— А как, — тихо кашлянул Рокки, — мы выведем учёного?
Связной улыбнулся.
— Я рад, что ты спросил. Но сразу говорю, вам это не понравится.
И нам это действительно не понравилось. Но другого выбора не оставалось.
***
Французские рабочие называли это место — Котлован. Не только потому, что тут было жарко и всюду выстреливал пар, но и своим интерьером и темнотой это место напоминало сам ад. Или, возможно, оно в действительности им и было.
По бокам располагались острые скалы пещеры. Внизу, развалившись бездонной, черной громадой, лежал уголь, который добывали работающие здесь люди. Выбивая «черное золото» кирками, отправляя в скоптившийся воздух снопы искр, они загружали его в покореженные, ржавые тачки, и отвозили куда-то назад — в какую-то часть здания, которая уже представляла собой, судя по внешнему виду, полноценный и мощный завод. Он, видимо, и был частью самого военного комплекса.
Влиться в ряды грязных, потных рабочих, не составило большого труда. Одежду, правда, пришлось вывалять в грязи — но только Петровичу с Рокки. Нам с Хорнетом досталась чистенькая форма сотрудников самого комплекса.
План Лисёнка был до чертиков прост и банален. Такие ходы частенько проворачивают в каких-нибудь фильмах-боевиках. Сказалась ещё и самонадеянность самих нацистов: вряд ли они допускали, что враг может сунуться прямо крокодилу в пасть. Как и норвежцы, французы были чересчур самонадеянны.
Мы с Хорнетом еле влезли в небольшие вагонетки, используемые рабочими для транспортировки угля на территорию завода. Сверху Рокки с Петровичем установили железные листы — они плотно прижимали нас к днищу вагонетки, а поверху ещё и присыпались для пущей видимости углём. Внутри было очень жарко и неудобно. Когда Петрович на пару с Рокки провезли нас мимо блокпоста охранников, напряжение немного спало. Когда мы вылезли с вагонеток в темном помещении с достаточно высоким потолком, стало ещё легче. А когда Петрович достал карту комплекса появилось чуть ли не чувство эйфории. Впрочем, скоро оно сменилось волнением.
— Люпен Мишель, — усатый здоровяк тыкнул пальцем в точку на цветной бумаге, — должен находится здесь. Мы, — он ткнул в другую точку на другом конце, — тут.
Хорнет почесал физиономию.
— Мы как-то, как бы эдак вежливо сказать, немного далеко.
— Просто карта большая, — буркнул Петрович. — Так-то оно куда ближе. Мы будем идти за вами, но по углам. Глушители на пушки нацепили?
Мы с Хорнетом кивнули.
— Тогда ни пуха, ни Винни-Пуха. Сделаем дело и отдохнём наконец. А сейчас — вперёд.
Место напоминало завод из первого «Терминатора», только темнее и будто бы плавнее. Людей не было вообще — видимо, большая часть находилась в зоне, где располагалось вооружение, либо имел место какой-то перерыв. Как оказалось, так оно и было, но ушли не все. Среди тёмных, острых силуэтов металлических объектов, вынырнули две фигуры, одетые в такую же одежду, как и мы. Они молча и как-то недружественно посмотрели на нас с Хорнетом. Я уже было хотел потянутся за оружием, как они просто прошли мимо.
— Je ne les ai jamais vu avant(Я никогда не видел их раньше).
— Des visages dégoûtants. Je les ai battus avec joie, douloureusement semblables aux Russes(Просто отвратительные лица. С радостью набил бы их, а то больно похожи на русских).
Два глухих хлопка позади. Звук двух тел, одновременно упавших на пол. Я не понял, о чем они говорили, но теперь они сказать не могли ничего. Петрович и Рокки отработали моментально.
— Тела прятать будем?
— Нет времени, — здоровяк качнул головой. — Идите дальше.
И мы пошли. И шли до тех пор, пока металлические внутренности комплекса разом куда-то не делись, дав место светлым, красивым коридорам.
— Тут как-то неуютно, — проворчал Хорнет.
— И негде укрыться, — сказал Рокки. — Петрович, может, подождем тут, а как они заберут профессора, уведём этой же дорогой? Я не струсил, просто если они все набегут — нам пиздец.
— Идём дальше, — качнул головой в который раз усач. — Помните, что нас не четверо, а больше. Ветрогон ведёт группу. А нам нужно не дать запустить в небо ядерные боеголовки. Если что — плевать, будем отстреливаться здесь, если нужно. Сдохнем, но ракеты не взлетят. Вперёд!
Вперёд. Только одно слово, а как тяжело его исполнить. Вперёд. «Марш, чтоб время сзади ядрами рвалось». А что, если мы действительно все здесь умрем? Что, если французы расстреляют нас среди этих белых, холодных стен, и наша кровь будет растекаться по сверкающим полам? Что...
Нет, плевать. Вперёд — пока смерть не оборвёт дыхание.
Но все случилось раньше, чем мы рассчитывали. В конечном счёте сложно было сказать, сыграло это нам на руку, или наоборот. Однако всё получилось как получилось, и анализировать это по сотне раз смысла не имело.
Группа Ветрогона раньше вошла в помещение с боеголовками чем мы. Как — непонятно. Возможно, Лисёнок провел их более короткой дорогой, возможно, дело было в какой-то подставе, которую никто не ждал. Тем не менее, охрана заметила одного из диверсантов, а после предупредительного выкрика, после которого не последовало ответа, схватилась за оружие. Военный комплекс был тут же поднят на уши. Люпена Мишеля сразу оцепили кольцом вооруженных французов. Началась заварушка.
Двери перед нами распахнулись. Двое. Всё, что успели — только поднять оружие. Пистолет в моих руках вздрогнул, выпуская пулю. Пистолет Хорнета сделал тоже самое. Пуль не хватило — пришлось добить. Но времени на экономию боеприпасов не было, поэтому пользоваться руками или холодным оружием не стали. Пистолеты снова вздрогнули.
Петрович не успел дать указание немедленно найти учёного. Через несколько коридоров, оцепленный группой нацистов, он предстал перед нами — как и большинство учёных, Мишель представлял собой некрупного, щуплого и лысеющего человечка в очках. Французы нас заметили тут же. Над головами загрохотали пули, и мы, насколько быстро это было возможно, бросились по укрытиям.
— Рок, Штиль! — гаркнул через гром стрельбы Петрович. — Ракеты надо обезвредить! Не прибейте его! Хорнет, ты...
Тут Петрович и поймал свою первую, но далеко не последнюю пулю. Из плеча здоровяка вдруг вырвался алый всполох и он осел ещё ниже, прячась за грудой каких-то металлических ящиков.
— Петрович! Ты как? — крикнул я из-за таких же коробок. Рокки, сидевший рядом, резко поднялся и дал пару выстрелов по врагам. Снова сел. Хорнет укрылся за какой-то массивной железной дверью, ведущей в другое помещение.
Петрович, достаточно быстро побледневший, пробормотал что-то совсем не слышно. Смысл я понял по губам — «Жить буду». И то неплохо. Оставалось решить проблему. Гранату бы, но там Мишель... Сука. Что делать?
В этот момент я ощутил прилив какой-то неожиданной, чуть ли не дикой злобы. Откуда она взялась, я не понимал. Просто резко стало досадно. Досадно от того, что мы сидели в самом центре французских сил противника. От того, что в Петровича всадили пулю. От того, что в принципе идёт такая бессмысленная, глупая война — как и большинство других войн. Сложилось чувство, будто вся несправедливость мира обрушилась на нас. Но это ведь нечестно, верно?
— Рокк, сделай вид, будто кидаешь гранату, — крикнул я.
— Но у нас нет гранат!
— Да похуй! Пусть повыскакивают с мест, так и перебьем их к ебеням!
Трюк, такой тупой и дикий, сработал. Напарник вылез из укрытия, взмахнул рукой, кинул воздух и присел обратно. Заметившие это движение французы испугались. Некоторые отпрыгнули куда-то в стороны, вглубь своих укрытий, а некоторые прямо в центр прохода, за что-то тут же и поплатились своими жизнями. Хлопок, дрожь, кровь, смерть. Всё почти что просто. Или, напротив, просто. Доктор, также оказавшийся посреди, не пострадал. В этот момент вовремя подключился Хорнет. Пока французы ждали взрыва гранаты, он бросился к учёному, схватил его за руку и потащил обратно в укрытие. Когда противники поняли, что их обвели вокруг оси, повскакивали со своих мест и открыли по нам огонь. Ни Хорнет, ни Мишель не пострадали. Мы с Рокки, со взведёнными пушками, встретили французов ответными выстрелами. Некоторые достигли цели. Чаша весов склонилась в нашу пользу — стоило лишь сделать одну небольшую хитрость.
