Отчётливо пролегла тропинка от озера к ручью. Стол и две скамейки появились у сосны. У ручья, окружённого белыми камешками, уже который раз менялся наш «альбом следов». Мы поливали водой илистый кусочек берега, и Петя срисовывал следы птиц, прилетавших сюда напиться.

Вася заканчивал описание озера. Он вёл наблюдение над «озёрным барометром» — так он называл кувшинку (перед непогодой лепестки её закрывались), — над тёмными ёлочками элодеи, среди которых жило много водяных насекомых, и над удивительными водорослями, лежавшими на воде, как тонкие светлые лучи.

У Васи была тетрадка с надписью: «В непогожий день». Она начиналась с рассказа о комарах: как они появились из личинок, когда по озеру ходила большая волна, и как маленьких, слабых комариков захлестнуло и весь выводок погиб.

Уже была заполнена общая тетрадь — дневник экспедиции. В дневнике были описаны разные случаи из нашей жизни, вроде истории с Вовкой. Вовка поймал однажды крота и, чтобы крот не убежал, накрыл его котелком. Но, подняв котелок, увидел только кучку рыхлой земли. Крот исчез. По этому поводу была нарисована картинка: толстый самодовольный крот весело рассказывает маленьким кротятам историю своего спасения. Были там и другие истории. Остались только две последние страницы — для торжественного описания нашего отъезда.

Остров был исхожен вдоль и поперёк. Казалось, он не таит от нас никаких тайн. И вдруг этот пенёк…

Мы пошли за Толей. Пенёк стоял на краю поляны в окружении молодых ёлочек, маленький, неприметный. Гладкая его лысинка была не похожа на острые верхушки тех взъерошенных пеньков, которые оставались от деревьев, поваленных ветром.

— Вот тебе и необитаемый! — протянул Вовка.

Петя вздохнул. Дневник у него начинался торжественно: «Стук топора впервые нарушил тишину острова…»

А я подумала о том, что это интересная находка, и сказала:

— Вот говорят, по оторванной пуговице можно многое узнать. Давайте посмотрим, что нам расскажет пень.

— Как — расскажет? — удивился Вовка.

— Очень просто. Ведь рассказал же он Толе, что дерево не само упало, а его срубили. Ну вот как, по-вашему: куда делось срубленное дерево?

Тут уж все ребята с любопытством посмотрели на меня.

— Наверное, сожгли, — подумав, ответил Вася.

— Но тогда остался бы след костра, — быстро подхватил Толя.

— А может быть, они делали шалаш? — задумчиво проговорила Оля.

— На этом дереве, наверное, уплыли, — высказался Вовка. — Я читал в одной книге…

— Дерево росло далеко от берега, — перебил Толя. — Они срубили бы на берегу. Да и приплыли же они сюда на чём-то.

Мы задумались. Стоя над пеньком, мы как будто ждали, что он сейчас заговорит и расскажет нам, как тут всё было. Но ведь это только в сказках деревья разговаривают и смеются. Наш пенёк молчал.

Стемнело. Мы вернулись в лагерь, но весь вечер разговор неизменно возвращался к пеньку на поляне. Все строили свои догадки.

Когда я заикнулась об отъезде, ребята встревожились:

— Неужели мы завтра уедем? Константин Васильевич (начальник лагеря) сказал, что, если будет что-нибудь очень важное, мы можем задержаться до воскресенья. А сегодня только пятница.

Я согласилась:

— Ладно. Остаёмся.

Едва поднялось солнце, все уже были на ногах. После завтрака Толя отправился обследовать овраг, Вася и Коля — ручей, Слава — брусничную поляну, Оля и Вовка должны были прочесать лес, примыкавший к поляне, на которой был пенёк.

Я считала, что важным местом в поисках может оказаться овраг. Весенним половодьем туда могло снести щепки, бумажки или ещё что-нибудь, рассказывающее о людях, побывавших на нашем острове. Я помогала по хозяйству Наде, дежурившей в этот день. Мы с ней потом вместе пошли к оврагу.

На краю обрыва мы увидели Толю. Он что-то сосредоточенно разглядывал.

— Нина! Смотрите, что я нашёл!

Он держал в руках ржавую, закопчённую консервную банку. По краям в ней были пробиты две дырки, заменявшие, должно быть, ушки для ручки.

— Может быть, здесь ещё что-нибудь найдётся, — сказал Толя.

Мы стали искать. Овраг был длинный, узкий. Узкой дорожкой на дне лежали белые камешки. Склоны густо заросли кустами и травой. Раздвигая их, мы внимательно осматривали землю. Но, кроме обломанных веток и сухих листьев, ничего не увидели. Я решила наведаться к ручью, узнать, как там идут дела. В это время Толя раздвинул рукой пышные ветки куста, и нашим глазам открылся тёмный след костра. Три головешки лежали одна на другой.

Это открытие поразило нас. Мы безмолвно смотрели на чёрные головешки. Костёр в овраге… Почему именно в овраге, в этом глухом месте?

Понизив голос, Толя сказал:

— Они скрывались…

И тотчас нам представилась тёмная ночь и люди, освещённые неярким светом костра. Он был, должно быть, небольшой, этот костёр: люди боялись выдать себя. Кто они были? От кого скрывались?

— Может быть, партизаны?..

Да, это могло быть. Здесь шли бои.

Вот что значит искать. Мы сотни раз проходили вдоль ручья. Сотни раз видели тяжёлый серый камень, разделявший ручей на две струи. Он был в трёх шагах от нашего «альбома следов». Но только теперь ребята обнаружили за камнем своеобразную кладовую — в ней собиралось всё, что приносила вода. Ребята осторожно сдвинули камень. Быстрым потоком понеслись ветки, щепки, камешки, скопившиеся за ним. В прозрачной воде мелькнуло что-то тонкое, гибкое, похожее на маленькую змейку. Вася схватил эту змейку.

— Провод! — воскликнул он.

Скрученный из тонких проволочек, провод походил на кусок антенны. Значит, на острове когда-то были связисты?

На другой день к нашим трофеям прибавился ещё один. Толя нашёл на берегу палку. На гладком стволе её виднелись плоские круглые бугорки, похожие на мозоли: кто-то острым ножом срезал все ветки. Толя стал рассматривать палку. Нижний конец был обтрёпан. Значит, кто-то ходил, тяжело опираясь на неё. Должно быть, высокий человек — палка доходила Толе до груди. Кто это был… раненый, больной?

Постепенно мы представили себе историю людей, живших до нас на острове. Были они здесь несколько лет назад, осенью или поздним летом. Жили, очевидно, недолго, но и не один день. Скрывались. Кто-то из них был ранен или болен… Должно быть, у них было плохо с продуктами. На дне оврага, недалеко от костра, валялась куча желудей. Может быть, жёлуди были собраны для еды.

— Интересно, как они сюда перебрались? — спрашивал всех Толя.

— Видишь ли, — медленно отвечал Вася, — наверное, на острове их было немного…

Оля задумчиво смотрит, как прыгают искорки с ветки на ветку, как занимается хворост. Оля неразговорчивая. Но, когда она говорит, ребята прислушиваются к её словам. Это она предложила осмотреть ручей, это она заметила жёлуди.

В стороне от костра сидит Вовка.

— Они могли высадиться только ночью. — Глаза его блестят. Он как будто видит перед собой плывущую в камышах лодку, насторожённую ночную темь…

В эти вечера мы переносились в прошлое нашего островка и словно заново открывали его. Всё теперь для нас было иным, чем в первые дни.

Подошёл день отъезда. Мы уезжали рано, на рассвете. Из лёгкого тумана выплывали стволы деревьев. Даже птицы ещё спали.

Мы сложили палатки, связали спальные мешки.

Опустела полянка, где только что стоял наш лагерь!

Знакомой тропой пошли к озеру.

На обратном пути мы надумали заехать в ближайшую деревню и спросить там о партизанах. Может быть, известно, кто жил на острове.

— Ещё бы денёк пожить, — вздыхал Вовка, — мы бы и сами всё узнали.

— Эх, Вовка, — потрепала я его по кудрявой голове. — Ты пойми, что в памяти людей рассказы о героях оставляют более глубокий след, чем могут сохранить все леса и овраги: народ помнит их. В Прохоровке, я думаю, мы многое узнаем.