Пружинисто приземлившись на мягкие лапы, тигр рычит и выгибает спину, колотя по полу длинным хвостом.