Он помолчал. Мы с Хорнетом переглянулись.

— У меня никого нет, — добавил он, будто почувствовав, о чём мы думаем. — Но это тоже не удивительно.

Хорнет медленно кивнул.

— Мы тут все одинокие волки. Или... — он посмотрел на Петровича.

Усатый великан чуть усмехнулся.

— Да. Да, все.

Продолжать он не стал. Говорить дальше никому особо не хотелось. У каждого из нас за плечами был свой груз разной степени тяжести, наш крест, который мы единолично несли на свою Голгофу, не зная, когда сами окажемся на нём — и обсуждать это не хотелось, это нужно было принять как данное, как факт.

В окна начал аккуратно постукивать дождь. Довольно скоро он превратился в сильный ливень, стуча в стёкла, как профессиональный пианист стучит по клавишам, играя какую-то безумную и очень быструю мелодию. Вспышки молний озаряли тяжелое, парижское небо, подчёркивая грубые линии туч. Гром сотрясал старую гостиницу.

Мы смотрели в окно, ожидая, что ливень скоро закончится — обычно такие дожди, начинающиеся очень быстро, также быстро и заканчиваются. Но этого не произошло. Он взял перерыв лишь следующим днём, примерно на час. Солнце не успело выглянуть из-за светлеющих облаков. Ливень снова застучал по деревянным, покосившимся крышам. Когда мы отправились на встречу со связным, он всё ещё продолжал идти.

***

— Я промок как шлюха, — проворчал Хорнет, снимая с головы мокрый капюшон дождевика. Выглядел он как только вылезший из норы суслик.

— Не бурчи, — Петрович повторил его действие. — Дождевики сделали свое дело. Хорошая одежда.

Рокки согласился с усачом. Я промолчал.

Мы находились под фасадом одного заброшенного вокзала. Когда Третья мировая только началась и Франция стала поддерживать Северное Трио, по Парижу было выполнено несколько прилётов, один из которых разрушил этот вокзал. Центральная часть была уничтожена — крыша обвалилась на рельсы и разгребать завалы уже никто не стал. По краям же здание осталось относительно целым, и сейчас здесь было достаточно темно, чтобы можно было некоторое время находится на его территории незамеченными. Напротив вокзала стоял старый католический собор — красивой, величественной громадой он возвышался над остальными постройками. В собор обычно ходили люди, но был ли кто-нибудь внутри сейчас, я не знал. Снаружи никого не было точно. Оно и ясно — никто не хотел находиться под дождём.

Где-то в восточной части города загрохотал гром. Мне снова показалось, что это ушел в чёрные тучи ракетный залп. Или не показалось?

— Эй, парни, — подал голос Хорнет. — Смотрите.

У соседнего здания, какого-то старого, заброшенного цеха, появилась фигура. Она двигалась прямо к нам. Мы инстинктивно сжали оружие под плащами, однако незнакомец рук не поднимал — вынырнув из-за завесы дождя, он подошёл к нам и, как и мы до него, скинул капюшон.

Человек был среднего роста и имел огненно рыжие волосы — на вид ему было около девятнадцати, может, двадцати двух лет. Что же, один вопрос отпадал сразу. Теперь сразу стало понятно, почему его позывным был Лисёнок.

— Приветствую, — он кивнул. Мы поочередно представились. — Как вам Париж?

— Нихуя не так романтично, как хотелось бы, — снова проворчал Хорнет. — Ещё и мадемуазели с кем попало спят.

Лисёнок чуть улыбнулся.

— А когда они спали не с кем попало? Опасное время для войны, Homme rapide(Быстрый человек).

Хорнет нахмурился, хотя было спросить, чем его сейчас назвали, но Петрович его опередил:

— Какой у нас план, Лисёнок? Ветрогон дал задание, но сказал, ты обмозгуешь все подробнее.

Лисёнок кивнул.

— Все верно. Но позвольте для начала отвести вас в укрытие — там я и посвящу вас в детальный план наших действий.

И шагнул во тьму вокзала. Мы переглянулись и, молча, последовали за ним.

Как бы удивительно это ни было, на территории вокзала было достаточно сыро — дождь лил через обрушенный потолок, заливая зелёные кусты и траву, пробивающиеся через шпалы и рельсы. Кусок темно-серого неба давал тусклый свет, но долго нам наблюдать его Лисёнок не позволил. Свернув в один из проходов внутри вокзала, он пошел по какому-то коридору; буквально на ощупь мы последовали за ним. И только когда мы повернули за угол, он достал откуда-то из мрака фонарь. Тот вспыхнул ярким, жёлтым костерком, отблесками пламени мерцая на стенах.

— Следуйте за мной и никуда не сворачивайте, — сказал Лисёнок. — Парижские катакомбы — достаточно гиблое место. Не счесть, сколько народу здесь сгинуло во время Второй мировой — и было бы полбеды, если б сгинули они от холода и голода.

— О чём ты? — по голосу было слышно, что Хорнет занервничал.

— Потом расскажу. Сейчас идите тихо и ничего не говорите. Эхо может долго лететь по коридорам.

И мы шли. Когда мне начало казаться, что стены из древнего кирпича и земли, из которых торчали корни деревьев, уже никогда не закончатся, мы, наконец, вышли в небольшое круглое пространство, напоминающее чье-то логово: чем, по сути, оно и являлось. Здесь было темно. Когда мы оказались внутри, Лисёнок закрыл за нами стальную дверь, после чего поставил фонарь на стол. А потом, к нашему большому удивлению, дёрнул рубильник на стене. Круглое помещение озарилось блеклым и мутным светом флюреосцентных ламп.

— Добро пожаловать в Бэт-пещеру, — сказал рыжий. — Тут, конечно, не логово Брюса Уэйна, но нацисты об этом месте не знают, да и найти его тяжело.

— Недурно, — Хорнет тут же приземлился на что-то, напоминающее спальный мешок. — А тут есть багеты?

Лисёнок запрокинул голову и засмеялся.

— По-твоему, их можно законсервировать и хранить сколько вздумается?

— Вдруг кулинарные парижские технологии...

Связной покачал головой.

— Нет. Но есть достаточно много консервов, которыми я и предлагаю перекусить. Только будут они холодными — здесь не не чем греть еду, а костёр разводить не лучшая идея, дыму почти некуда уходить, а запах горелого может уйти далеко.

Консервы, несмотря на их температуру, зашли на ура. Свинина и говядина — хоть отбавляй. Я хотел было спросить откуда у Лисёнка столько еды, но не стал, потому что рот был занят. Не то, чтобы мы были голодными. Просто иногда хочется есть, поэтому и ешь. Вот и всё. Как позже мудро поведал Хорнет, дело было в нервах. Во время военных действий они медленно уничтожаются, а потом восстанавливаются путём поглощения полезных веществ. Мне думалось, что нервные клетки или не восстанавливаются, или восстанавливается очень медленно, но спорить с ним я не стал. Мне было абсолютно плевать, восстанавливаются нервные клетки или нет.

— Ну так... — Петрович аккуратно сложил три пустые баночки консервов в стопку и отодвинул. — Что у нас по плану?

Все вопросительно уставились на Лисёнка. Тот кивнул.

— Значит, рассказываю. Я проведу вас тоннелями под землёй прямо к комплексу — это не проблема. Попасть на территорию тоже не проблема, вход там по специальным картам, карта у меня есть. Проблема — вывести учёного из самого места и правильно обезвредить боеголовки. Без него вы вряд ли это сделаете.

— Мы? Ты с нами не пойдешь?

— Не пойду. Объясню почему: вы не единственные, кто участвует в этой операции. Отсутствие главного учёного заметят достаточно быстро, начнётся шумиха. Чтобы вы могли спокойно уйти — и не только — будет прикреплен специальный штурмовой отряд, который штурмом возьмёт комплекс под свой контроль. Мне нужно его сюда привести.

Хорнет нахмурился. Рокки молчал. Петрович кивнул.

— Ветрогон?

Лисёнок тоже кивнул.

— Да. У вас ведь ракеты остановить не единственное задание, верно? Слышал, есть старые счёты с одним уродом.

— Есть, — сказал я. — Он должен находится где-то над комплексом. Его зовут Иокир Мейгбун.

— Да, личность довольно известная даже среди французских слоёв. Надеюсь, причщучите гада. Это очень жестокий человек.

— Он не человек.

Лисёнок понимающе кивнул.