Я оставил окно приоткрытым и вышел из квартиры. Затем покинул дом. Так. Мокрый, но теплый асфальт. Да, безусловно. Что может быть лучше этого? Я чуть улыбнулся сам себе. Девочка лет семи, проходящая мимо с темно-зелёным велосипедом, это заметила и тоже улыбнулась. Надо же. Такое чувство, будто и не было никакой войны. Город святого Петра был чудесен. Или, возможно, мне просто так казалось. В конце концов, так ли это важно?

Я пошел гулять дворами, которыми раньше никогда не гулял. Всё, что я знал, это что движусь куда-то к центру города. Наверное. Или, может, так и было. Дворы постепенно выводили меня на более широкие улицы, на улицах было больше людей, а с ними было больше машин. Всё вокруг сверкало так, что даже немного резало глаза. Недавно прошел дождь, небо было всё ещё темным, почти чёрным, но тучи постепенно рассеивались, и солнце, заливающее город, отражалось в окнах мокрых машин, домов, луж, и во всём, чём только было можно. Будто отдавало свечением даже от жёлтых и темных стен, на которых хорошо отображалась влага дождя.

Через некоторое время я, как ни странно, снова попал в очередной двор. Внешне он никак не отличался от предыдущих: квадрат пространства, окружённый высокими, жёлтыми домами с миллионом деревьев, кустов, и цветов под ними. Но небольшое отличие всё же было: маленькая и протоптанная тропка вела через океан мокрых кустов. Недолго думая, я пошел по ней, а затем вышел к небольшому проходу внутри здания. «Хитро припрятали». Прошел по нему. Очередной двор, точно такой же, как предыдущий. Выход справа выводил на какой-то проспект. Судя по шуму машин, который, почему-то, не особо проникал в пространство дворов. «Наверное, высокие здания не пропускают шум, а тот, что все же проходит через входы и выходы, глушит в себе листва». Это объяснение показалась мне абсолютно логичным. И тут я заметил магазин. Или что это?

Обойдя небольшой сад, я подошёл к двери. Вывеска гласила «Библиотека им. Е. М. Инир». Рядом с надписью, из стали, было выведено изображение женщины в профиль с длинными волосами. Надо же, я о такой никогда и не слышал. Но, наверное, она чудесный человек, раз в честь неё назвали целую библиотеку, хоть и небольшую. Я вошёл внутрь.

Над головой тихо звякнул колокольчик. Я прошел чуть дальше и искренне удивился, ведь библиотека оказалась куда крупнее, чем казалась снаружи. Длинные ряды книжных стеллажей уходили куда-то в сердце помещения. Из малочисленных окон падал солнечный свет, в котором кружились пылинки. Людей, на первый взгляд, не было. Но разве бывает так, что в открытой библиотеке нет людей?

Я выбрал случайный стеллаж и двинулся вдоль него внутрь библиотеки. Тут оказался раздел с поэзией. Великие поэты двадцатого века собрались здесь: Есенин, Маяковский, Ахматова, Бродский, Цветаева, Рождественский... О, тут не только классики. Я достал одну книжку. На синей обложке надпись «Борис Рыжий. Лучшие стихи последнего поэта двадцатого века». Почему последнего? Мне стало интересно и я почитал биографию автора, находящуюся в самом начале, а с ней и стихи.

Да, жаль. Хороший был поэт. И стихи писал очень интересные. Родные какие-то... Не каждый так сможет.

Я вернул книжку обратно и достал следующую. Книга была очень старой. Чёрная, твердая обложка, золотым тиснением выведено: «Нестор Штормовой». И больше ничего. Я хмыкнул. Про этого тоже никогда не слышал. Провел пальцами по корешку и открыл случайную страницу:

«ты красива, детка, спору нет,

удивляешься, сидишь, моей отваге,

но, малышка, не права ты. сколько лет? я всего-то напросто поэт.

я рисую нежность на бумаге.

я рисую — ты же мне внимаешь,

я художник тела твоего,

только одного не понимаешь,

мы с тобою, все же, не одно.

мы с тобой всего лишь две пылинки,

два огня, что догола раздеты,

мы горим, горим за тем,

чтобы навсегда сгореть до смерти.

мы горим — и я тебя рисую,

мы огонь — в полуночном бреду,

я, поверь, нисколько не тоскую,

что тебя уносит на ветру.

и пока тот ветер рыщет,

рыщет ветер перемен,

я тебя рисую. слышишь? слышишь?

ничего, поверь, не жду взамен.

не ищу я для себя спасенья,

я поэт — бродяга между лилий,

и пока с тобою мы раздеты,

я художник нежных твоих линий.

и пока с тобою мы горим,

то направо, то налево,

я тебя рисую сам,

изучая твое огненное тело.»

Я снова хмыкнул. Неплохо, хотя и похоже на Есенина. Перелистнул несколько страниц:

«Ухожу от больших городов, от несбыточных мечт,

от несбывшихся — тоже.

Ухожу, что твой пёс, навсегда, и навряд ли вернусь.

Я всего лишь прохожий, одет в чёрную кожу,

на проспектах широких мелькну, а затем растворюсь.

Растворюсь, пропаду, обо мне твои мысли рассеются,

погрустишь в тишине, позже вовсе забудешь — совсем.

Во двор поглядишь, где кошки под солнышком греются,

и пойдешь разгребать целый ворох своих проблем.

Я исчезну почти что безмолвно;

почти что. Парочка дел остаётся. Потом...

Тишина, сизый дым, алые зарева, поселения.

Выход дам мыслям и чувствам дурным.

Выход дам чувствам и мыслям,

пусть летят без остатка.

Пусть летят хоть куда, я нисколечко их не коплю.

Всё что мне нужно, по правде, — лишь ты, да сладкая вата.

Но об этом я так никогда тебе и не скажу...»

А вот это стихотворение мне очень понравилось. Надо бы ещё как-нибудь почитать этого автора. Но в другой раз. Я вернул книжку на место и двинулся в следующий отдел.

Зарубежная фантастика. Неплохо, но не фанат. Следующий отдел... Фэнтези. Я прошёл пару метров, аккуратно касаясь пальцами корешков. «Хоббит, или Туда и обратно». Книга детства. Рядышком стояли три томика «Властелина колец» — их я тоже читал, хоть и гораздо позже, чем «Хоббита». Как давно это было... Я открыл последнего и начал читать с первой страницы. Солнечный свет, падающий на пол неподалеку длинным прямоугольником, давал достаточно света для чтения. Я и сам не заметил, сколько времени провел за книгой, когда рядом неожиданно что-то грохнулось, и я вздрогнул, оторвав глаза от страниц.

— Извините, — в целом облаке пыли, поднявшимся с пола от кучи книг, появилось лицо девушки. Когда пыль чуть рассеялась, я увидел, что у неё каштановые и удивительно прямые волосы. Глаза были зелёные. А ещё лицо у нее было таким красным, будто она съела перец чили и решила не запивать его молоком. — Я случайно...

— Ничего, — я отложил «Хоббита» в сторону и стал помогать ей собирать книги обратно в стопку. Чтобы замять неловкую тишину, спросил: — Собираете материал для учёбы?

— А? Нет-нет, я работаю здесь... Ну как, подрабатываю, точнее, — она смущённо улыбнулась. Лицо у неё было по-прежнему красным. Я почему-то тоже смутился, и, отдавая ей стопку книг, сказал:

— Тогда мне повезло, — попытался улыбнуться, чувствуя, как начинают гореть уши, — я было подумал, что кроме меня в библиотеке никого нет.

Неожиданно девушка засмеялась, и её звонкий смех полетел между стеллажами и полками, пока она не прикрыла рот ладонью — мол, забыла, что в библиотеках нельзя шуметь.

— Нет... Ну, то есть, не бывает ведь такого, чтоб в библиотеке никого не было. Ну, в открытой, в смысле.

Я чуть не выпучил глаза, потом пробормотал:

— Да, я тоже самое подумал, когда заходил. Эта, как её, миндальная связь, не иначе.

Из глаз девушки посыпались весёлые искорки.

— Ментальная.

— Что?

— Ментальная связь. Миндаль — это орешки такие.

— А, да. Что-то я совсем... Ну, да. Я помогу вам книги донести, если вы не против. Куда?